– Осторожно, тут можно искалечиться! – предупредил он идущих сзади местных оперативников ФСБ. Один был действующим и обслуживал железнодорожный транспорт, а второй – ветеран-пенсионер, который в свое время курировал БЖРК первого поколения.

Второй фонарь был в руках действующего сотрудника, и направляемый им желтый луч сноровисто перебегал с покореженного вагона на цистерну, с цистерны на паровоз, с паровоза на состав пожарного поезда.

– Не вижу ничего интересного. Может, разобрали его или порезали на металлолом?

– Исключено! Он никуда деться не мог, – подал голос ветеран. – Стоит где-нибудь в уголке, уже и не ждет, что о нем вспомнят… А раньше что вокруг него поднималось: ого-го!

В голосе проскользнули грустные нотки. В давно прошедшие времена и сам отставник был еще ого-го, а теперь о нем вспоминают лишь по праздникам, да вот выдался случай…

Светя фонариками, четыре человека прошли между путями из конца в конец, перешли на другую линию и двинулись обратно, осматривая стоящие на рельсах локомотивы, вагоны и другую технику. Иногда на пути попадалась жесткая, с хрустом лопающаяся паутина, иногда приходилось озабоченно переступать через окаменевшее дерьмо, из-под некоторых вагонов с писком вылетали летучие мыши.

– Перемажемся, как черти, – сказал молодой оперативник.

– Это точно, – буркнул Малков.

«Близнецы» на этот раз были одеты не в пижонские пиджаки, а в повседневные костюмы, но жалели, что не надели рабочие комбинезоны.

– Подождите, вон он, кажется, – сказал ветеран, останавливаясь. – Посвети сюда… Да, точно…

Два фонарных луча скрестились на самом обычном грузовом вагоне, почти не отличающемся от тех, что десятками стояли вокруг.

– Не ошибаешься, отец? – спросил Малков.

– Конечно, нет! – возмутился ветеран. – Это вспомогательный вагон БЖРК!

– Ну, давайте посмотрим…

Малков поднялся по тонкой лестничке, прошелся по открытому тамбуру и заглянул внутрь. Обычный товарняк, только изнутри укрепленный листовой сталью и разбитый на отсеки, шириной в два-три пассажирских купе. Похоже, на грубых деревянных столах раньше стояла какая-то аппаратура. Да еще небольшие прорези в стенках, напоминающие бойницы.

Капитан вылез обратно и мелом нарисовал на борту вагона большой крест.

– Мы его забираем. Подготовьте к транспортировке и отправьте на Тиходонск-товарную.

– Будет сделано, я прослежу! – отозвался молодой оперативник.

– Еще что-нибудь от него осталось? – спросил Ломов у ветерана.

Тот уверенно кивнул.

– По-другому и быть не может! Все должно быть здесь, все пять вагонов и локомотив! Не знаю, почему они порознь стоят!

Но, вопреки уверенности старого контрразведчика, больше никаких частей БЖРК обнаружить не удалось. Выйдя на свет божий, четверо оперативников как могли отчистили одежду от пыли, следов ржавчины и паутины и распрощались. Гордый своей полезностью ветеран пошел домой, молодой опер поехал на службу докладываться начальству, а сотрудники отдела «Зет», как для конспирации называлась вновь созданная служба по обеспечению безопасности БЖРК, отправились на вокзал и выехали обратно в Москву.

– Может, мы действительно идиоты? – спросил капитан Малков капитана Ломова, когда они наполовину распили бутылку водки в купе «СВ» и уже испытывали друг к другу приязнь и полное доверие, но еще не ощущали неприятных последствий опьянения.

– Да нет, – воспротивился тот. – Мы-то при чем, что все эти поезда порастерялись? Бардак в стране, а тут столько лет прошло!

Они уже три недели искали боевые поезда первого поколения – и все безуспешно. Обнаружить исходные документы им не удалось: БЖРК находились в ведении Министерства обороны и курировались военной контрразведкой, сейчас и военные, и особисты в ответ на все запросы только разводили руками: дескать, двенадцать лет прошло, объекты давно списаны, а все бумаги уничтожены… К тому же, предположительно, один поезд остался в Белоруссии, второй – на Украине, следы третьего затерялись в Казахстане… Ракеты с них, естественно, были сняты, а судьба самих спецсоставов никого особенно не интересовала. Тем более что бывшие покладистые советские республики, превратившись в самостоятельные государства, стали чрезвычайно важными и неуступчивыми, задавать им вопрос о судьбе БЖРК не имело никакого смысла.

