— Ничего себе! — присвистнул Питер Джефферсон. — И откуда только у этой нищенки ледышка? Украла поди…

— Наверное, ей Марго подарила, — язвительно заметила Снежана Грундер. — За пятёрку по математике.

Марго и Снежана были яростными соперницами — главным образом потому, что каждая считала своего отца самым крутым. В классе уже привыкли к их постоянным стычкам.

— До сих пор не можешь нарадоваться, что тебя освободили от экзаменов? — не осталась в долгу Марго. — Интересно, как ты от них отвертишься в следующий раз. Может, нарочно подставишь собаке свою тощую задницу?

Многие захихикали, а Снежана Грундер покраснела.

— Сейчас же прекратите! — повысила голос классная дама. — Как вы себя ведёте при уважаемых людях!

— Люди, которые уважают себя и других, не шарят в чужих сумках, — сказала Илана.

Класс притих. Смелое заявление Иланы Стивенс удивило всех ещё больше, чем извлечённый из её портфеля магический шарик.

— Вот вам и результат, — скорбно пропел второй священник — низенький и плотный, с круглым лоснящимся лицом. — Плачевный результат воздействия на детские души дьявольских игрушек. Дети совсем перестали уважать старших.

— Не огорчайтесь, святой отец, — сдвинула брови сухощавая дама-чистильщица. — Дети редко ценят то, что делается для их же блага.

Она устремила на Илану пронзительный взгляд маленьких глубоко посаженных глазок — видимо, один из своих коронных взглядов, какими она привыкла ставить на место обнаглевших юнцов. И была явно обескуражена тем, что странная бледная девочка с белыми, как снег, локонами даже не подумала опустить глаза — огромные, без зрачков глаза, напоминающие окна, за которыми царит зимний сумрак… Дама-чистильщица невольно поёжилась. На мгновение ей показалось, будто где-то рядом открылось окно и в комнату ворвался ледяной ветер. Позже, когда рейд закончился, она рассказала о своих впечатлениях священникам, а те сочли своим долгом поговорить с пастором Коулом.

— Это та самая девочка, которая отказалась от причастия, — промолвил пастор. — Закон не позволяет отчислять за это из школы. А жаль. Детям дьявола не место среди детей Адама и Евы. Надеюсь, когда-нибудь это поймут все.

На следующий день бабушку Полли вызвали в школу. Домой она вернулась очень расстроенная.

— Может, ты всё-таки будешь ходить на исповедь? — спросила она за ужином. — А то что же получается… Все твои одноклассники станут светоносцами, а ты…

— А я нет! — сердито сказала Илана. — Все мои одноклассники от стыда розовеют, а я голубею. У всех моих одноклассников чёрные зрачки, а у меня их не видно. Все мои одноклассники боятся холода, а я нет…

— К чему ты всё это говоришь, детка?

— Да к тому, что я и так от них от всех отличаюсь. Одним отличием больше, одним меньше — какая разница? Я уже сказала, что не буду ходить к пастору Коулу на исповедь, и решение своё не изменю. Коул Джефферсон — подлый лицемер, и если Богу угодно, чтобы ему служили такие люди, то в чём тогда разница между Богом и дьяволом?

— Господь с тобой! — всплеснула руками бабушка. — Да разве так можно!

— И если такие, как Снежана Грундер и Том Брикс достойны называться светоносцами, то мне так называться совсем даже не хочется.

— Ну хорошо, не хочешь вступать в Лихтен-Югенд — не вступай, но… Скажи, где ты раздобыла эту проклятую ледышку? Мне сказали, что вчера у тебя в портфеле нашли дьявольский шар.

— Бабуля, дьявольского в нём столько же, сколько… в том же телевизоре. Очередное чудо техники, как говорит Джек. Томас Квинт пропал не из-за того, что играл магической ледышкой — ими многие играют… Его просто похитил или убил какой-то негодяй. Преступник. Мартин правильно говорит: властям надо получше бороться с преступностью, а не позволять всяким психам и дегенератам обыскивать детей, отбирать у них игрушки.

— Может быть. И всё же… где ты взяла эту игрушку?

