Нечеловеческий удар многотонной махины смял щуплое тело, бешено вращающиеся колеса размолотили его вдребезги. Состав не затормозил. Не зашипела пневматика, не прижались к колесам тормозные колодки, не полетели искры, могучие дизеля не сбавили оборотов. С прежней скоростью поезд помчался дальше. Минуты три спустя смолк и оглушительный стук колес. Состав скрылся из виду. Изуродованный обрез валялся по одну сторону полотна, изуродованное тело – по другую. Из неплотно сомкнутых мертвых губ медленно выходили остатки дыма.

Не было больше житейских проблем, не было Таньки, Мишки, Косого, не было целого мира, целой Вселенной. Не было ничего.

Мелкий моросящий дождь постепенно перешел в ливень.

Несущийся на крейсерской скорости БЖРК качнуло, как будто он переехал через какое-то малозначительное препятствие. Через несколько минут в каюте начальника поезда раздался резкий звонок тревожного телефона. Это была не общая тревога, когда включается оглушительный ревун, а сигнал того, что произошло какое-то отклонение от нормального функционирования частей и механизмов комплекса.

– Машинист Андреев после наезда на человека не может вести поезд, – доложил майор Волобуев. – Мною принято решение отстранить Андреева от управления, передав его помощнику машиниста капитану Сычеву. Прошу разрешения на подъем сменного экипажа тепловоза.

– Поднимайте! – распорядился подполковник Ефимов. – Обстоятельства и причины наезда?

– Самоубийца, – лаконично ответил Волобуев. – Сам прыгнул.

– Меняйте экипаж, доложите майору Сомову, пусть готовит сообщение о происшедшем. Андреева на психологическую реабилитацию к Булатовой, – распорядился Ефимов.

И, тяжело вздохнув, полез за бортовым журналом.

Старший лейтенант Кудасов проходил плановое психологическое тестирование. В каюте военврача он тщательно заполнил анкету, майор Булатова контролировала процесс с секундомером в руке.

– Вы дольше работали с тестом, чем в прошлый раз в Тиходонске, – сказала она, когда старлей доложил о готовности.

– Это ненормально? – спросил Александр.

Наталья Игоревна улыбнулась.

– Ну почему же. Есть разные степени нормы. Просто у вас идет процесс адаптации к новым, достаточно тяжелым условиям.

Александр сидел на откидывающемся сиденье, а доктор – на своей полке. Она была в форме, с наброшенным на плечи белым халатом. Вид достаточно официальный и строгий. Но босые ступни с педикюром, которые она аккуратно поставила на маленькую салфетку, перечеркивали официальный облик военврача. Кудасов непроизвольно представил, как она раздевается и ложится спать, как полка превращается в постель…

Собственно, делать ему здесь было уже нечего, но он продолжал сидеть и смотреть на доктора. И она сидела и смотрела на него. В официальную обстановку вплеталась новая, приятная и волнующая нотка. Но ее безжалостно размел резкий телефонный звонок.

– Слушаю, Булатова, – она быстро сняла трубку. – Да, ясно. Пусть заходит ко мне.

Александр встал.

– Какой ужас, наезд! Мы раздавили человека! – под впечатлением услышанного сказала Наталья Игоревна. И тут же переключилась.

– Я проверю ваш тест и завтра сообщу результат.

В коридоре Кудасов встретил уже знакомого машиниста. Он был бледен как мел и весь дрожал, помощник осторожно вел его под руку. Похоже, что он сам накликал то, что случилось. Хотя Александр вовсе не был в этом уверен. Есть еще судьба…

Он пошел к себе в вагон, а майор Булатова начала работать с получившим психическую травму машинистом. Накапала ему успокоительного, померила давление и пульс.

– Вы возбуждены и перенесли естественный для такой ситуации стресс. Да, произошло ужасное! Но вам не за что себя винить. Ведь этот человек сам бросился под поезд!

– Сам… Но я вел локомотив. И чувствовал, как его разорвали колеса, – бесцветным голосом отвечал машинист.

– Правильно. Но вашей вины тут нет. Гораздо больше виноват тепловоз. Это он прервал жизнь того человека. Ведь так?

– Так. Но железо ни за что не отвечает.

