— Да уж, — сказал Леша.

Слава посмотрел на Лешу и сказал:

— Блин, главное, стоит так, как будто ему все пофигу. Посмотри, он весь избитый, окровавленный, голый вообще, и все по барабану! Че случилось? Ты меня пугаешь.

— Это все фигня, — сказал Леша, — это царапины.

— Да, — сказал Дима шутливо, осторожно дотрагиваясь до Лешиного торса, — чувак больше всех пострадал. Это вообще! Все удары на себя принял!

— Д-да ему уже пора медаль дать! — сказал Слава. — За это, за героическую борьбу с монстрами, автобусами и этими….

— И сугробами! — подхватил Дима, засмеявшись.

— Слушайте, а как одинцовский автобус мог сюда приехать? — вдруг спросил Слава. — Это мы в Одинцово, получается!

— Да что-то не похоже, — сказал Дима, — это уж, скорее, Звенигород какой-нибудь!

— Так мы чего, до Звенигорода пешком дошли? — изумился Слава. — Ни фига себе, коридор!

— Да легко, — сказал Дима, — может, напрямую. Может, это прямая дорога была!

— Обалдеть, — с чувством сказал Слава, раскрывая глаза совсем как Дима, сам не свой от изумления. — Так, блин, мы тогда на электричке уедем!

— Если уедем, — глухо сказал Леша.

— Ну, еще не факт, что Звенигород, — сказал Дима, — надо еще узнать.

— Блин, давайте сначала зайдем куда-нибудь, — сказал Слава, — чего-то меня уже тоже колбасит от холода. Сначала вроде нормально было, но сейчас я чего-то за-закоченел.

— А мне ничего не будет, — похвастался Дима, выдыхая облако пара, — я закаленный. Я зимой по лесу босиком бегал, помните, балбесы? Я вообще практически не болею никогда.

— Когда же ты, наконец, сдохнешь? — спросил Леша задумчиво.

— Да это скорее ты сдохнешь, — сказал ему Дима, — если мы подъезд не найдем. Побежали в дом! Мне-то ничего не будет. Мне вас жалко.

Ребята снялись с места и помчались в ближайший двор.

Дворы в неизвестном населенном пункте были совершенно такие же обыкновенные и невзрачные, как и в любом подмосковном городе. Сиротливые облупленные хрущевки вытянулись в ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Вдоль каждого дома тянулась неширокая тропинка с двумя черными раскисшими колеями — следами шин. Дорожка с обеих боков обсажена куцыми голыми березками. Подъезды были с низкими толстыми козырьками, нависавшими над самыми дверьми, которые, как ни странно, были оборудованы домофонами, вполне в исправном состоянии, в чем ребята быстро убедились. Проклятые двери не хотели открываться даже после могучих Лешиных ударов. Ребята обегали уже с десяток подъездов. Слава, несмотря на постоянный сумасшедший бег, замерзал все больше.

— Бл…, ни одного ослопупа нет кругом, — со злобной досадой говорил Леша, остервенело дергая дверь за ржавую ручку. От холода и быстрого бега он пришел в себя. — Где все, я вас внимательно спрашиваю?

— Побежали в другую дверь, — говорил Дима оживленно. — Фигня, мы все равно найдем, где войти. Вон сколько домов.

Скоро ребята действительно нашли дверь, сиротливо распахнутую почти настежь, за которой угадывался подъезд с узкими закругленными ступенями и резными перилами, ведущими куда-то вглубь и вверх. В подъезде был синий полумрак.

С криками радости замерзшие ребята устремились в подъезд, топоча по снегу. Ворвавшись в теплый, пахучий уют, они с воплями устремились к огромной стенной батарее, похожей на гармонь и выкрашенной в голубое. Слава порядочно замерз и чувствовал себя уже совсем плохо. Он даже начал икать от холода, втянув голову в плечи, и ноги у него почти не гнулись. Леша успел первым и закрыл широкой голой спиной почти всю батарею. Он, правда, сейчас же с воплем отскочил от нее, потому что она оказалась адски горячей, но сразу загородил ее снова, отталкивая друзей и стараясь не становиться к батарее вплотную.

Дима и Слава испустили злые крики.

— Ах ты сво-олочь! — разочарованно протянул Дима, дотронувшись до горячего окрашенного металла окоченевшими руками.

