Потом начался сельский ренессанс: деловые люди из Тиходонска купили и овощной завод, и мукомольный комбинат, и уже ходили присматриваться к бесхозному военному городку, когда где-то наверху провернулись могучие механизмы и у остатков гарнизона появились новые хозяева. Они взялись за дело еще круче, чем городские «новые русские»: укрепили забор, обнесли подходы колючей проволокой, по слухам, даже установили мины. Вокруг периметра зашагали патрули с злыми собаками, прилегающую местность объявили запретной зоной и натыкали тут и там парные и одиночные секреты. Внутри городка тоже развернулось масштабное строительство, но что и для чего строили, никто из кротовцев не знал, поскольку местных ни на какие работы не брали.
Через год часть наполнилась солдатами и офицерами, членами их семей, детишки стали ходить в местную школу, но прежние братские отношения между армией и народом уже не восстановились, потому что теперь невозможно стало даже подойти к высоченному бетонному забору, не то чтобы что-нибудь стырить или, на крайний случай, сменять. К большому удивлению местных, юные солдатики не бегали в самоволку, не искали самогонку, а если военные с петлицами железнодорожных войск и выходили в поселок по какой-то надобности, то это были сплошь взрослые прапорщики и офицеры, которые в контакты с поселковыми жителями не вступали. По ночам в часть приходили какие-то поезда и по ночам же уходили, но случалось это нечасто. Сельчане видели и обычные для железнодорожных войск товарняки, дрезину, дорожный кран, цистерны, видели даже нехарактерный для армии пассажирский состав, хотя был ли это один поезд или разные – тоже никто наверняка сказать не мог.
Новая воинская часть по военной классификации была отдельным дивизионом, а разместилась на обширной базе дивизии. Поэтому квартирный вопрос был решен полностью. Два давно пришедших в негодность общежития и офицерская «малосемейка» оказались невостребованными, оставшись стоять в своем первозданном виде, без ремонта. За годы безвластия из них вытащили рамы, сорвали полы, электропроводку и все, что можно, полковник Булатов давно собирался их снести, а пока разрушающиеся здания обреченно смотрели черными глазницами на действующий гарнизонный городок.
Жилой сектор находился в восточной части двухсотгектаровой территории и состоял из пяти слегка отреставрированных, но все равно убогих панельных пятиэтажек, стоящих в ряд как вагоны почтово-пассажирского поезда. Заселение шло по ранжиру: в первом доме размещались полковники, во втором – подполковники и майоры, в третьем младшие офицеры, в четвертом и пятом – прапорщики с семьями. Для холостых прапорщиков чуть в стороне стояло общежитие, столь же гнусного вида, как и любое здание, приспособленное для группового проживания. Его зеркальным отражением являлось стоящее напротив общежитие для незамужнего женского персонала.
Выщербленные асфальтовые дорожки, обязательная клумба в центре, грубые скамейки, выкрашенные традиционной зеленой краской, места для курения вокруг бочки с песком, баня, почта и переговорный пункт – все было как в тысячах других военных городков, разбросанных по всей России. Так же сушилось на балконах и на веревках между домами белье, так же хлопали крышки мусорных баков, так же громко переговаривались женщины в бигудях, домашних халатах и шлепанцах на босу ногу.
Правда, здесь действовал особый режим секретности: отправленная корреспонденция перлюстрировалась и подвергалась цензуре, телефонные разговоры прослушивались и записывались на магнитную ленту, о чем сразу предупреждались все обитатели городка. Специальные электромагнитные поля блокировали работу мобильных телефонов, проводная связь имелась только в первом и втором доме, да и то действовала через коммутатор.
Должность командира отдельного дивизиона стратегического назначения по табели о рангах имела генеральский «потолок», и хотя Булатов еще ходил в полковниках, для него в глубине территории строился отдельный коттедж, огороженный забором и охраняемый часовыми. Ухоженный дворик резко отличался от остального пространства части, как отличается все генеральское от просто военного, но Булатов не собирался переселяться в генеральское жилье до официального получения шитых золотом погон.
