— Всё. Приключение окончено. — сказал Лён поникшему Долберу. — Я бы сам не желал тебе такой принцессы. Я думаю, твой жребий ещё впереди. Уходим?

— Уходим. — ответил повеселевший друг.

Биологиня Матюшина, которую ученики метко прозвали Вакуолей, как всегда, опаздывала к первому уроку. Звонок уже прозвенел, а она ещё только минует вестибюль. Опасливо покосившись на дверь директорского кабинета, она быстренько прошмыгнула на лестницу.

Как и предполагалось, класс носился по рекреации и орал — ученики торопились насладиться последними мгновениями свободы.

— А ну-ка, тихо! — прикрикнула своим слабым голоском биологиня и поспешила открыть дверь.

Едва она шагнула в класс, как тут же замерла, перекрыв своим широким телом дорогу ученикам. И было отчего. На учительском столе среди разорванных тетрадок сидел голый ребёнок и что-то ел. Был он худ и очень грязен, на его кривой спине выделялись, словно пуговицы, позвонки.

— Это что такое? — изумилась Наталья Игоревна.

Ребёнок обернулся, и на учителя глянули мутные маленькие глазки. Лицо его не походило на лицо обычного ребёнка, но было сморщенным, серым и имело выражение одновременно тупое и хитрое. Растрёпанные чахлые волосики и сопливый нос довершали картину. Продолжая чавкать, странный ребёнок разглядывал застывшую в растерянности Вакуолю, потом поднялся на свои кривые рахитичные ножки, ловко спрыгнул со стола и убежал в лаборантскую.

"Что происходит?" — ошеломлённо думала биологиня, но сзади уже напирали ученики, и Матюшина невольно вошла в класс. А далее уже совершенно машинально начала урок. Некоторое время она прислушивалась к происходящему в лаборантской, но потом не выдержала и пошла посмотреть.

Маленький человечек ростом был года на три, а лицом на все шестьдесят. Он опять сидел на столе и деловито уминал кекс, перед ним стояла початая бутылка водки и чайная чашка. В бутылке Наталья Игоревна признала свой стратегический запас, который она держала на случай головной боли, а поскольку голова у неё болела часто, то водка была ей жизненно необходима. И чашка тоже принадлежала Матюшиной.

— Ты что делаешь, негодник? — изумилась она, видя, как ребёнок выпил чашку водки, как воду.

— Не видишь, что ли — жру. — огрызнулся тот.

— Откуда ты? — теряя разум, шёпотом спросила биологиня, и страшная догадка вдруг озарила её.

— Из банки. — так же неприветливо ответил ребёнок и спросил: — Колбаса есть?

— Нету колбасы. — одурело ответила Матюшина.

— А нешто водку-то без колбасы жрать? — рассердился тот. Потом быстро допил содержимое бутылки прямо из горлышка, рыгнул, пукнул и, соскочив на пол, промчался мимо Натальи Игоревны на выход. Хохот в классе возник и тут же сменился на гробовое молчание, среди которого отчётливо прозвучал тонкий детский матерок.

Это был настоящий кошмар, и биологиня Матюшина, задав детям самостоятельное изучение параграфа и строго-настрого приказав не шуметь, принялась осторожно ходить по этажу, чтобы выяснить, куда девался этот странный уродец.

— Эй, — тихо звала она. — Эй! Где ты?

До конца урока было ещё минут двадцать, и, если она не найдёт беглого гомункула, ей будет плохо. И что за чёрт её дёрнул заняться алхимическими опытами!

— Чепуха всё это. — убеждала она сама себя. — Не может из этой дряни родиться человек!

И вдруг замерла, напуганная своими мыслями. А ведь не было у этого уродца пупка! Точно не было! Она отчётливо помнит его нездоровое выпуклое пузцо, на котором не было ни малейших признаков пупка.

— Великий Парацельс! — вспотела от страшного открытия биологиня. Выходит, она и в самом деле сотворила гомункула! Ох, что будет!

— Надо поймать это чёртово отродье и поскорее…

А что поскорее? Уничтожить, что ли?

