– Что вы имеете в виду?

– Вы хотите, чтобы я пробил вашу броню? Открыл вас, как банку сардин?

– Разве вы не умеете улыбаться более лирично? Вы же писатель, в конце концов! Если вы собираетесь завести со мной роман, то могли бы делать это поэтичнее!

Он немного подался вперед.

– Но вас ведь не интересует эта чепуха, не так ли? Вы хотите от меня чего-то иного!

– Правда? И чего же я от вас хочу?

– Вы хотите стать известной! По-настоящему известной.

– О! Я думала, вы скажете что-нибудь поинтереснее!

О'Коннелл слегка хихикнул, затем засунул кусок бифштекса в рот и принялся жевать. Грейс наблюдала за его губами. Думала о его губах. Каковы они на вкус?

– После выхода «Видения» он озверел, – заявила Маргарет, завтракая в «Карлтоне» треской, приправленной карри. – Вы же знаете, как деньги портят человека!

«Как будто кто-то из нас может это знать?» – думала I рейс, ковыряя вилкой салат.

– Машины. Женщины. Вечеринки. Драки. Его всегда выставляли из отелей. Году, кажется, в 1920-м его выгнали из маленького городка в Пенсильвании. А однажды во Франции его даже арестовали. На Ривьере. Сначала он подрался с владельцем ресторана. Кулаки ходили ходуном, тарелки летели во все стороны. Затем, когда его с друзьями выставили, он вскарабкался на статую лошади и принялся кричать и петь, отказываясь спуститься. В конце концов полиции пришлось принести лестницу и снять его. Ему, конечно, удалось выкрутиться!

– Кто бы сомневался...

– Была женщина... кажется, ее звали Генриетта. В то лето она была с ним во Франции. Она была замужем... если мне не изменяет память, за сенатором. Разразился нешуточный скандал. Она послужила прототипом Хелены Догерти в «Аде и Хелене», его третьем романе. Вы читали?

– Я читала только «Видение», – ответила Грейс. – Что стало с Генриеттой?

– Она вернулась к мужу, – сообщила Маргарет. – О'Коннеллу за это хорошо досталось в газетах. Люди, видите ли, завидовали. Его деньгам... образу жизни. Всему. Но потом он затих.

Она доела свою треску и смотрела на тележку с десертом. Грейс подозвала официанта, но ей понадобилось много времени, чтобы сделать выбор между профитролями, шоколадом, печеньем с кремом и яблочным пирогом. В конце концов выбор пал на печенье.

– Говорите, он затих? Что это значит?

– То и значит. Пошли слухи, что он исписался. Якобы «Непокорный сын» и «Ад и Хелена» не идут ни в какое сравнение с «Видением». Критика оценила их не очень высоко, и они продавались не так успешно. Мне, конечно, они понравились, но я ведь не большинство. Всем хотелось, чтобы он написал еще что-нибудь вроде «Видения». Вероятно, в конце концов это его добило. А может быть, у него просто кончились деньги... не знаю. Но он в некотором роде исчез. Никто по-настоящему не знает, чем он занимался последние несколько лет. Время от времени появляются слухи, что он написал что-то новое. А именно этого все и ждут. Читатели хотят, чтобы он использовал весь свой потенциал и сочинил великое произведение. Мы все надеемся, что так и будет. А теперь вы сможете это выяснить. Вы встретитесь с ним... наедине!

Из «Встречи Дайамонд Шарп с Декстером О'Коннеллом»

«В последние пять лет, со времени выхода в свет его третьего романа, «Ад и Хелена», Декстер О'Коннелл молчал, что для него нехарактерно. Ни романов, ни рассказов, ни даже статьи или книжного обозрения. В течение почти десяти лет едва ли не каждую неделю О'Коннелл ярко и выразительно высказывается о самых разнообразных сторонах жизни в популярных журналах. Едва ли не каждую неделю против его «демонической» работы протестует Лига материнства штата Висконсин, Церковь потерянных детей штата Техас или какая-нибудь другая кучка сумасшедших.

