— Скажи, теперь память о Гедриксе так и будет сопровождать меня? — спросил он. — У меня такое чувствов, словно он подменяет меня собою в критический момент.

— Зато, благодаря этой памяти, ты приобретаешь нечто такое, чего тебе не даст ни один волшебник Дивояра. — ответила принцесса. — Не печалься, со временем ты всё поймёшь. Просто ты ещё в себя не веришь — Гедриксу я никогда бы не стала советовать спасаться от врага. Но я ошиблась — ты справился.

— А Финисту? — усмехнулся Лён. — Советовала ты Финисту спасаться бегством.

— Огненный маг, подобного которому не было с тех пор, как он покинул мир. — печально отозвалась принцесса. — Пока я с тобой, ищи в себе власть Говорящего-с-Огнём.

— Разве я не огненный маг?! — изумился Лён.

— Ты фокусник, мой друг. — с улыбкой в голосе ответил Перстень.

— Кто ещё? — помолчав, поинтересовался он. — Кем был Елисей? Ведь его я тоже видел на Бесконечной Дороге, хотя и не понимаю — почему.

— Говорящий-Со-Светом. Не так давно ты воспользовался властью над воздухом, так что в тебе есть все задатки Говорящего-Со-Стихиями. Я говорю тебе, дивоярец, ты владеешь не просто Карателем, а мечом Джавайна!

Он хотел ещё спросить что-то, но увидел, что за разговором уже оказался во дворце и миновал все этажи. Лён остановился перед дверью, за которой скрывался от своей каменной дочери царь, и за которой спал безмятежно Долбер.

Открывающее слово заставило сильно дрогнуть дверь — это неведомым образом переместились внутренние засовы. Они выскочили из гнёзд и оказались снаружи.

— Её больше нет. — небрежно сказал он испуганному человеку, который в ужасе застыл посреди комнаты. — Я уничтожил вашу демоницу.

— Ты убил каменную деву? — изумился царь.

— Да. Мой меч уничтожает монстров. Теперь вам ничто не препятствует признать моего товарища своим сыном. Вам более ничто не угрожает, и вы можете забыть о своём поступке.

Царь колебался, глядя то на спящего Долбера, то на Лёна.

— Вы не уверены? — спросил его последний. — Всё ещё сомневаетесь и желаете видеть перстень?

Лазарь кивнул.

— Да. По крайней мере, это будет выглядеть убедительно, а в противном случае все будут подозревать, что это не настоящий мой сын. Это может вызвать династическую распрю, а мой народ только и сдерживался страхом перед каменным чудовищем. Понимаете, этот перстень уже сделался легендой, с ним связывают возвращение моего сына. Представить же народу всего ли одного из женихов как будущего наследника трона будет выглядеть, как моя слабость.

— Ну что ж, мне и самому интересно выяснить, что же за перстенёк такой подарили моему другу воздушные девы. — ответил Лён. — На рассвете я отправляюсь в путь — обратно к камню на развилке. Но прежде я хотел бы взять с вас некоторое обещание.

— Я слушаю вас, дивоярец. — ответил царь.

— Не говорите моему товарищу, что обнаружили у него примету вашего пропавшего сына. Возможно, мой поиск окончится ничем, и перстень так и не вернётся. Если у меня ничего не получится, мы просто уйдём отсюда. Не говорите ему также, что его перстень и ваш — одно и то же. Я не хотел бы, чтобы мой друг питал ложные надежды.

— Что я скажу ему на время вашего отсутствия? — спросил царь. — До той развилки два дня пути верхом, да ещё два дня обратно.

— Не стоит волноваться. — уклонился от объяснений Лён — он не хотел открывать перед царём свои подлинные возможности.