В западной части территории за забором из колючей проволоки располагались служебные и технические сооружения: вертолетная площадка, ангар со скоростным немецким «Стрижом», штаб, узел связи, служба радиопомех, начальник станции и жилой дом для «черных автоматчиков». Еще дальше находились депо со вспомогательными локомотивами, платформами, товарными вагонами, цистернами, шпалоукладчиками, кранами и другой железнодорожной техникой, склады, подземные резервуары для топлива.
Ближе к северу располагался главный сектор воинской части: сектор БЖРК. Отдельное депо, отдельный бункер для боевого вагона, маневровый дизель, медпункт предрейсового обследования… Весь сектор, включая отдельную железнодорожную ветку, был окружен несколькими рядами колючей проволоки: и обычной «колючкой», и режущей «егозой». Как и внешний периметр, особый сектор был окружен минами, правда, сигнальными, неспособными разорвать нарушителя на куски, зато гарантирующими сильнейший шок, возможно ожоги, и уж точно – самое пристальное внимание близлежащих патрулей.
БЖРК был главным объектом отдельного дивизиона стратегического назначения, вся жизнь гарнизона крутилась вокруг него и была ему посвящена. Непосредственно на атомном поезде, сменяясь, работали два экипажа, по шестьдесят человек в каждом. Еще один экипаж был резервным: на случай внезапных подмен, болезней и отпусков. БЖРК почти все время находился в рейсе, и каждый рейс был ответственным боевым дежурством. Рейсы длились от двух до четырех недель, инструкция советских времен предусматривала возможность замены экипажей в промежуточных пунктах, но деньги на массовые перелеты или даже переезды уже давно не выделялись, поэтому и замены экипажей остались в прошлом. Как следствие, возрастала психическая нагрузка, но эту проблему решили очень просто и экономно, в духе времени: изменили нормативы, продлив допустимое время боевого дежурства для всех членов экипажа, включая и группу запуска.
Уход БЖРК на боевое дежурство и возвращение на базу были для всех обитателей военного городка большим событием, его провожали и встречали, как торговое судно, рыболовный сейнер или, что более правильно – военный корабль. Гарнизон готовился к встрече: подметались асфальтовые дорожки, проводилось торжественное построение, жены стирали белье и готовили вкусные обеды. Впрочем, из этого правила бывали и исключения.
БЖРК должен был прибыть в Кротово в пять утра. Несмотря на неподходящий, располагающий ко сну час почти все население городка выстроилось вдоль ограждающей полотно «колючки». Офицерам это вменялось в обязанность, а многочисленные женщины делали так по велению души и сердца. Дети тоже всегда просились встречать папочек, поэтому здесь было немало детей, причем самых разных возрастов. Долгое ожидание, наконец, было вознаграждено: вдали послышался характерный звук идущего поезда, который в ночной тишине разносился на несколько километров. Ярко блеснул луч прожектора.
Раздался натужный скрип. В заборе периметра распахнулись сервоприводами тяжелые стальные ворота, сдвинулась в сторону перекрывающая пути бетонная плита, и на территорию медленно вплыл черный локомотив, натруженно тащивший за собой семь специальных вагонов. Когда он поравнялся с встречающими, ничего не изменилось: не открылись двери и окна, никто не выглядывал, не улыбался и не выискивал взглядом своих близких. Официальные встречающие тоже не проявляли эмоций, только женщины и дети радостно махали руками, а детишки еще и кричали:
– Папа, ты где? Папочка!
Темный неулыбчивый поезд со слепыми декоративными окнами на бронированной обшивке постепенно замедлил ход и наконец остановился. Именно на том уровне, на котором положено: у белой отметки на импровизированном перроне. Благодаря этому штабной вагон замер как раз напротив группы встречающих во главе с полковником Булатовым.