— А-ах, хорошо! — с наслаждением взревел Леша. — Гниды казематные! Дуйте наверх.

Дима со Славой наперегонки помчались вверх по ступеням. Ступени были маленькие и толстые, темно-серые с мелким зернистым рисунком, как грязный кусок гранита под увеличительным стеклом. Лестничная площадка между первым и вторым этажами выложена потрескавшейся шахматной плиткой. Маленькое окно начинается от пола. В окне виден козырек подъезда внизу. Над окном голубая батарея-гармошка, в точности как на первом этаже, но поменьше. Все стены в подъезде выкрашены голубой краской. Дима добежал до батареи на секунду раньше Славы и стал торопливо пристраиваться к ней. Закоченевший Слава ругнулся 'черт!' и с топотом побежал выше. Скоро оттуда донесся его удовлетворенный вопль.

Затем все смолкло: друзья молча грелись, забыв друг о друге. Почти в полном молчании прошло минут тридцать. За эти полчаса у каждого из них было время поразмыслить над своим положением, подумать над тем, куда они попали на этот раз и, наконец, ощутить сильнейший голод, который вследствие последних удивительных приключений почти не давал о себе знать. У Славы скручивало живот, и тело колотилось в ознобе, несмотря на страшно горячую плиту, о которую он пару раз обжегся, забывшись. Даже самый жар плиты отзывался в теле уколами морозного холода. Джинсы задубели и холодили ноги. Однако, постепенно он отогрелся и даже как будто пропитался жарким запахом батареи. Боль в животе на время ослабла. Тепло обволокло его мозг. Он незаметно задремал. В коридоре нервное напряжение не давало ему уснуть, неприятно напружинивая мышцы и не позволяя расслабиться, если не считать тревожного забытья в самом начале его страшного путешествия, которое было результатом упадка сил после эмоционального шока. Но постепенно все странные вещи, запечатлевшиеся в его измученной голове, стали терять свою свежесть и стираться из памяти, он начал уже привыкать к ним, и даже Голова теперь казалась лишь смутным видением, не в последнюю очередь потому, что за встречей с ней последовало падение в сугроб, которое в буквальном смысле слова остудило его. Чувство голода также говорило о том, что с его организмом все в полном порядке. Когда Слава испытывал беспокойство или попадал в незнакомую обстановку, аппетит у него перебивался тревогой и дискомфортом. Но теперь именно голод вернул его к жизни. Кроме того, каким бы странным ни было падение в поле и нахождение в незнакомом городе, все же и поле, и город были настоящими, натуральными, если не считать того, что вокруг не было ни одной живой души. Но к таким 'чудесам' ребята уже привыкли.

Полутемная лестничная площадка окутывалась сонным мраком, и закругленные низкие ступени вдруг стали удлиняться перед Славой и уплывать в неразличимую темноту. Он проснулся, вздрогнув. Спина была горячая, как будто он лежал на раскаленной кухонной плите. Ступни были неприятно мокрыми и теплыми. Слава поморщился. С полминуты он приходил в себя и шевелил отекшим телом. Потом встал на ноги и осторожно побрел вниз. Димы на втором этаже не было. Слава подумал, что сейчас он, пожалуй, испугается, но его слух уже успел уловить приглушенные голоса, доносящиеся снизу. Он невольно пошел быстрее. В полумраке сенцов Леша и Дима о чем-то вполголоса спорили. Дверь подъезда была приоткрыта, в проем дул холодный ветер. Белела полоса снега на крыльце.

— Дверь-то че не закрыли? — спросил Слава, вяло поеживаясь.

— Не закрывается, — объяснил Дима.

— Ну, блин, ты нашел подъезд.

— Какой был, — сказал Леша, — а ты, бл…, на улице хочешь жить? Тогда вали отсюда. Ты здесь и так на хрен не нужен.

— Почему на улице-то? — удивился Слава.

— Потому что везде домофоны!

— А-а, — сказал Слава.

— Балбес, главное, нас сам выгнал с батареи на другой этаж, — сказал Дима, усмехаясь, — а оказалось, что тут дверь не закрывается! Мы там нормально погрелись, в тепле посидели, а он тут замерз весь! Ха-ха-ха!

— Сволочи, однозначно, — прорычал Леша.

— Во! — сказал Дима. — Пусть Славик узнает! Чего мы тут спорим, только время теряем зря.