— Эй! — сказал Леша недоуменно, протягивая к друзьям руку.

— О! — произнес Слава, как сомнамбула. — Нарисовался, баклан!..

Дима вовсе ничего не сказал, пораженный сильнейшим изумлением.

— Эй, вы чего! — произнес Леша, на этот раз громче и более осмысленно. — Какого хрена, я вас внимательно спрашиваю!..

Повисла небольшая пауза.

— Это Леха, — сказал Слава сдавленным голосом.

— Да я теперь и сам вижу, — сказал Дима, в задумчивости почему-то кивая головой.

Слава и Дима посмотрели друг на друга.

— Нет, ну а чего ты хочешь? — спросил Слава, трясясь от ужаса. — Тут та-такая ч-чертовщина происходит, что я не удив-дивлюсь, если сейчас за углом увижу другого С-Славу.

— За каким углом? — спросил Дима.

— Вы чего, бредите, хорьки скрипучие? — испуганно заорал Леша, поднимаясь на ноги. — Че случилось, вашу мать? Я вас внимательно спрашиваю!

— Вот видишь, — говорил Слава Диме, при этом не отрывая взгляда от Леши. — А ты удивляешься, куда мусор девался! Какой мусор, блин. Ты посмотри, чего творится! Ты посмотри. Мусор по сравнению с этим фигня вообще.

— Какой мусор? — спросил Леша. — Вот он, мусор, рядом с тобой стоит. Никуда он — ик! — не девался.

— Ты чего икаешь? — глупо спросил Дима.

— Не знаю, — ответил Леша. — Не задавайте мне глупых вопросов! Лучше скажите, куда вы меня затащили, сволочи. И чтобы — ик! — быстро вытащили меня отсюда. Мне здесь не нравится ни разу. Очередная, бл…, клоака, типа тех, где мы лазили, что ли? Что за вашу мать?

— А ты как сюда попал? — ответил Слава вопросом на вопрос.

— Ты меня спрашиваешь? — заорал Леша, теряя терпение. — Спроси чего полегче. Вы мне сами сейчас все будете рассказывать, однозначно.

Разговор принимал глупейшую и бессмысленную форму. Ребята были взволнованы, испуганы, ошеломлены; их способности трезво оценивать ситуацию куда-то на время пропали, что было вовсе не удивительно, принимая во внимание дурацкое положение, в котором они оказались. Они продолжали задавать друг другу идиотские вопросы, которые привели только к тому, что они еще больше переругались; кроме того, перепалка ознаменовалась очередным появлением прибежавшей на шум ящерицы, звучно заколотившей по потолку своими железными лапами. Леша на глазах у удивленных друзей вскочил на ноги и бросился без оглядки по коридору. Чудовище, ревя, загрохотало по потолку за ним вслед. Дима и Слава молча смотрели. Спина Леши стремительно удалялась; вскоре он превратился в маленькую точечку. Топот его шагов становился все тише, а рев ящерицы все глуше. Убежав на такое расстояние, что его стало почти не видно, Леша некоторое время оставался вдали, видимо, не зная, что делать дальше. Затем он вернулся, вытаращенными безумными глазами смотря на друзей, ящерица, ревя, неслась вслед за ним, и не думая отставать. Леша задыхался.

— Что это за мудовые рыдания? — орал он перепуганно. — Чего вы здесь стоите, как хорьки скрипучие? Сейчас всех сожрут, вашу мать!

Слава, услышав это, не выдержал и громко заржал.

— Не бойся ее, она там, наверху, и тебе ничего не сделает, — сказал он, попытавшись успокоить друга. — Она к нам не пролезет.

— Е… я в рот такие приключения! — сказал Леша, и не думая успокаиваться. — Не пролезет! Ага. Как же! Суки, вытаскивайте меня отсюда к гребеням! Вытаскивайте говорю щас же! Какого хрена мы здесь делаем? Если вам нравится, сидите здесь до усеру. Флаг вам в руки и перо в жопу. А я пошел. Где, вашу мать, выход?

— Где выход? — переспросил Слава. — Где выход, говорит. Видал? Ха-ха! Да ты просто не понимаешь, что ты уже труп.

— Чего, бл…? — пискнул Леша, бледнея.

— Чего-чего? Чего слышал. Если бы мы знали выход, хрен бы мы здесь с тобой время теряли.

— Вы чего, вашу перемать? — орал Леша, трясясь от страха.

