Так что, не ей быть в роли доброй хозяйки гостеприимного трактира — греха много на душе. Это ведь Тристан с Изольдой были невольники Судьбы, а она сама решала, какой ценой платить за своё спокойствие. Всю жизнь она старалась оградить себя от треволнений, и Судьба миновала её — ничего не дала и ничего не отняла.

— Отпусти меня. — попросила она барда.

— Подумай. Время есть.

— Я ухожу. — сказала она, из последних сил подавляя рыдание и простилась со своей мечтой:

— Прощай, Томас Лермонт.

Вероника Марковна провалилась в непонятную мглу, из которой неясно пробивался голубой свет — словно уволакивало её прочь нечто нереально-потустороннее. Голубое свечение угасло, но несколько секунд директриса ещё отбивалась от чего-то, но потом с удивлением обнаружила, что это лишь просторный чёрный капюшон широкого балахона, который непонятно откуда взялся на её плечах. Она скинула колпак и огляделась. А, оглядевшись, поняла, что хорошо влипла.

Стояла она со стаканом того странного вина, которым всю их компанию угостил мерзавец магистр, на плоской вершине лысого холма, а вокруг простиралась дикая природа, утопающая в ночной мгле. Лишь сверху светил угнетающе большой месяц. Дул лёгкий ветер, приносящий сырость и тепло.

Прямо перед Вероникой стояла та, кого она боялась и кого надеялась больше не увидеть — старая карга, которая в прошлом году едва не свела её с ума самым фактом своего появления. Тогда Вероника Марковна многого натерпелась от этой ведьмы.

Фифендра как будто не замечала гостью, отчего у той вдруг появилась слабая надежда, что на этот раз всё обойдётся — она как-нибудь незаметно исчезнет из этой галлюцинации и снова очутится в своём кабинете. Но старуха подняла голову и обнаружила директора.

— А, коллега… — неопределённым тоном заметила она.

— Я бы предпочла, чтобы вы прекратили свои шутки надо мной. — оскорблённым тоном ответила та.

— Не я к вам явилась — вы ко мне. — безразлично ответила Фифендра.

И тут только Вероника заметила, что они на холме не вдвоём — была ещё одна фигура, над ней и стояла со своей клюкой ведьма.

На жухлой прошлогодней траве пригнулась на коленях и медленно валилась набок ещё одна старуха. Она упала, и Вероника с невольной дрожью увидела сморщенное лицо, пустые челюсти и седые космы. Голова старой женщины была неловко склонена к левому плечу, отчего лицо смотрело вбок. Один глаз закрыт морщинистым веком, второй из-под седой брови бессмысленно смотрел на месяц из глубоко провалившейся глазницы, и был он мутен от застарелой катаракты. В тишине, вновь наступившей на вершине, слышалось тяжёлое и хриплое дыхание. Со страхом Вероника вдруг поняла, что старуха умирает, а Фифендра лишь смотрит на это.

Что здесь происходит?! Она в панике огляделась и бросила ненужный ей стакан с вином, которое так и не выпила.

Был там ещё котёл — массивная толстостенная посудина из чугуна, украшенная по ободу литыми фигурами вроде оскалившихся горгулий и пятилопастных виноградных листьев. Стоял он на треноге, глубоко ушедшей в землю своими лапами. В котле оставалось на дне немного жидкости — тёмной и густой.

"Наверно, кровь!" — в страхе подумала Вероника.

Умирающая с усилием вдохнула воздух, широко разинув беззубый рот, белый глаз её уставился на Веронику, чем вызвал в женщине дрожь отвращения.

— Немного не вовремя вы, коллега, попали ко мне в гости. — низким голосом сказала Фифендра, не отрывая пристального взгляда от лежащей перед ней фигуры — та уплощалась, распластывалась по земле, становясь почти бесплотной.

Вероника ничего не успела возразить, как старая карга продолжила:

— Мои ученики привыкли называть её Кривельдой. Они думают, что это её имя. Но это не так.

— Да? — безразлично спросила директриса.

Но ведьма словно не заметила нарочитого пренебрежения в голосе коллеги и продолжала:

— Настоящее её имя — Кримхильда, а шея у неё кривая оттого, что когда-то очень давно воин по имени Хильдебранд ударил её своим мечом.

