— Нет? — переживая за старика, спросил волшебник Румистэль.

— Нет, не выпил. Он здесь, со мной, в моей пещере. А слух о том, что выпил я его, я сам и распустил — чтобы никто не зарился на зелье и не разорял моей пещеры.

— А что с Наиной? — спросил гость.

— С Наиной? — засмеялся Финн. — Ты тоже, я смотрю, поверил в эту сказку. Нет, она когда узнала, как я решил обресть её любовь, так спряталась в пещерах дальних, на самый север убежала — всё берегла себя от пламени страстей. Да так и состарилась в бегстве от любовной неволи. Она меня возненавидела за самое стремление познать её любовь. Ну разве не смешна? Человек, бегущий от ошибок, смешон и жалок в самой своей сути. Она желала не промахнуться и обрести достойнейшего среди своих поклонников — того единственного, кто будет средоточием всех мыслимых достоинств. Она хотела безупречности и тоже принялась овладевать магической наукой, и, говорят, доселе ищет. Я же осознал, сколь бесталанно прожил жизнь и с той поры стремился хоть немного да помочь кому-то в добром деле. Что ищешь, дивоярец?

Тот помолчал, тревожно глядя на огонь.

— Что я ищу… — сказал он наконец. — Дорогу в никуда. Тот странный артефакт, который много-много лет назад был так неосторожно разбит моим далёким предком. Некий Живой Кристалл, собрание Живых Кристаллов. С тех пор, как он был разбит, с того момента, когда погиб тот мир, для хранения которого и создан был, волшебные кристаллы разлетелись по множеству миров. Мои предки, среди которых были сильные маги и великие волшебники, тратили всю жизнь свою на поиски этих осколков Вечности — Живых Кристаллов. Иные камни Вечности были нетронуты, а иные обрели живую жертву. Лишь волшебник из моего рода может без вреда для жизни дотронуться до подобного кристалла. Все остальные, едва коснутся, теряют плоть и превращаются в пленника кристалла — так он инициируется и приобретает проводника к великой силе, что содержит этот мир и множество иных миров. Тот, кому достанет иметь в своём распоряжении Живой Кристалл, в котором сгинул человек, кто был дорог владельцу и любил его — тот обретает самый вожделенный талисман — Исполнение Желаний. Но даже он не прикасается к душе, будь то человек или волшебник. Любовь и ненависть священны — они есть основа всех основ. Так что, старик, едва ли твой эликсир был в состоянии привлечь к тебе Наину. И ты хорошо сделал, что не выпил его, ибо это демонское свойство — влиять на состояние души.

— Возьми его. — сказал старик, доставая из одежды крохотный флакон. — Ты будешь тем единственным, кто знает мою тайну и кому доверил я сей яд из преисподней.

— Пусть будет. — кратко ответил дивоярец, вставая с места — во вход уже вползали бледные лучи рассвета.

— Уходишь прочь? — спросил старик.

— Да, я спешу уйти из зоны наваждений. Мой путь к Наганатчиме — там на вершине трёх окаменевших великанов хранится ещё один кристалл.

— Ты витязя тут не заметил? — озабоченно спросил старый Финн. — Я видел в зеркале воды, как он спешил к моей пещере, да сгинул по дороге.

— Да, мне встретился всадник в алом плаще. — признался дивоярец. — Он уходил вверх по каменной тропе, а я прошёл низиной.