Некоторые вообразили, что он исписался, исчерпал свои возможности и опустился, хватаясь дряблыми руками за стойку бара дешевого французского отеля и вздыхая о своем былом великолепии. Другие утверждают, будто он заперся в мансарде и в монашеском уединении сочиняет очередной шедевр. Вероятно, периодически бьется головой об стол, когда ему не хватает той непостижимой магической энергии, которая когда-то делала писательский труд таким же легким, как смех.

И вот он передо мной. Ест пережаренный бифштекс, всем своим видом являя довольство и легкомыслие. Руки у него не трясутся. Он вовсе не похож на опустившегося человека. Но шепнет ли он в мое сочувствующее ушко хоть слово о том, чем занимался все это время? Черта с два!

– Да, я пишу новый роман, – неохотно говорит он после того, как я пустила в ход весь свой шарм, умасливая и уговаривая его (а я, смею вас заверить, умею очаровывать!). – Нет, он не закончен. Впрочем, будет закончен... вероятно, через несколько месяцев. Здесь я работаю над действием, которое происходит в Лондоне. Вероятно, вы скажете, что это продолжение «Видения», хотя слово «продолжение» несколько неправомерно. Персонажи остались теми же. Стэнли поседел одновременно со мной...

Не волнуйтесь, девушки, я не заметила в его шевелюре ни одной седой прядки и уверена, что своим особенным золотистым оттенком его волосы обязаны не краске. Назовем это упоминание о старении поэтической метафорой.

– ...Вероника приобрела некоторый лоск и уравновешенность, присущие несколько более зрелой, но все еще Красиной женщине. Ее безудержное озорство превратилось в нечто гораздо более предсказуемое. Вопрос в том, скрывается ли за сдержанным блеском и умом мягкая и нежная душа? Вот что поражает меня в Веронике.

Он говорит, что ему понадобилось много времени, чтобы рассказать что-то новое о Стэнли и Веронике. Их история созревала в его уме одновременно с историей его жизни. Они росли вместе с ним, но им приходилось ждать, пока он разовьет новую перспективу – на их и на своем собственном опыте. А теперь, после всего этого мальчишеского озорства и долгого молчания, пора ему наконец подарить нам книгу, которую мы все давно ждем».

Бутылка хорошего красного вина сделала свое дело, и Грейс поймала себя на том, что начинает успокаиваться. К тому времени как они перешли к арманьяку, она стала более легкой в общении и словоохотливой. Она говорила о том, насколько привлекательнее мужчины в романах, чем на большом экране.

– Они, видите ли, ограничены реальностью. – Она сделала экспансивный жест мундштуком. – Когда вы читаете книгу, вы можете сделать главным героем кого угодно. Вы можете лепить его согласно вашим личным вкусам. Камера превращает актера в героя, но может слишком далеко зайти в этом превращении. Я могла бы приготовить бисквит из муки, яиц, сахара и масла, но как бы я ни старалась, ни за что не могла бы приготовить французский круассан!

– Любому читателю вашей колонки известно, как вы любите круассаны!

– Т-ш-ш, т-ш-ш! – Опять взмах сигареты. – Я не закончила. Через год-другой все актеры на экране заговорят. Поэтому даже их голоса не будут достоянием воображения. Это сделает их более заурядными.

– Вы думаете, выпуск фильмов уменьшится?

– О, конечно, – ответила Грейс. – Помяните мое слово. И наблюдайте за рушащимися карьерами. Выпуск фильмов потребует совершенно других действий. Крупными кинозвездами будущего станут наши лучшие английские театральные актеры, вот подождите, увидите!

– Это все ваши собственные предположения, не так ли? – О'Коннелл сунул в рот толстую сигару.

– Я не боюсь высказывать свои мысли. Меня так воспитали. Мама с папой всегда направляли нас к предположениям, к формированию собственной точки зрения.

– Нас?

– Меня и мою сестру.

– Ах да, обычный порядок, Дайамонд и Сапфайр! Но Грейс не отвлеклась от своего хода мыслей.

– Вероятно, поэтому я не замужем. Я спорщица. Ни одному мужчине я не позволю третировать себя или навязывать мне свои мысли. Полагаю, я та еще штучка!

– Ну, насчет третирования не знаю. А как насчет того, чтобы уйти отсюда и немного потанцевать в каком-нибудь фешенебельном заведении? Привлекает ли это вашу своеобразную и целеустремленную персону?