Песнь вторая

— Ой, не могу больше! — молвил Максюта Печальнокручинный, в тринадцатый раз разрывая когтями нежные струны хряковой арфы, что изготовлены были из жил достославного хряка, коего папа его ещё кушал намедни.

— Брошу я арфу в воды реки быстротекущея и уйду восвояси, глядя глазами своими бесстрастно в дали небесныя! Птички мне будут чирикать трели свои утешающие, рыбы мне будут петь песни безмолвные, но не вернусь я к порогу дома родного, что ныне стал пристанищем скорби жестокия!

С словом таким встал Максюта Отчаянный с камня холодного и воззрел глазами своими зоркими в даль бесконечную и просторы безбрежныя. Шибко обида его во грудях разрасталася, тяжкой слезою в очах наливалася.

Смотрит Максюта Племенноотверженный зраком своим сквозь слезу сокрушённую: словно бы звёздочка малая падает в воды реки быстротекучия. Мысль поначалу пришла в ум Максюте Догадливому: что-де то метеорит звёздноблуждающий рухнул на землю котовскую, и, коли так, скорой волною пойдёт на деревню поток многопламенный! Надо сказать, что хуже огня ничего те коты не боялися, ибо была их земля вольнолюбивая многими вулканическими кратерами усеяна.

Думал он, что встретит уж смерть неминуемую, и встал отважно с лирою струннообвисшею навстречу пламени скоропалительному, чтоб встретить погибель свою неизбежную с тем, чтобы не быть, как положено, старыми кошками оплаканным и погребённым с великими почестями, к праотцам славныя приложившися.

Думал он, бухнет в землю многострадальныя великим бухом космическим — вдарит так, что дым пойдёт с пеплом и серою, да кратер образуется две версты в диаметре, да водою наполнится отравленной. Однако, смотрит что-то: не горит ничего и не взрывается — тихо-мирно всё в природе и спокойненько.

— Ой, да что ж такое деется?! — расстроился Максюта Сильногневанный. — Уж даже метеорита поганенького мне нынче не обрыбилось! Думал я, пойдёт взрывной волной на соплеменников бесстыжия, что папину вождёву кровь отринули и сдали скоро так нахальному сопернику всю деревенскую общину вместе с папиными кошками!

Так говоря, он быстренько помчался в злосчастную сторонушку, куда упала та звезда небесная. Вот прибегает Максюта Любознательный и видит диво дивное.

Песнь третья

Шагает по земле, котами облюбованной, некий господин росту великанского, масти чёрной без пятнышка, бесхвостый и задними лапами ходящий.

"Никак пришелец!" — догадался Максюта Сильнодогадливый. Хотел он гостя шугануть, как следует, да только подумал: а мне-то надо ли? Он нынче племени не вождь, папе не наследник, неправдам не судья, беде не поперечник.

— Привет, пришелец. — промяукал он. — Ты с миром, али с чем ещё?

— Я с миром. — отвечал пришелец. — И нынче пришёл позвать тебя со мною путешествовать меж звёзд.

— На кой мне звёзды. — с плачем отвечал Максюта Разобиженный. — Меня из племени попёрли: говорят, что больно маленький. А я вождём хотел быть грознобезжалостным и наводить на всех соперников страху немеряного.

— Ой, есть у нас такое средство! — заговорил сладкоречиво пришелец без хвоста и задними лапами ходящий. — Поехали со мной, Максюта Воинственный, и я исполню все твои желания. Будешь ты, Максюта Обделённый, владеть не одной деревней, а сколько напридумаешь. И по твоим заслугам тебе, Максюта Шибкоправедный, воздастся мерой полною.

Так и покинул Максюта Молодой родную планету и улетел с пришельцем повидать иных миров. И то сказать, что не было ни до него, ни после котов столь щедро одарённых от пришельцев.

Песнь четвёртая

Вот прилетают Максюта Путешественник с пришельцем чёрной масти на одну прекрасную планету и являются в жилище заколдованное. Были там другие чёрные бесхвостые, и многие с гостями разнопланетными. Чего уж повидал Максюта Рискованный, того не пересказать устам сказителей. Да только видел он такие цивилизации, что слов не хватит, чтобы о том поведати. И вот пришелец спрашивает у своего гостя восхищённого:

— А что хотел бы ты, Максюта Мечтательный, поиметь от меня в качестве подарочка?

