— Я не Лилит. — отозвалась она, сообразив, что он принимает её за дьяволицу.

— Я не ломаю голову над этим. — ответил он. — Убирайся поскорей, Македа. Когда приедет твой любовник? Среди приезжих уже ходят слухи. Аксум стал городом, в который едут за пьянкой и развратом.

— Скажи слуге, чтобы он отвёл меня в мои покои. — сказала она, отходя от клеток. Есть уже не хотелось, но требовалось поискать кое-что среди вещей Лилит.

Царь что-то крикнул мальчику на местном диалекте, и тот повиновался, поспешно убегая от страшной тайны муккариба.

Покои двойника царицы Савской были полны роскоши — другого быть не могло. Но вся эта помпезность уже надоела Маргарет.

Отойдя от кошмарного зрелища, она опять захотела есть и стала искать обычные в царских комнатах угощения. Здесь должны быть фрукты, хлебцы, вино и прочие вещи. Но в комнатах Лилит, кроме драгоценностей, ярких тряпок и оружия не нашлось ничего.

Маргарет стала ходить из помещения в помещение и звать кого-нибудь. На этот зов выбежали чёрные рослые люди, закутанные в покрывала до самых глаз. Увидев не ту женщину, они сначала растерялись, потом бросились врассыпную, и она опять осталась в одиночестве — все убегали от неё. Даже мальчик смылся.

Так, обойдя комнату за комнатой, она попала в место, которое узнала. Вот разрушенный ею потолок, вот обваленная стена. Только чёрных тут не оказалось. Продолжая осматривать помещения, она отворила дверь в одну комнату и обнаружила там нечто, что пролило свет на последнюю тайну демоницы.

У стены, прикованный за руки, стоял Анастас. Одежда с него была сорвана и висела на поясе лохмотьями. Услышав звук открывающейся двери, он закричал:

— Не надо!

— Что не надо? — спросила Маргарет, входя.

Он вглядывался в её лицо, словно сомневался. В бледном лице молодого грека сменялись выражения от ужаса до надежды.

— Это… ты? — неуверенно спросил он, не узнавая в золотой царице свою недавнюю знакомую.

— Бедняга. — вздохнула Маргарет, перерезая лазерным мечом цепи на его руках и ногах.

При виде её диковинного оружия грек снова задрожал, упал на колени и заговорил прерывающимся голосом:

— Не вырывай мне сердце!

— О, мне дела нет до твоего сердца. — заметила Маргарет, которая была ещё зла на его предательство. — Если кто тебя и сделал бессердечным, то это не я.

Он снова принялся то неуверенно разглядывать её лицо, то искать глазами неведомо куда исчезнувшее оружие, которое перерезало медь, как масло.

— Это я, а не Лилит. — ответила она на немой вопрос. — Ты уже заметил наше сходство. Лилит не вернётся, я прикончила гадюку. Если хочешь заслужить прощение, послужи мне. Во-первых, объясни, что за трупы сбрасывают в дворцовом зверятнике? Во-вторых, где гардероб этой дьяволицы? И в-третьих, я есть хочу, а здесь никто не понимает меня.

Факты, которые он ей сообщил, потрясли её. Всё, сказанное о Чёрной Луне, большей частью оказывалось правдой. Всё более страшные подробности жизни этой чудовищной твари, открывались перед Маргарет. Лилит питалась не обычной едой, поэтому в её покоях не было пищи. Она пожирала человеческие сердца, для чего по ночам устраивала вылазки в город и искала себе жертву. Облюбовав кого-то, она приглашала счастливца к себе в покои, обещая неземные наслаждения. Начало действительно ознаменовывалось оргией, но в заключение демоница пожирала сердце своего очередного любовника, собственными когтями выдирая его из груди несчастного. Только сердца шли ей в пищу, а остальное сбрасывали в зверятник. Тех, кто ей не угождал, она могла лишить сердца без всякой оргии — просто на закуску.

Маргарет поняла, что за судьба ждала Соломона, встреться он с ней, приняв Лилит за свою возлюбленную Маргит.

— Вот для чего она велела мне узнать как звал тебя царь Соломон. — признался Анатас. — Ей нужно было выдать себя за тебя. Потому что у тебя много имён.

