— Вот видите!

— Исключение лишь подтверждает правило… Во-вторых, игрок не должен на игре зацикливаться. Например, я иду к автомату не для того, чтобы поправить свое материальное положение, а именно поиграть, слегка пощекотать нервишки, и все… Впрочем, это я уже говорила. И в-третьих, выиграл — забирай выигрыш и уходи. Даже если это и не самый высокий выигрыш.

— Серьезная вы девушка. Значит, вы не одобряете принцип некоторых людей: все или ничего?

— Я вообще не одобряю категоричности. Разве что в отдельных моральных оценках того или иного вопроса. К примеру, в оценке подлости, предательства.

Он улыбнулся:

— Вы не смотрели фильм «Собака на сене»?

— Смотрела.

— Помните, там слуга Тристан поет своему хозяину некие куплеты? Дословно сейчас не вспомню, но он предлагал рецепт от любви, типа, если женщина пухленькая, мы скажем, скоро лопнет с жиру, а щедрую перекрестим в транжиру, ну и так далее.

— И что вы хотите этим сказать?

— То же самое: и оценка ведь может быть ошибочной как по части подлости, так и предательства. Вообще раз уж мы упомянули категоричность, то в делах сердечных ей тем более не место. Человеку свойственно ошибаться, не нами сказано.

— Наш с вами разговор получается безличным, оттого и неконкретным. Приведите пример.

Он задумывается. Я понимаю, пример у него готов, что-то из личного, но он не решается рассказать мне о нем. Как обычно рассказывают: один мой приятель…

Закончить диспут не успеваем. Мы сидим у самого края стойки на высоких барных стульях, где нас вскорости и находят остальные двое членов нашего коллектива.

— Ну как? — интересуется у них Найденов.

— Анатолий Викентьевич проигрался, а у меня навар — три штучки.

— Ванесса Михайловна всех опередила: у нее выигрыш — пять тысяч.

— Рублей? — интересуется Вова.

— А где ты видел долларовые автоматы?

— Таким образом, те, кому по части выигрыша не повезло, могут продолжать развлекаться — им в любви повезет, а я бы хотела вернуться в номер, — говорю я своим товарищам.

— Да и я, признаться, хотел бы в люлю, — поддерживает меня Михаил Иванович. — Ребята, вам деньжат подкинуть?

— Нет, зачем же, я иду с вами, — не соглашается Вова.

— Ага, а я пойду предаваться разврату в одиночку! — хмыкает начбез. — Примерный семьянин. Не играйте в демократию, шеф! Демократия развращает.

И мы все вчетвером возвращаемся в гостиницу.

Перед дверью моего номера Найденов пропускает вперед своих телохранителей, еще и подталкивает их:

— Идите, идите! Мне надо поговорить с Ванессой Михайловной, а этот разговор вовсе не для ваших ушей. — И обращается ко мне: — Ванесса Михайловна! Всего десять часов. Может, зайдете ко мне, сыграем партию в шахматы?

— В шахматы? А откуда вы знаете, что я умею в них играть?

Говорю и тут же вспоминаю: досье!

— Вы даже не представляете, как много я о вас знаю!

Я чувствую себя заинтригованной. Все-таки недаром его Анатолий Викентьевич позвонил мне. Но ведь я поехала с ними совершенно случайно, только потому, что остальные девушки в этот момент были заняты.

Эту мысль я и озвучиваю:

— Хотите сказать, что вы собрали досье на всех моих девушек?

— Почему? — не сразу соображает он.

— Но ведь я редко подключаюсь к работе. Только когда остальные телохранительницы заняты.

— Я предчувствовал, что поедете именно вы!

— Почему? — теперь задаю вопрос я.

Он ускользает от ответа.

— Так вы идете играть в шахматы или нет? Или предпочитаете до утра разговаривать в коридоре?

— До утра? — ужасаюсь я. — Хотите сказать, что и играть мы будем до утра? А если вы так же будете уходить от ответа, я так ничего и не узнаю?

Он довольно ухмыляется.

— Иными словами, я смог вас заинтриговать?

— Еще бы, — недовольно соглашаюсь я.

Значит, я была права, подозревая, что в интересе Найденова к моей скромной фирме что-то есть такое, что мне не известно.

