Жители Лютеции (Парижа) уже хотели бежать из города, страшась орд Аттилы. Он, правда, немного не дошел до Лютеции, но опустошил Страсбург, Шпеер, Вормс и Майнц, осадил Орлеан, то есть «гулял» уже и вдоль Луары. Далеко зашел «Батюшка-Аттила», и был он, конечно, пассионарен, а не «перегрет». В дальнейшем Л.Н. «смягчился» и к гуннам, заявив, что «гунны — это возвращение молодости хуннов»539.

Книга «Хунну» вышла в 1960 г. В ту пору географические сюжеты еще не занимали нашего героя, но позже он добавил очень существенную причину заката империи Хунну. «Начиная с I в. до н. э., — пишет Л.Н., — в хрониках постоянно отмечаются очень холодные зимы и засухи, выходящие за пределы обычных. Заведенное хуннами земледелие погибло». Во II-III вв. н. э. хунны покидают родину и занимают берега Хуанхэ, Или, Эмбы, Яика и Нижней Волги540, III в. н. э. — кульминация процесса усыхания. Это уже серьезное объяснение, добавляющее важный фактор — природный.

С первых публикаций книг «Хунну» и «Хунны в Китае» прошло несколько десятков лет. Это первые капитальные труды Л.Н., к тому же писавшиеся поначалу для узкого круга «посвященных». Первые работы Л.Н. отчаянно трудны, даже если украшены нарочито публицистическими названиями глав. Они загромождены трудно воспринимаемыми именами, названиями, этнонимами, калейдоскопом дат. Демонстрация огромной и реальной эрудиции? Конечно, Л.Н. был склонен к этому всегда, но получалось это потом удивительно естественно, как и демонстрация его феноменальной памяти на лекциях. Здесь этой естественности нет. В 50–60-х гг. Л.Н. только учился писать популярно; это не давалось сразу.

Итак, «Хунну» состоялись, книга вышла, пусть и ничтожным тиражом, но ведь это — первенец. Напомню, что список печатных работ Л.Н. насчитывал 6 небольших статей, автору которых было уже 48 лет.

Надо было радоваться книге, и Л.Н. радовался, вряд ли предвидя последующие события. Хотя мог бы, зная нравы наших «научных сообществ». Я имею в виду не востоковедов страны или даже города, а «узкие» сообщества, «малые сектора» в академических институтах — китаистов, тибетологов и т. д. Именно они определяли характер дискуссий. Л.Н. должен был знать этот настрой по своей горькой жизни в Институте востоковедения. Откровений на этот счет немало в его письмах из лагерей 50-х гг.: «Настроение у меня вообще спокойное, т. к. я решил, что я умер и нахожусь в чистилище, где не может быть иначе. Воскреснуть что-то не хочется, особенно если вспомнить веселую жизнь в Институте востоковедения. Здесь тоже много прохвостов, особенно из урок, но там больше!»541

Но пройти обсуждение было необходимо. А коллеги беспощадны и злы. В самом деле — кто такой Гумилев? Да как он посмел, да мы ему покажем его законное место! И показали... «Хунну» вышли в 1960 г., а уже в середине следующего года в академическом журнале «Вестник древней истории» появилась разгромная рецензия К. Васильева. Резюме было убийственным: «Недостатки рецензируемой книги не исчерпываются перечисленными выше. Здесь разобраны лишь наиболее характерные случаи, корни которых кроются в трех основных причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, в незнакомстве с современной научной литературой на китайском и японском языках, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций, представляющих вчерашний день востоковедческой науки»542.

Дальше — больше. В сентябре 1961 г. в Эрмитаже и Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР (благо они на одной набережной — Дворцовой) прошло обсуждение книги Л.Н. и рецензии на нее. Замечания оппонентов, и прежде всего того же К. В. Васильева, были таковы:

— Переводы И. Бичурина, выполненные 100 лет назад, на которых базируется Л.Н., не всегда отвечают требованиям современной науки;

— Л.Н. не знает китайского и японского, а многие труды по истории хуннов вышли именно на этих языках; отсюда «море» частных и не очень частных ошибок;

— Датировка начального этапа истории хунну-сюнну у Л.Н. совершенно произвольна;

— Нет никаких известий о европеоидности динлинов, а Л.Н. представляет это не как гипотезу, а как аксиому.

Вывод Васильева весьма резкий: книга Л.Н. — «это пересказ общеизвестных переводов, не анализирующая новых материалов, не вводящая в оборот новых, оригинальных фактов, не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии»543.

Слава Богу, вел это заседание весьма авторитетный ученый, в ту пору заведующий библиотекой Эрмитажа, профессор Матвей Гуковский. Он дал отпор критикам с присущим ему юмором, заметив, что ученые делятся на два типа: «мелочеведов», внимательно следящих за мелочами, и синтетиков, строящих целостные концепции. В науке впереди идут именно вторые, а «мелочеведы» следуют за ними, исправляя их частные ошибки. По мнению М. Гуковского, рецензия К. Васильева проникнута враждебным тоном, которого не заслуживает даже плохая книга, а Л. Н. Гумилев написал хорошую книгу.

Так же оценил ее директор Эрмитажа, профессор М. И. Артамонов: «Невозможно требовать от одного человека одинаково высокой исторической и филологической подготовки. Спор о праве историка пользоваться имеющимися переводами беспредметен. Конечно, Л. Н. Гумилев вправе был работать с подобными переводами, тем более, что он создавал обобщающий труд, а не частное исследование, устанавливающее определенный факт или поправку к его истолкованию»544.

Старейшина советского востоковедения академик В. В. Струве отметил, что книгу Л.Н. невозможно вычеркнуть из списка научной литературы; насчет переводов Би-чурина он сказал, что, за неимением новых переводов источников по истории Срединной и Центральной Азии, нецелесообразно отказываться от работы с этим весьма ценным источником545.

Кроме всего, были отмечены стиль и значение книги Л.Н. для «выхода» науки на более широкое поле, а не только для научной элиты. Работа Л.Н. характеризовалась как «образец яркого, увлекательного изложения для широкого читателя», что проглядел главный рецензент. Сам Л.Н., отвечая на вывод К. Васильева о «пересказе накопленного наукой материала», бодро отметил, что то же самое можно сказать об «Истории России» Соловьева, «Истории Рима» Моммзена и «Истории древнего Востока» Тураева.

Казалось бы, вторжение новичка на поле «хунноведов» обошлось еще довольно благополучно; его не дали разгромить и отлучить, встреча вроде бы закончилась «вничью». Ничего подобного. «Ничья» никак не устраивала критиков Л.Н., и в декабре того же года они организуют «продолжение дискуссии». Эрмитажное поле уже не устраивало; обсуждение перенесли в более «надежное» место — в Отделение Института народов Азии АН СССР.

Гумилев в то время был болен. Нет автора? Тем лучше, проведем все без него: «Карфаген должен быть разрушен!». Естественно, «новичок» был примерно наказан. Обсуждение в декабре было уже «театром одного актера» — все того же рецензента, а престарелый академик В. В. Струве (достойнейший человек, смело заступившийся за Л.Н. в годы его «второй Голгофы») в заключительном слове почему-то защищал уже не автора, а... рецензента546.