— Ну хорошо. — смягчилась она, признавая, в какую сложную ситуацию попал грек и какие задания он должен был исполнить, чтобы выжить. — Остались ещё две вещи: я умираю с голоду после той битвы, что мне пришлось вынести. Хочу спать просто до смерти. Но сначала ванна и халат, потому что я ношу эту кольчугу уже десять дней с самого отъезда из Мариба.

— Так вот что я нащупал на тебе! — удивился грек, забыв, что говорит с царицей, а не с бедной девушкой-служанкой.

— Можешь не спешить. — небрежно ответила Маргарет, всё более входя в ощущения царственной особы.

При утреннем пробуждении ей служили, как царице. Прекрасные служанки усыпали цветами её путь к купальне, и сам мукарриб Калеб-зу-Навас подавал ей полотенца, шепча на ухо:

— Прости, племянница, я вчера так и не понял.

— А кто сказал? — спросила она, догадываясь: Анатас.

Он разговаривал с ней, сидя в кресле, пока банщицы умащали маслами прекрасное тело царицы Савской.

— Я знал, что эта тварь не Македа, но ты исчезла, и десять лет о тебе не было и слуху.

— Десять лет? — соображала Маргарет. Ей казалось, что няня говорила о гораздо большем сроке. Тогда выходит, здесь прошло столько же, сколько в другом мире? Тогда выходит, Соломон ещё не стар! Ему не больше тридцати!

— Дядя, я должна его встретить, как царица! Зачем он сюда едет?

— Ещё год назад он присылал послов, чтобы обговорить условия проезда через нашу страну. Точной причины его приезда я не знаю — Соломон хитёр и очень скрытен. Мне известно только, что он собирается добраться до истока Аббая. По слухам, тамошний народ и есть то пропавшее двенадцатое колено Израилево — Даново. Они возроптали против Моисея и отказались следовать за ним в пустыню. И правильно сделали, потому что этот неудачливый проводник водил их по крохотной Синайской пустыне сорок лет, питая народ какой-то дрянью, падавшей с небес. Они откололись от сородичей и ушли через пустыню вверх по реке. Когда сабеи пришли на эту землю, фалаши уже жили тут веками. Так что, пришлось признать их подданными. Вот их-то и решил проведать Соломон.

— Понятно. — сказала Маргарет, надевая что-то вроде египетского калазириса, тонко расшитого золотом, но с длинным разрезом слева. Она не беспокоилась, что полупрозрачная ткань почти ничего не скрывает — это было такое блаженство снова ощутить себя царицей Савской. Если до этого дня она всё ещё сомневалась в этом, то теперь сознание собственной красоты, всеобщее преклонение и удовлетворение от победы над демоническим двойником исполняло её необыкновенного чувства.

Эта великая империя Офир, которая была первой колыбелью цивилизации среди полудиких народов Африканского континента, была её страной, здесь она родилась, хотя и не помнила всех подробностей. И она, царица Савская, Македа, стоит у истоков великой истории. Впрочем, имя Македа ей никогда не нравилось.

Царь Соломон наедине называл её Маргит — это было тайное имя, это было более по-восточному, более колоритно. Все прочие имена царицы Савской казались ей грубыми и неубедительными. Ни арабское Балкис, ни тем более Альмакха, как служительница Луны, ей не нравились. Это было что-то чисто внешнее, служебное, функциональное. Македа — огненная — напоминало ей о том, что она была ифриткой — образ, который ей с самого начала не понравился, потому что ифрит и чувственность несовместимы.

В юности всё кажется очень очевидным, воображение наполняет реальность фантазиями и даёт ощущение того, чего на самом деле нет. Поэтому юношеские иллюзии самые прекрасные. Но по истечении некоторого времени начинаешь понимать, что обманулась в своём избраннике. Тот, в ком жила любовь, становится сухим, как русло пустынной реки в период жаркого самума — его поглощают карьерные заботы. Тот, кто казался почти богом в юные мгновения любви, превращается в зануду. Страсть не вечна — эту горькую истину вынесла Маргарет из жизни. Волшебство исчезло, а занозы в отношениях стали ещё более шершавыми. И дело не в том, что Айрона преследовали неудачи, а в том, что он с самого начала был в себе несвободен. Если бы не образ Соломона, в который его занесло волшебной сказкой, он никогда и не глотнул свободы. Если бы не Рушара, он не стал бы победителем.