– И вам не надо ни за что отвечать. С вас никто ничего и не спрашивает… К тому же, этот человек сам стремился к такому результату…

Андреев уже не был таким бледным, дрожь тоже прекратилась, сказывалось действие лекарств. Теперь следовало отдалить его от происшедшего, причем ни в коем случае не называя своими словами того, что произошло. Обтекаемые фразы, перевод конкретного чувства вины в абстрактную плоскость, включение механизмов самооправдания, свойственных каждому человеку… Военврач Булатова была хорошим специалистом и знала, как этого добиться.

На базе постоянного базирования БЖРК текла обычная повседневная жизнь. Проводившие офицеров жены, как правило, общались между собой на лавочках возле собственных домов. Матери выгуливали детей в жидкой рощице между жилым и служебным секторами.

Оксане такая жизнь была в тягость, она просто умирала от скуки. И обрадовалась приглашению в гости к Беловой. Первый дом был еще более ухоженным, чем второй. Подъезд выкрашен веселой блестящей краской, на подоконниках между этажами стояли живые цветы. Вот что значит жилище начальства!

В трехкомнатной квартире Беловых пахло печеным, Ирина Александровна встретила молодую соседку с распростертыми объятиями и сразу провела к накрытому столу. Такое внимание Оксане польстило.

– Ирина Александровна, голубушка, я не выдержу в этой глуши! – сразу же начала жаловаться она. – Я не знаю, куда уехал Саша, зачем, насколько… Я вообще ничего не знаю! Я не могу так жить!

– Это начало, Оксана, вначале всегда тяжело, – полноватое лицо Ирины озарилось дружеской улыбкой и взгляд ее голубых глаз встретился с зелеными глазами молодой супруги.

– Честное слово, я понимаю твое состояние как никто другой. Ведь у меня аналогичное положение. Женя пропадает на несколько недель в этом проклятом поезде, затем приезжает и ходит, как в воду опущенный. Подавленный, весь в своих мыслях. Постепенно приходит в себя. И тут же уезжает в очередной рейс. А потом все повторяется по новому витку. Я спрашиваю: в чем дело, что с тобой происходит? Чем ты занимаешься? Он со мной на эту тему не разговаривает. Государственные секреты, видите ли…

Ирина Александровна порезала пирог, положила Оксане кусок, налила в рюмки коньяк.

– Ну хорошо, у тебя работа и секреты, а мне что делать? Сидеть безвылазно дома и помирать со скуки? Глажка, стирка, готовка. Разве из этого должна состоять жизнь?

Она прервала горестный монолог и бедово махнула рукой.

– Давай выпьем за нас, офицерских жен, которым всегда труднее, чем нашим мужьям. Пьем по-офицерски – до дна!

Они выпили, закусили нарезанным лимоном. Каждый ломтик был посыпан наполовину сахаром, наполовину кофе. Очень красиво, вкусно и ароматно. К тому же полностью нейтрализует вкус алкоголя. А может, даже и его действие. Оксана подумала, что надо научиться так делать. Тем более что это гораздо проще, чем печь пироги.

– И знаешь, – Белова понизила голос до шепота. – Я иногда благодарю Бога за то, что он не послал нам с Женей детей. Грех, конечно, так говорить, но ты только представь себе, что бы я делала с этим несчастным ребенком? Мы всю жизнь таскаемся по полигонам, по отдаленным гарнизонам, у нас ничего нет за душой! Он не накопил даже на машину!

– А это не связано с его работой? – озабоченно спросила Оксана. – Я имею в виду то, что у вас нет детей?

Ирина Александровна развела руками.

– Не знаю. Но все эти химикаты, излучения, газы, – они на пользу не идут. Это точно.

Она вновь наполнила рюмки.

– Давай за наших мужей. Потому что, хотя мы и не знаем, что они делают, я знаю точно – им приходится нелегко! А ну, по-офицерски!

Через час, когда бутылка коньяка заканчивалась, Ирина предложила перейти на «ты».

Наверняка ей хотелось чувствовать себя ровесницей Оксане. И та не стала возражать. Белова ей нравилась. Может, она и не такая красавица, как из себя воображает, но очень обаятельная. С ней было приятно общаться.