— Вот как? — уже с гораздо большим интересом отозвалась Вероника Марковна. — И за что же так он обидел пожилого человека?

Ведьма засмеялась, словно оценила шутку.

— О, нет! Кримхильда была дивно хороша собой! Она была из рода Нибелунгов. Её мужем был Зигфрид.

Всё, что она сказала, пролетело мимо ушей директрисы — та не знала тех, о ком говорила ведьма, и они её не интересовали, но перемена, начавшаяся с Фифендрой, оказалась занимательна. Веронике и раньше казалось занятным, как та умеет меняться прямо на глазах — надо сказать, у старухи явно было сценическое дарование. Ведьма выпрямилась, и облик её быстро потёк — седые космы сменились на пепельную волну, лицо посветлело, расправились морщины, и превращение завершилось переменой цвета плаща — теперь он стал густо-синим, с атласным отливом.

Старуха на земле ещё раз схватила ртом воздух и с тихим хрипом стала отходить. Тогда Фифендра, не глядя, резким жестом выбросила в сторону руку, и стакан, оброненный Вероникой, взмыл с земли и чётко попал прямо в ладонь ведьме — та почерпнула жидкость из котла и быстро влила в рот умирающей.

Едва тёмная влага проникла меж сморщенных губ, как глаз старухи закрылся, и в лице умершей отразилась тишина.

— Кримхильда, ты оставила меня… — прошептала ведьма.

Вероника деликатно помалкивала — не время сейчас приставать с требованиями, чтобы её немедленно отправили обратно, потому что и так предельно ясно, что это снова шуточки полтергейста. Но то, что произошло далее, заставило Веронику на некоторое время забыть и о своём раздражении, и о требованиях, которые она собиралась предъявить ведьме.

Лицо умершей вдруг стало преображаться — оно разглаживалось и молодело на глазах — кожа приобрела безупречную гладкость и свежий цвет, брови выгнулись ровными дугами над закрытыми глазами. И вот под чёрным балахоном уже лежала молодая женщина.

— Как вам это зрелище? — неожиданно спросила ведьма своим резким голосом, отчего Вероника вздрогнула и невольно подняла глаза. Оттого и не заметила, как умершая поднялась.

Кривельда, или Кримхидьда, стояла на земле, ничего вокруг не замечая. Её глаза удивительного голубого цвета смотрели на луну. Белая рука потянулась к капюшону и скинула его, плащ соскользнул и открыл золотые волны прекрасных длинных волос. Открылось богато расшитое платье. Женщина была такой необыкновенной красоты, про какую раньше слагали песни и поэмы.

— Это ты, Брунгильда?! — вскрикнула она, словно очнувшись от сна, белая рука её невольно потянулась к шее, где более не было уродующего её шрама. Вокруг её фигуры словно серебрился воздух — лёгкая дымка охвативала женщину.

— Да, это я, сестра моя. — дрогнувшим голосом отвечала ведьма.

— Прости меня, Брунгильда! — зарыдала золотоволосая. — Прости предательство, прости мне мою зависть! Прости мне гибель Нибелунгов!

— Прости и ты меня, сестра. — отвечала та со слезами. — Прости мне смерть Зигфрида! Ночь прощения, Кримхильда! Сегодня мы прощаемся с тобой!

Вероника ничего не понимала, но возвышенность происходящего коснулась и её. Директриса почувствовала смущение — настолько сильная волна горя и печали шла от обеих женщин.

— Иди, Кримхильда, — глотая слёзы, заговорила валькирия. — Он ждёт тебя.

Она подняла вверх руки и развела их в стороны. От этого движения заколебался и задрожал не только воздух над горой, но и само пространство начало преображаться. От вытоптанного пятачка на вершине горы стала простираться далеко вперёд мятущаяся травами равнина. Вдали засияла под луной река, по берегам которой могучим строем стояли многовековые сосны. По водной глади беззвучно скользила ладья с высоким носом. Она приближалась, и стало видно, что нос её вырезан в виде драконьей головы — он гордо плыл над лунной рекой. Ряды вёсел вздымались и опускались в такт, отчего казалось, что это крылья, и дракон сейчас взлетит.