Он вывел из конюшни своего верного Сивку, седлал его и, не собирая с собой в дорогу более никаких припасов, отправился за пределы городской стены. Конь нужен был ему только для маскировки, чтобы все видели, что гость выехал верхом. На самом деле Лён не собирался терять два дня на дорогу, а намеревался обернуться соколом и долететь до места всего за пару часов. Так он и сделал: оставил своего Сивку пастись в небольшом леске, а сам, обернувшись птицей, взмыл над берёзками и взял курс на ту дорогу, по которой неделю назад они втроём приехали к царскому пиру. Беспокоила его мысль о Кирбите — чем сейчас занят этот ложный кочевник, какие козни строит? Не то, чтобы Лёну очень хотелось устроить Долбера на царствие, просто очень необычным оказался тот факт, что его товарищ по лесной школе оказался на самом деле царским сыном. Очень уж сказочно получается. Однако, ещё неизвестно, в самом ли деле это тот самый перстень — не зря Лён осторожничал. Было такое подозрение, что не случайно вручили воздушные духи его спутнику этот перстенёк — вот за этим сейчас и летел на запад легкокрылый сокол.

***

Он прилетел к развилке в полдень. Всё было на своём месте — огромный дуб стоял, увешанный потемневшими черепами, торчал из земли массивный камень с неясной надписью, а все три дороги так же были пустынны.

Лён обернулся человеком и стал обходить камень, ища какие-нибудь зацепки. Однако камень, как камень — ничего особенного, если бы не надпись.

— Гранитэль, ты не понимаешь, что здесь написано? — попробовал он искать помощи у Перстня.

— Нет, Лён, не понимаю. — отозвалась принцесса. — Может, стоит обратиться к Камню? Если это древний артефакт, то на него могут действовать слова, которые я слышала от своих прежних владельцев.

— Что это за речь? Откуда иногда в моей памяти всплывают эти звуки и цветное символьное письмо? Это от эльфов? Ведь я слышал, как пела на этом языке Пипиха! — взволнованно воскликнул Лён.

— Не знаю. — сокрушённо призналась Гранитэль. — Ты не представляешь, как мало мне известно, я только могу раздумывать над некоторыми фактами. У меня много времени, очень много времени на размышления, но существую я для того, чтобы исполнять желания. Я сама не знаю, откуда берутся те силы и те возможности, которыми я пользуюсь — что-то присутствует в самом воздухе Селембрис. И не только в этом мире — все миры, в которых я когда-то побывала, несут в себе печать чего-то древнего, гораздо древнее, чем даже эльфы. Есть какая-то сила, которая бездействует, пока её не позовут. Твои способности, как и способности твоих предшественников, прежних владельцев Перстня исполнения Желаний, есть то, что в этом мире называют даром волшебства. Одним это даётся более, другим — чуть-чуть, а большинство не только не имеют связи с этим Нечто, но и даже не подозревают о том. Оно само обращается к человеку, оно ищет связи с тем, кто способен его слышать. Это как талант.

— Это связано с наследственностью? — спросил Лён.

— Если бы! — вздохнула Гранитэль. — Нет, это проявляется внезапно среди многих поколений. Талант дремлет, передаваясь через потомство, словно накапливается, собирает силы. И Гедрикс, и Финист, и Елисей прорывались сквозь глухоту своей памяти к этому источнику силы. Так что попытайся обратиться к Камню, проси его ответить. Вслушайся в себя, ищи в себе слова. А я не знаю ни звука из той речи, к которой прибегали Гедрикс, Финист и Елисей. Ни звука, ни символа, ни смысла. Я всего лишь жертва Кристалла Вечности, её осколок. Я проводник к Силе, но не сама она. Если бы не Жребий, я охотно ввела бы тебя в память Гедрикса — он мне ближе всех. Но ради тебя самого и твоего друга я не нарушу запрета. Ты должен пройти свой путь и обрести Судьбу.

— Да, я понял. — ответил Лён, понимая, что его попытка обойти проблему всего лишь признак малодушия и нерешительности, в которых его и без того упрекала Гранитэль. Да, она помнила масштабную личность Гедрикса, который не задумываясь мог разрушить Живой Кристалл и уничтожить волшебницу Эйчвариану. Она помнила королевича Елисея, который спорил с ветром и подружился с Бореем, как с человеком. Обладал необыкновенной властью и Финист — самый таинственный из трёх волшебников, которые владели Перстнем. Лён помнил лишь пронзительный взгляд вишнёвых глаз, когда красный всадник промчался мимо него по Бесконечной Дороге. Все они владели неизвестным языком, но, и Лёну тоже не раз удавалось понять слова и вспомнить символы. Он такой же владелец Перстня, он наследник Карателя, он — дивоярец!