— Купила с рук. На Центральном Рынке. А если будет возможность, куплю снова. Марго Аффенштайн вчера позвонила из школы домой и всё рассказала. И отец заверил её, что раздобудет ей новую ледышку. И другие родители так же сделают. Ты же знаешь, что многие считают эту акцию глупой. Бабуля, я купила этот шарик ещё летом, и, как видишь, со мной ничего не случилось.

— Ты уверена, детка? Твоя классная дама сказала мне сегодня такое, что мне просто не по себе стало… Это правда, что ты пыталась заморозить госпожу Моссунг?

— Что?! Кого я пыталась…

— Госпожа Моссунг — это детский психолог. У неё, вроде бы, даже учёное звание есть… И член Партии борцов за чистоту. Вчера она была в вашем классе…

— А-а, эта противная тётка с маленькими злыми глазками… Так она ещё и психолог? Ещё и детский? Да она же ненавидит детей! Ты бы видела, как она на меня уставилась!

— А она утверждает, что это ты на неё как-то странно смотрела. Так, что ей стало холодно. Она считает, будто ты хотела её заморозить…

— Нет, бабуля, это она хотела испепелить меня своим взглядом. А я таких не боюсь. Она это поняла и от злости навыдумывала обо мне всякой ерунды.

— Ну допустим, всё было не совсем так, как она говорит, — согласилась бабушка. — Но ты же явно вела себя вызывающе. Наверное, ты слишком дерзко на неё смотрела. Ты готова воевать с целым миром. Зачем? Я очень тебя люблю. И не хочу, чтобы говорили, будто ты обладаешь какой-то дьявольской силой. Я вот что подумала… Считается, что школьники должны исповедоваться и причащаться у своего пастора[4], но в конце концов, это не обязательно. Можешь ходить на исповедь в церковь.

— Но в нашем приходе служит пастор Коул. А другие церкви не так уж и близко.

— Но тебе ж туда не каждый день ходить…

— А всего лишь раз в неделю, — поморщилась Илана. — Я вообще не вижу в этом никакого смысла. В исповеди, я имею в виду. О чём мне стыдно рассказывать, я всё равно никому не расскажу, даже священнику. А Бог ведь и так всё видит, правда? Мартин говорит, что молиться ему можно везде. Не обязательно в церкви. А лучше даже так, чтобы никто не видел и не слышал.

— Опять Мартин! Кейны, конечно, хорошие люди, но… Что-то мне не очень нравится, как он на тебя влияет…

— А что тебе нравится? Отто Грундер вон постоянно в церковь ходит. Богатые пожертвования делает. Стоит там, крестится, кланяется… А потом садится в автолёт и звонит своим псам — чтобы прибили кого-нибудь…

— Да при чём тут Отто Грундер! Господи, ну чего ты злишься? Я же не запрещаю тебе общаться с Мартином…

— Ещё бы ты мне это запрещала! — неожиданно нахлынувшая ярость обожгла лицо Иланы ледяным холодом. Она видела в зеркальной дверце кухонного шкафа своё отражение — маска из нежно-голубого фаянса, в прорезях которой темнеют две синие бездны. Взъерошенные змеистые кудри придавали ей сходство с Горгоной-Медузой. — Почему все считают, что могут мне запрещать? Или отбирать у меня мои вещи…

— Илана, — повысила голос бабушка. — Я действительно имею право тебе запрещать. Я взяла тебя на воспитание и отвечаю за тебя…

— Не надо попрекать меня тем, что ты взяла меня их приюта! Если хочешь, то сегодня же уйду туда в чём есть.

— Не смей так говорить!

— А ты не смей меня унижать! Если мне нет шестнадцати лет, ещё не значит, что я должна жить чужим умом! Особенно если учесть, что своего у меня побольше, чем у некоторых.

Ярость Иланы утихла, когда она увидела, как побледнела бабушка Полли.

— Боже, — прошептала та, дрожащими руками поставив чашку на блюдце. — От тебя сейчас и правда веет холодом… Когда ты так смотришь…

— Бабуля, но это же всё глупости! Теперь и ты будешь говорить, что я пыталась тебя заморозить? Ещё не хватало, чтобы эти твари заставили нас поссориться!

— «Эти твари»… — покачала головой бабушка. — Сколько в тебе презрения. Ты его не демонстрируешь, и потому оно ещё заметней… Илана, они ненавидят тебя, потому что боятся. Они не знают, кто ты и что ты. Я тоже не знаю. Но в отличие от них я тебя люблю…