Впрочем, хотела ли она прислушиваться? И приглядываться. Разве она не видела детской комнаты Мишки? И шведскую стенку, и канат, подвешенный к потолку. Я уже давно понемногу дозирую Мишке физическую нагрузку. Видела бы Катя, как он держит «угол» на канате. А при случае вполне может дать сдачи мальчишке гораздо старше его.

— Прости.

— Ладно, — Катя нехотя улыбается, — еще не хватало нам разругаться. Начали за здравие, а кончили за упокой.

— Как раз здравия в нашем разговоре и не было. Ты начала свой рассказ с того, что боишься своего бывшего мужа… Ты хоть развелась с ним?

— Нет, — говорит Катя и краснеет. — Как бы я это сделала? Тогда он бы сразу меня нашел.

— А так — не сразу, — все же не выдержав, ехидничаю я.

Что-то и в самом деле я сегодня разболталась. Катина нервозность действует на меня не лучшим образом. Кроме того, подруга поворачивается ко мне другой, прежде неизвестной стороной, и я невольно напрягаюсь в ожидании, что за откровения я сегодня еще услышу.

Потому честно и признаюсь:

— Не обращай на меня внимания. Сама не знаю, чего вдруг стала на тебя вызверяться. Просто я не ожидала от тебя таких признаний и удивлена, почему ты до сих пор молчала. Неужели твоя откровенность заставит меня по-другому относиться к тебе?

— Не спеши, Ванесса, это далеко не все. Добавь к прежним откровениям еще одно: твоя подруга — воровка!

— Катя!

— Нет уж, теперь ты меня не останавливай! Хотела — получи… Два года, что я с Димкой сидела дома, я только тем и занималась, что воровала у мужа деньги под любыми предлогами и складывала их в огромного плюшевого медведя, из которого, подпоров швы, потихоньку вынимала его содержимое. Вечерние платья я покупала самые дешевые — ведь при этом мы же с мужем должны были появляться на всяких там тусовках, а потом с помощью машинки и какой-то матери… понятное дело, своей фантазии, я создавала чудеса моделирования. Как нечистая на руку домработница я обсчитывала его на чем только можно. Благо он меня не особенно и проверял… Что ты на меня не смотришь с укоризной?.. А на самом деле едва сдерживаешься, чтобы не рассмеяться!

И тут я расхохоталась. Но ведь совсем не было смешно. Голову мне, что ли, во время сна подменили?!

Катя сначала смотрит на меня недоуменно, а потом, заразившись, тоже начинает смеяться.

— Те, которые бегут из казематов, сушат сухари, — отсмеявшись, говорю я, — а ты сушила… баксы, наверное?

— Конечно, — соглашается она, — бежать в никуда… то есть ни с чем мне не хотелось. Я всегда мечтала открыть собственное ателье. Но не думай, что всю сумму мне удалось получить с мужа. Я написала письмо отцу. На конверте приписала: лично, — чтобы прочел только он. Такое слезливое-слезливое. Мол, когда я увлекалась наркотой, я задолжала одному мафиози десять тысяч баксов, и теперь он шантажирует меня, угрожает украсть Димку, а мужу об этом я сказать боюсь… Отец повелся. Позвонил Вениамину Аркадьевичу: мол, он хочет со мной встретиться, если тот не возражает. Конечно же, Самойлов не возражал. Даже своего телохранителя со мной не послал, потому что отец обещал и увезти меня, и привезти обратно. Мы с ним посидели в ресторане, и он тайком от присутствующих передал мне конверт с баксами.

— Ты летела сюда на самолете?

— Вначале. Билет взяла до известного тебе областного центра, потом на двух электричках доехала до крупной железнодорожной станции и только тогда пересела на поезд до нашего города. Здесь у меня жила школьная подруга. Правда, ее я так и не нашла, она куда-то уехала, но у меня с собой были деньги, так что найти квартиру не составляло труда. А два года назад…

— Ты купила квартиру, — договариваю я.

— А потом другую. И машину. И вообще стала на ноги.

— Ну так и в чем проблема?