Матюшина тихо застонала от ужаса: она представила как о её сомнительном средневековом опыте станет известно коллегам, как к этому отнесётся директор, как ученики будут лезть в её кабинет чтобы посмотреть на эту невоспитанную тварь.

Нет, надо срочно отловить его, затащить в лаборантскую и там закормить до умопомрачения, чтобы он всё время спал. А вечером она его тихонько вынесет в сумке и занесёт подальше.

Заслышав странные звуки в женском туалете, Матюшина насторожилась. Не хватает только, чтобы девочки увидели на перемене голого младенца! Тем более, что матерится он, как мужик. Да, она отчётливо разглядела между его кривых рахитичных ножек некое маленькое приспособление, говорящее о том, что этот баночный уродец вполне способен к… Она зажмурилась: кошмар, кошмар!

Войдя в туалет, Вакуоля обнаружила картину варварского разгрома мусорки: маленький бандит раскидал по всему туалету бумагу и теперь с идиотским смехом мочился мимо унитаза.

— Эй, мамаша! — гнусаво загоготал он при виде учительницы. — А где тёлки?

Самые худшие предположения Вакуоли подтвердились: гомункул оказался извращенцем. К своему ужасу она заметила, что за последние полчаса он подрос примерно сантиметров на десять. Отвислое его детское пузцо подтянулось, рёбра выпятились, а физиономия стала похожа на рожу алкоголика с большим стажем.

— А ну иди сюда, мерзавец. — яростным шёпотом произнесла она, снимая с себя кофту.

Гомункул замешкался и попался в сети, а далее Наталья Игоревна смотала его и быстренько потащила к себе в кабинет. Но, ей не повезло. У самых дверей её застал звонок, двери распахнулись, и восторженно орущая толпа учеников едва не сбила её с ног. Гадёныш гомункул почувствовал момент и принялся бешено извиваться, кусаясь и матерясь. Так он выскользнул из кофты и унёсся вместе с учениками куда-то по лестнице. Наталья Игоревна приготовилась к самому худшему.

***

— Иван Романыч, — строго спросила сторожа Вероника Марковна. — вы ночью ничего подозрительного не обнаружили?

Пенсионер как раз сидел в вестибюле с двумя техничками и пил из большой эмалированной кружки чай с лимоном. Услышав вопрос, он поднялся с места, пригладил редкие волосы и, слегка склоняясь в почтении к невысокой директрисе, откашлялся и приглушённо спросил:

— А что именно?

Весь его вид красноречиво говорил о том, что ничего он не выдаст и ничего не скажет сверх того, что полагается знать начальству. Если должно быть что-то подозрительное — значит, слышал. А, если такого быть не должно, значит и не будет.

— Кто-нибудь бегал по школе? — снова спросила директриса.

— А кто, например? — простодушно поинтересовался сторож.

— Ну… — Вероника замялась.

Иван Романыч терпеливо ждал над столом. Тётя Паша и тётя Люба притихли, с интересом посматривая то на сторожа, то на директрису.

Вероника Марковна вздохнула, понимая, что ничего она не добьётся от этого стойкого, как партизан, пенсионера.

— Ладно, — бросила она, уходя. — Считайте, что разговора не было.

Ничему не удивляясь, сторож сел на место и принялся деловито сдувать с чая пар.

По убеждению Ивана Романыча, хорошая служба в том и состоит, что ничего постороннего, а тем более подозрительного в ней случаться не должно. Так что он и не подумал бы сообщать начальству, что ночами по школе бегают шмурты, шатается шишига, маршируют тараканы и ходит симпатичный чёрный господин. Сегодня ночью ещё сторож видел какого-то маленького голого пацана, но не встревожился: по убеждению пенсионера, школа есть такое сакральное место, где сгущается тайная человеческая энергия, и рождаются враждебные вихри социальных потрясений.

На третьем уроке забастовала техничка тётя Паша. Прибежав в канцелярию, она устроила секретарю Валентине настоящий концерт.

— Оне думають, я двужильная! — с привычными слезами кричала тётя Паша. — У меня отовсюду руки не растуть!