— Что за привычка не отвечать прямо на поставленный вопрос!

Вот так, лучшая защита — нападение.

Какой-то Михаил странный. То добивается встречи, то молчит в ответ на мое молчание. А что, если он знает… Это предположение вгоняет меня в краску. Все-таки как бы я там для себя ни рассуждала: должна хранить верность ему, не должна, а сама-то я думаю, в моем поступке есть нечто, чего стоит стыдиться…

— А где мы встретимся: у тебя или у меня?

— У меня. Тем более что с сегодняшнего дня в моей квартире двое детей.

— Кажется, еще вчера был один? — громко удивляется он.

— Не важно. В преддверии весны дети размножаются делением.

— Приду обязательно. Не найдется ли для меня лишнего детеныша?

— Тебе-то зачем чужие? Своего роди!

— А ты согласна?

— На что? — в запарке не сразу соображаю я.

— Родить мне ребенка!

— Найденов! — строго говорю я. — Почему именно я? Что, вокруг хороших девушек мало?

Я все пытаюсь свернуть наш разговор в шутливое русло, хотя при упоминании о ребенке я была уверена, что он не шутит.

— Это нечестно, — говорит он, — ты же согласилась быть моей девушкой!

— Девушкой, но вовсе не матерью твоего ребенка… И вообще дурное дело не хитрое. Любая здоровая девушка может это сделать.

— Не скажи. Моя бывшая жена родить так и не смогла.

— Вы только из-за этого с ней разошлись?

— Мы из-за всего разошлись.

— Вот видишь, что ни делается, все к лучшему. По крайней мере ребенок не остался один, и теперь вы с ней можете попробовать сначала.

— В каком смысле? — на этот раз не врубается Михаил.

— Я имею в виду, каждый со своей половиной.

— А-а-а…

— В общем, этот разговор не телефонный. До встречи. Приезжай часов в десять.

Я кладу трубку. До последнего момента я все делала по наитию. По принципу: что в голову взбредет. То есть не удосуживалась продумывать свои очередные шаги. Но теперь, кажется, создалось такое положение, которое потребует тщательного обдумывания.

В этом деле даже не два варианта, а несколько. Причем один из них: ничего не делать. Жить себе, как жила. По принципу Френсиса Бэкона: клевещите, клевещите, что-нибудь да останется. В том смысле, что, может, не обращать внимания на всякие там сплетни и слухи?

Ну а с другой стороны, именно из-за этих слухов погибла Алина. Каким бы отморозком ни был Загоруйко, а считай он ее обычной девушкой — вряд ли так взбеленился бы от ее пощечины… Впрочем, кто его знает, этого монстра. Авось суд припаяет ему срок на полную катушку. Может, он чего-то поймет в зоне…

Нашла о ком думать! Если я позиционирую себя как бойца, то боец без плана действий похож скорее всего на ветряную мельницу, которая изо всех сил машет руками-лопастями, гоняет воздух… Разве что случайно кого-то заденет, а чтобы воевать, нужно войска свои выстраивать в определенном порядке.

Сейчас я везу обоих мальчишек к нам домой. Димка привык, что время от времени мать оставляет его у нас, и не слишком печалится ее отъездом. То есть он, конечно, скучает, как всякий нормальный ребенок, но без особых переживаний. Рядом с Мишкой ему просто некогда об этом задумываться.

Мне нисколько не в напряг ухаживать за двумя пацанами, из чего можно сделать вывод, что имей я нормальную семью, вполне сумела бы воспитывать двоих, а то и троих детей.

Найденову я назначила время: десять часов вечера. Уложу мальчишек и пару часов вполне смогу посидеть со своим гостем, поговорить за жизнь.

Ежевечерний ритуал — чтение любимой книжки стихов с обязательным декламированием — уже знакомо и Димке. По крайней мере кое-что из стихов он тоже вместе с Мишкой повторяет.

А знание их на память позволяет мне, почти не глядя в книжку, говорить и думать о своем.

Это обо мне.