Промолвил тут Максюта Искренний, как на духу изложил, как исповедался:

— А то хочу я, хозяин-батюшка, чтобы был я на земле своим один правитель лишь, и чтобы всё в земле моей молоком и мёдом источалось бы, да чтобы мясо на земле моей само родилось да в лапы угождало. И чтобы было во всём изобилие великое — во всём привольность и во всём приятство.

— Какой ты, Максюта, однако, праведник! — удивился пришелец черномастный. — А не скучно тебе будет, полосатый мой, в таком раю без крови обретатися?

— Вот это я как раз и мыслю, хозяин-батюшка. И вот что я придумал: оно само ведь как-нибудь получится. Чего войны желать — она сама придёт.

— Ох, мудрый ты, Максюта! Пошли за то со мной, посмотрим, как у тебя получится твоя задумка.

Песнь пятая

Отпил Максюта Мудрый волшебной воды и очутился точно в таком месте, как хотел. И был послан с ним на ту прекрасную планету посланник от звёздных путешественников — белый кот по имени Цицерон. Надо сказать, прониклись они друг ко другу дружбой и целый день ходили вместе, осматривая сей кошачий заповедник и давая названия всему, что находили.

И оказалось всё истинно так, как хотел Максюта Прозорливый — планетка в самом деле оказалась раем обетованным. И молока там было в изобилии, и мёда — всё росло прямо на деревьях. И мясо там само собой родилось в яйцах, и сливки с мёдом, и зайцы хлебные и много прочего чего другого. И ходили Максюта Креативный со своим другом Цицероном и беседовали в рощах тех райских.

— А что, Максюта, не назвать ли нам как молочное дерево, дающее такое чудное молоко?

— А вот и назовём его мумуровой.

И росли в том саду райском дерева особенные, и назвал их Цицерон пурпурной алахохой, и объедали с них листья белые ленивцы. И что особенно приятно, была на той планете вечная ночь, ибо был Максюта Счастливый котом, а коты обожают ночь.

И придумывал Цицерон Остроумный всякие иные вещи и сообщал о том Максюте Мудрому и повелевал тот быть так, и становилось. И ходил он и смотрел и видел, что то хорошо.

Песнь шестая

И вот, когда Максюта Миротворец однажды отдыхал со своим верным другом Цицероном среди кустов люлярвы и подманивал листьями гукки рыбу, спросил его беломастый Спутник:

— А что, Максюта, не поселить ли тебе в сем саду кого ещё?

— Кого ж ещё? — спросил Максюта Благосклонный.

— А сотвори себе по образу своему и подобию своему разномастых котов и кошек, владей ими и приказывай им, и учи их всяческой премудрости. И будут восхвалять тебя и почитать тебя, как создателя Скарсиды.

И подумалось Максюте Одинокому, что хорошо бы сотворить себе кошку, а прочих пока сотворять не надо. И захотел он кошку, и появилась кошка, и звали её Барбариска.

— У меня есть кошка. Пусть и у тебя будет кошка. — сказал Цицерону Максюта Щедрый.

— А мне не надо кошки. — ответил приятным голосом Цицерон. — Я обожаю мудрость и стремлюсь к вечному. Мне и так хорошо.

Тогда пожелал Максюта Благонравный себе вторую кошку. И стали они плодиться и размножаться, и не было другой такой планеты, где было бы всё так чудно и справедливо устроено. И пошёл от них народ и стал плодиться и размножаться и населять места пустынные. И были все они нравом кротки, и лицами приятны. И видел Максюта, что это хорошо.

И ходил среди народа Цицерон и придумывал откуда что берётся. Придумал он, откуда берутся на земле Скарсиды мясные и сливочные яйца, и появились тогда звери, что их сносили, ибо птицы не нравились Максюте своими громкими голосами и манерою летать. И опять же было всё это хорошо.