— Ну, в общем, — сказал Дима довольно решительно. — Хватит, блин, спорить, горячие финские парни. Славик, ты же видишь, мы так будем только зря стоять и ругаться, и время терять. Надо чего-то делать. Надо идти.

Все это время дикая ящерица и Леша, напуганный донельзя, пытались перекричать друг друга.

— Черт! — не выдержал Слава, зажимая уши. — Да вы че! Хватит орать уже! Два дебила стоят, кричат, как уроды. Это я не тебе, — спохватившись, сказал он Диме. — Конечно, надо идти. Надо идти! Пошли тихо, хотя бы чтобы эта тварь заткнулась. Давай иди первый.

Лешу, однако, никак нельзя было утихомирить: словно помешавшись, он требовал найти выход и отвести его домой, или просто найти выход, а до дома он сам дойдет. Пришлось долго объяснять ему положение, хотя Слава и Дима сами ничего не понимали. Идиотская ящерица ревела, не переставая, беря иногда такие причудливые ноты, что слушать ее становилось невыносимо, и колотила лапами по потолку, который грозил в любую секунду обвалиться. Леша от страха не понимал почти ничего из того, что ему объяснял Слава. С огромным трудом приведя его в чувство, друзья, наконец, тронулись в путь и после долгого путешествия по страшному одинаковому коридору в очередной раз удалились от ящерицы на безопасное расстояние.

Читателю этой истории, особенно человеку любознательному и неглупому, может показаться странным то, что Слава и Дима терпеливо сносили Лешины выходки и его отвратительный характер. Но если это и выглядит необычным, то только на первый взгляд. Конечно, вполне логично, что если нам приходится общаться с человеком, который по той или иной причине нам неприятен, то мы будем стараться ограничивать это общение всеми возможными способами, вплоть до того, что прямо дадим этому человеку понять, что дальнейшие отношения с ним нежелательны. Однако все вышесказанное будет верным лишь в том случае, если наша антипатия к кому-либо быстро обнаруживается, другими словами, если неприятные для нас недостатки чьего-то характера проявляются достаточно скоро.

Недостатки же Леши проявились далеко не сразу, и его характер портился постепенно. Ребята были знакомы много лет, зная друг друга со школьной скамьи, и в ту счастливую пору Леша был вполне вменяем, поскольку в таком возрасте мальчишке из благополучной семьи нет особенных причин для демонстрации своего недовольства, разве что из чистого хулиганства. И, только начав работать и познав сложности взрослого существования, помноженные на неприятности личной жизни, с которыми он совершенно не умел бороться, Леша сначала сник, а потом, возомнив себя героем-одиночкой из голливудских боевиков, озлобился на весь мир и стал жить лишь теми моментами, когда у него появлялась возможность изливать свою злость на окружающих, желательно на близких друзей, поскольку с ними Леша чувствовал себя проще и раскованнее, а в присутствии людей малознакомых, в особенности, представительниц женского пола, он замыкался в себе, чему виной были те самые зажатость и внутренняя несвобода, которые мешали ему в отношениях с ними.

В какой-то степени причиной этой несвободы были Лешины родители, которые всегда с подозрением относились к тем девушкам, с которыми он дружил, возможно, чувствуя в них некоторую опасность — может быть, опасность того, что они могли помочь Леше вырваться из-под родительского контроля. В какой-то момент Леша был готов жениться; нужно было лишь одобрение родителей. Но родители не только не дали своего одобрения, но и, казалось, сделали все возможное для того, чтобы Леша вовсе никогда не женился, поселив в его душе неприязнь как к его собственной девушке, так и ко всему женскому полу. Может быть, они сами не желали таких серьезных последствий и просто перестарались, но дело было уже сделано. Леша остался жить в семье под родительским крылом, к их полному удовлетворению, а его папа постарался благополучно забыть о том, какой ценой он этого добился.

Перемена Лешиного характера происходила столь медленно и незаметно, что Слава и Дима так же незаметно привыкли к ней и почти не замечали ее. К тому времени, когда Леша окончательно озлобился на весь мир, им уже казалось, что он всегда был таким, и им даже не приходило в голову разойтись с ним; было поздно. Они к нему попросту привыкли; без него им, возможно, стало бы скучно. Кроме того, он иногда все же приносил им пользу: например, подвозил Диму, когда Димина машина выходила из строя (что случалось довольно часто), или помогал Славе и его родителям привести мебель из магазина, за что, правда, почти всегда брал с них деньги, одновременно не упуская случая попенять Славе на то, что тот никак не может купить себе машину.