Поиски на российской территории тоже не принесли успеха. По слабым следам, оставшимся во второстепенных документах – графиках прохождения литерных поездов, ремонтных нарядах, ведомостях на выдачу зарплаты, – «близнецы» колесили по всей стране, осматривая территорию частей железнодорожных войск, заброшенные и действующие депо, запасные рельсовые ветки ракетных подразделений и даже музеи железнодорожного транспорта. Сегодняшняя находка в заброшенном депо на одной из узловых станций Свердловской области стала их самым большим достижением.

– Я не про поезд, – поморщился Малков. – Я вообще. Мезенцев нас за что драл? За то, что Фалькова взять не смогли, Курта прозевали. Может, он и прав?

Ломов удивленно вытаращил глаза.

– Чем же он прав? План задержания Фалькова кто утверждал? Скажи мне – кто?

Малков задумчиво покрутил в руках пустой стакан.

– Он же и утверждал.

– Вот именно! Зачем было лезть к тому домой через стальную дверь? Пришли бы на работу, вызвали бы гада в отдел кадров, там бы мы его спокойненько и свинтили! Или на входе, или на выходе, или внезапно на улице! Главное, чтобы был элемент неожиданности! И тогда он бы никуда не делся! Не так, что ли?

– Так, – кивнул Малков. – Наливай.

– Подожди. А с Куртом в чем наша вина? Или с Маринкой? Нас же там не было, мы их не охраняли! Вот с Черепом, тут да, но тут вопрос принципа! Ты мне, Влад, честно скажи: у тебя ведь с Маринкой шуры-муры были? Иначе ведь ты б в него стрелять не стал?

Малков поднял на товарища тяжелый взгляд.

– Ты думаешь, я тебе отвечу? Наливай, давай!

Они допили водку, закусили сырокопченой нарезкой и сыром.

– А когда нас в Чечню посылали, мы не были идиотами? – спросил Ломов. – Зачем туда идиотов посылать? А помнишь, на что нас пустили? Мы же группа захвата особо опасных преступников, вот они и бросили нас под автоматный огонь в Первомайском: там ведь особо опасные преступники, вот вы их и захватывайте! А там не захват, там бой, общевойсковая операция, другая тактика, другие силы и средства, другое взаимодействие! Сколько ребят полегло, тебе за малым голову не отрубило! А кто нас посылал? Тот же Мезенцев! Так, может, это он идиот?

– Скорей всего! – согласился Малков.

– Тогда теперь ты посылай его в задницу и больше о нем не вспоминай! А я тебе вот что скажу: надо нам поискать старый БЖРК через ветеранов-отставников! Ведь если бы сегодня с нами старикана не было, хрен бы мы этот вагон нашли!

– Точно, – кивнул Влад.

– Вот и надо разослать телеграмму по управлениям, чтобы порасспрашивали ветеранов, которые пятнадцать лет назад работали по линии железнодорожного транспорта! Кто-нибудь что-нибудь обязательно вспомнит!

Влад снова кивнул.

– Молодец, Толян! Голова у тебя варит! А теперь давай отдохнем!

Расположившись на удобных мягких полках, «близнецы» расслабились и закрыли глаза. Монотонный стук колес быстро их усыпил.

На северо-западе Тиходонского края, в трехстах восьмидесяти километрах от краевого центра располагается небольшой рабочий поселок Кротово. Пятнадцать тысяч жителей, мукомольный комбинат, овощеконсервный завод, железнодорожная станция. Глухая провинция, чахлый очажок жизни в тиходонских степях.

В двух километрах от Кротово издавна располагалась часть железнодорожных войск, с которой жители имели плотное и разностороннее общение. Кто-то устраивался в вольнонаемный персонал, молодые парни, отслужившие в армии и не нашедшие себя на овощной и мукомольной ниве, поступали на сверхсрочную. Большинство контактов носило неофициальный характер: перебравшись через хлипкий забор, крали то, что плохо лежит, но может пригодиться в хозяйстве, меняли на самогон у солдат и старшин мазут и уголь для печей, доски и краску для ремонта квартир, ношеное и новое обмундирование. Так продолжалось до начала девяностых. Под влиянием реформ все кротовское хозяйство благополучно пришло в упадок: консервный завод остановился, на мукомолке не платили зарплату, воинская часть тоже агонизировала и в конце концов была расформирована. Ленивые часовые делали вид, что охраняют остатки государственного добра, а на самом деле по мере сил способствовали охватившему страну процессу приватизации.