— В том, что Самойлов может отобрать у меня Димку. Я ведь на учете состояла в Питере. Как наркоманка. И думаю, нигде не отражено, что я больше дурью не увлекаюсь… Если он отберет у меня сына, мне незачем будет жить!

Катя опускает голову в совершенном отчаянии.

— А зачем ты мне все это рассказала?

Я нарочно так говорю, чтобы сбить Катерину с толку и с этой ее истерической ноты.

— Подумала, а вдруг ты сможешь мне помочь?

— Вот именно, вдруг я смогу помочь? И вот я еще и сказать-то ничего не успела, а ты уже в панику ударилась. Для чего на свете существуют друзья, как ты думаешь?

— Неужели ты и в самом деле можешь мне помочь?

— Естественно! — залихватски отвечаю я, с удовольствием отмечая, как в ее глазах загорается надежда.

Ну вот, теперь она уставилась на меня и не дает куска проглотить!

— Ты зачем меня в ресторан-то позвала? — нарочито возмущаюсь я.

Катя смущается и тоже берется за вилку.

— Я думала, заодно и поедим.

— Правильно. А могу я есть, когда на меня смотрят с такой жадностью? Может, ты считаешь, что одной порции тебе не хватит?

— Прости, — извиняется Катя, но все равно смотрит на меня и ждет, когда я начну говорить.

— У меня есть только одна просьба, — мычу я с набитым ртом, — если ты четыре года молчала, еще пятнадцать минут помолчи, а?

— Хорошо, — соглашается подруга. И начинает машинально жевать.

Я незаметно за ней наблюдаю. Вот она на мгновение остановилась, будто прислушиваясь. Кивнула то ли своим мыслям, то ли ощущениям и принялась наконец жадно есть. В какой-то момент мне опять стало смешно: сколько же времени собственные страхи мешали ей как следует питаться? Показалось, что все не так уж плохо, и она стала есть. Что и требовалось!

Под шумок я заказываю по рюмке хорошего сухого вина. Мы обе за рулем, но вряд ли от такого небольшого количества алкоголя мы утратим навыки вождения.

— Ну что, ты наелась? — наконец спрашивает Катя.

— Наелась. — Я притворно вздыхаю: мол, надо же, и пятнадцати минут не могла подождать! На самом деле я давно научилась есть быстро, особенно когда меня ждут дела. — Ладно, не буду больше тебя мучить. Начнем. Во-первых и даже во-вторых, ты не знаешь, зачем он вообще приехал…

— Я же тебе говорила.

— Это твои домыслы, а я говорю о его планах.

— Так ты считаешь, что мне необходимо с ним встретиться?

— Конечно! А иначе любой тебе скажет, что твои страхи — беспочвенны. Что за привычка зажмуриваться, когда нужно смотреть с открытыми глазами!

— Это ты говоришь не как подруга, а как телохранитель! — обижается Катя. — Зачем иначе он бы стал меня разыскивать?

— А откуда вообще ты взяла, что он тебя разыскивает? Он элементарно узнал твой адрес, например, побывав в адресном бюро или зайдя в твое ателье.

— Никто из моих родственников не знает, что у меня есть ателье. Я даже с родителями не общаюсь!

— Молодец, — говорю я, — совсем как в стишке, который я Мишке читаю:

— Что у тебя сегодня за настроение? — сетует Катя. — То смеешься ни с того ни с сего, то детские стишки декламируешь… Да, я прячу голову в песок! А что бы ты стала делать на моем месте, живя одна с ребенком и не имея права на защиту закона?

— Все, больше никакого смеха, — соглашаюсь я. — Начнем с самого начала, а именно с того, что тебе необходимо встретиться со своим мужем и наконец поинтересоваться, что ему от тебя нужно?

— Где же я его найду? — теперь удивляется Катя.

Ох уж эти нервные натуры! Вместо того чтобы осмотреть проблему со всех сторон, они впадают в истерику, едва увидев небольшой кусочек.

— Видишь, стоит взглянуть на проблему с другого конца, как вырисовываются совсем другие аспекты. Уже не он тебя разыскивает, а ты прямо-таки мечтаешь с ним встретиться. Или ты не очень хочешь его видеть и поручаешь это мне?