Понятное дело, что я не собираюсь рассказывать Найденову про некоего Сергея Макарова, а кто бы на моем месте стал рассказывать? И расставаться с Михаилом я пока не собираюсь. Можно было ведь честно сказать: так, мол, и так, не чувствую я к тебе ничего чистого и высокого.

Чистого и высокого — да, но а вообще-то Найденов мне не безразличен. Нам уютно вместе, мы легко находим темы для разговоров и вообще общаемся без проблем…

Я отношусь к нему хорошо вовсе не потому, что я чувствую себя ему обязанной за ту помощь, которую он оказал в Москве мне и моим родственникам по сыну. Он, как бы это сказать поточнее, настоящий. Не выпендривается. Ничего из себя не выпячивает, хотя в нем довольно много вполне привлекательных черт…

Кажется, я совсем запуталась.

Это все оттого, что я никак не соберусь расставить точки над i. Боюсь, наверное, что в прослеживании некоей логической цепочки обнаружится звено, которое я вовсе не хотела в ней увидеть.

То есть я все еще порой возвращаюсь к своим отношениям с Макаровым. Нет чтобы отпустить и забыть, я, как и все моральные мазохисты, предпочитаю копаться в ране, доставляя самой себе все новую боль.

Распущенная женщина — это самое мягкое из определений, которым я себя награждаю.

На самом деле так случилось, что Сергей встретился мне в пору расставания с прошлым. Наш роман — как последняя точка, поставленная мной на «лавровиаде».

Теперь надо идти дальше совсем с другими, даже внешне, идеалами.

Все! Забыла! Прекратила терзать свою несчастную душу!

Звонок в дверь раздается ровно в десять часов. В дверях стоит сам-друг Найденов с букетом роз. Букет не столько шикарный, сколько трогательный. Кремовые розы без привычных бантиков-бабочек, без лишней травы и блесток. Такой идеально интеллигентный.

— Спасибо, — говорю я, касаясь губами щеки Михаила. А он вдруг хватает меня в охапку и прижимает к себе.

Наверное, у меня лицо, не соответствующее моменту, несколько обалдевшее, так что он выпускает меня из рук и отводит взгляд в сторону.

— Ты так меня поцеловала, будто током пронзила. Просто-таки заряд в тысячу вольт.

— Хочешь сказать, что я так сильно заряжена?

— На всякий случай я бы на тебя повесил табличку: «Осторожно, высокое напряжение!»

— А что нужно для того, чтобы его понизить? Стабилизатор.

— Какие слова ты знаешь! — восхищается он.

— Я — разносторонняя, — замечаю скромно.

И опять иду на кухню, чтобы собрать на стол. Михаил находит тапочки, которые уже определил как свои, и идет за мной.

— Ты не поверишь, — оживленно рассказывает он, — но я приехал к твоему дому без пятнадцати десять и все оставшееся до десяти часов время ходил, поглядывая на окна детской: а вдруг ты потушишь в ней свет пораньше?

— Как же, уложишь этих хулиганов пораньше, — жалуюсь я, но с нотками нежности.

— Ты любишь детей, — констатирует Михаил.

— Люблю, — не возражаю я. — А кто их не любит?

— Есть такие люди, — говорит он, мрачнея.

— Ты замечаешь, — напоминаю я, — что мы с тобой говорим о чем угодно, только не о деле? Догадываешься, зачем я тебя позвала?

— Зачем-зачем, — бурчит он, — известное дело, ты почему-то выбрала меня главой личного МЧС. Нет чтобы просто бескорыстно пригласить меня на чашку кофе там, потанцевать или еще кое-чего.

— Я тебе предлагала кое-чего, — напоминаю я, — но ты же отказался.

— Я был не прав, — признается он.

— А поезд уже ушел! — ехидничаю я. Но спохватываюсь, потому что его лицо становится обиженным, как у ребенка. — Ну так будешь ты меня слушать или нет?

— Говори, раз ничего мне больше не остается.

— Я хочу попробовать узнать, кто распустил слух о том, будто мои девушки работают девушками по вызову, то есть оказывают клиентам интимные услуги…