— Хорошо, договоримся так: я отвечу на все ваши вопросы.

Вот это совсем другое дело. Потому что я не слишком хорошо играю в шахматы, а играть в них, чтобы только проигрывать — кому же такое понравится?

— А у вас есть еще что-нибудь, кроме шахмат?

Этот вопрос я задаю, все еще соображая, идти к нему или нет. Но получается двусмысленность, и Михаил Иванович откровенно ухмыляется.

Номер у Найденова почти такой же, как у меня. Разве что портьеры другие. И на столе стоит бутылка красного вина. С собой, что ли, он привез?

— Привез с собой, — подтверждает Михаил Иванович, — а то в прошлый раз кое у кого из моих знакомых возник вопрос, есть ли и в самом деле в нашем краю хорошие вина? Да мы, говорю, если упремся как следует, то и с Францией можем потягаться, не говоря о Молдавии.

— Вы — патриот своего края?

— А вы нет? — передразнивает он. — Да, я хотел бы, чтобы пусть и не во всей стране, но хотя бы в нашем регионе мы могли устроить несколько другую жизнь…

Ты посмотри, у мужика какие планы! Не иначе в губернаторы готовится. Но это я про себя над ним хихикаю. В лицо сказать не осмеливаюсь, может обидеться.

— Думаете, что нужно создать нечто вроде государства в государстве?

— Достаточно было бы свободной экономической зоны.

— Так в чем же дело? Теперь остается только вам стать губернатором, и, как говорится, карты в руки! — все же не выдерживаю я. Наверное, у меня предубеждение против богатых людей. Не верю, что они могут что-то делать бескорыстно, хотя Найденов не похож на человека, который думает только о своем кармане.

— Обещаю над этим вопросом подумать… Вот кем бы я не смог стать, так это президентом страны, если бы пробился во власть. И не из-за недостатка ума…

Похоже, от скромности он не умрет!

— …А оттого, что в нашем Отечестве все делается слишком медленно. В то время как давно пора торопиться, работать быстрее, на перспективу, а мы как начнем раскачиваться, как станем репу чесать и прикидывать, что да как… Извините, но ведь у нас и в самом деле богатейший край. Нам бы еще и умное руководство…

— Если вы будете говорить со мной о политике…

— Молчу, молчу, — говорит он и выбрасывает вперед руку, как Ленин на памятниках. — Прошу.

У дивана стоит шахматный столик с расставленными фигурами. Сам с собой играл, что ли?

Я присаживаюсь на диван и спрашиваю:

— Эту партию можно разбирать, или вы запишете?

— Конечно, разбирайте. Я играл сам с собой.

— И кто победил?

— Конечно же, свои.

Он набирает номер телефона и говорит в трубку:

— Пожалуйста, принесите десерт в номер четыреста пятый. Конкретно?.. Аня, вы мороженое будете?

— И мороженое, и пирожные, и шоколад, и соки.

Он послушно повторяет.

— И вы не боитесь поправиться?

— В крайнем случае дома денек поголодаю.

Найденов смеется.

— Мне нравится, что вы откровенны.

— По крайней мере благодаря такой привычке мы будем избавлены от неприятных сюрпризов.

Он удивленно смотрит на меня.

— В смысле?

— Это я так, не обращайте внимания…

Но поскольку он все еще чего-то ждет, поясняю:

— Если мы будем друг с другом откровенны, то и не придется говорить: я от нее — или от него — этого не ждал.

Я расставляю фигуры, а Найденов прохаживается по номеру, словно собирается с духом…

— Вы как-то напряжены, или мне кажется?

— Не кажется. Напряжен, — признается он. — Дело в том, что вы мне нравитесь.

— Естественно, ведь мы так давно знакомы. — Я взглядываю на часы. — Целых двенадцать часов. За это время вы успели меня узнать и полюбить.

— Аня…

— Представляете, брат зовет меня Ванькой.

— У вас и в самом деле имя необычное, и потому мы пытаемся отыскать в нем знакомые сочетания букв… На самом деле я знаю вас уже целую неделю! — признается он.

— Правда? А я вас нет.

— Еще бы, вы почему-то вообще не обращаете внимания на мужчин.