— Ну вот. — расстроился колдун. — Это же Еруслан Лазаревич, он сбился в горах с пути и угодил, боюсь, к одному мелкому мошеннику — к старику-сосне. Этот старый негодяй прикидывается мною и придумывает всяческие небылицы. Блудливый пень! Деревянные мозги! Любитель сплетен! Не так давно я видел, как он торчал на крутом утёсе. Послушай, рыцарь, помоги собрату! Пойти и отыщи его, направь на верный путь. Пусть ищет он свою Радмилу, а старый пень со всей его нелепой важностью не в состоянии указать витязю дорогу. Еруслан пойдёт кружить в горах да и сгинет со своим Каурым от голода и холода. Да и останется девица в руках у колдуна, у чернокнижника поганого, у Черномора. Живёт он в северных горах, среди высоких кряжей, заснеженных вершин. В своём дворце он держит тысячи похищенных царевен и каждой предлагает своё гнилое сердце и все свои богатства. Срубить его уродливую голову — вот подвиг для рыцаря с благородным сердцем. Уж сколько витязей к нему являлись — всех околдует, всех уговорит, закружит, заморочит — и жив останется, чтоб старое творить! Не он ли Еруслана свернул с пути прямого? Вот чует, старый бес, как солоно ему придётся, когда сей честный богатырь заявится, минуя все преграды, да бороду-то старому мерзавцу отсечёт! Ох, что же я?! Да кто ж ему сказал-то, про бороду-то Черномора?! Ведь этот пень блудливый, старик-сосна, наверняка с великим увлечением болтал про то, как он стремился завоевать любовь своей красотки — ветлы овражной, с гнилым дуплом внутри! Ох, эта пара заморочила немало доблестных героев и сбила с верного пути врагов негоднейшего Черномора! Послушай, Румистэль, наш Еруслан прямиком правит к гибели. Найди его, верни к прямой дороге! Скажи, что ехать надо на север! Да вот, котомку-то ему вручи с харчами! Скажи, мол, от старого Финна подношение.

— Ну, хорошо. — ответил дивоярец, слушая горячие слова горного отшельника. — Да, обещаю, отыщу. Вернусь обратно и подожду его у спуска. По-моему, у той тропы, которой ехал богатырь, нет продолжения — она вела к вершине.

Он встал с мехов, поправил на себе ремни, одёрнул кожаный камзол, надел перчатки и свистнул к выходу. Оттуда донёсся звук ржания.

— Спасибо тебе, Финн. — сказал волшебник старику. — За твоё доверие, за твой приют, за пищу и тепло.

— Ступай, мой друг, и счастлив будь.

Сопровождаемый двумя волками, Румистэль направляется к востоку — на выход из глубокой низины меж двух высоких стен и прочь от выхода из зоны наваждений. Он едет, погружённый в свои мысли, не замечая, как конь его осторожно выбирает место, куда поставить бы копыто. Так медленен был этот ход, что Румистэль очнулся от своих мыслей, лишь заслышав лай молодых волков и дальнее ржание коня.

— Стой, путник! — закричал он. — Стой, Еруслан! Ты едешь не туда!

Но волки вдруг рванулись и серыми молниями утекли в туман.

— Вот незадача… — пробормотал расстроенный промашкой дивоярец. — Теперь придётся гнаться за ним! Раз обещал старику, так выполняй.

И он решительно направил коня вослед пропавшему герою. Но где искать? Кругом множество путей, но многие ведут лишь в западню и обещают только смерть.

Тогда порылся в сумке дивоярец и достал своё круглое зеркальце.

— Покажи мне, зеркальце, тот путь, которым мчится Еруслан!

Он выбрал направление и ринулся вослед.

Полдня спустя заметил Румистэль как фигура всадника мелькнула среди каменистых россыпей, которые загромождали путь на обширной холмистой местности. Солнце светило сзади, и видно было хорошо, но длинный луч отразился от невиданных доспехов Еруслана, ударил в глаза и вызвал множество зелёных кругов.

Дивоярец потёр слезящиеся веки и двинул наперерез блуждающему рыцарю. Он мчался быстро и вскоре нагнал скитальца.

— Стой, витязь!

Тот обернулся, и Румистэль в изумлении узнал в латном всаднике степного ястреба — хана Ратмира!

— Постой, Ратмир, ты разве не стал мирным землепашцем?! Не ты ли в утлой лодочке под парусом плывёшь по волнам с песней на устах?! Отчего покинул ты единственную твою любовь? Не печенеги ли нагрянули на ваше мирное жилище и побудили тебя, мой друг, искать кровавой мести?!

— Нет, Румистэль. — смущённо молвил витязь. — Там всё спокойно, нет врагов. Прекрасной девы пылкие объятия не прервала свирепая погибель ни от печенегов, ни от тевтонов, ни от чего иного. Цел парус, цел и плуг с сохою. Да я, мой друг, отчего-то неспокоен. Проснулся поутру и думаю: вот едет Румистэль путём-дорогою, ищет приключений. Всё чудесно: что ни поворот, то тайна. А я: сейчас возьму мотыгу да пойду полоть гряды с морковью! Или снимать сети с рыбой, чистить, вялить да везти на рынок! Потом пойду копать канаву, чтобы обнести водою садик. И для того покинул я свой стан, в котором тысяча наложниц?