— Сто пудов! — как сказал бы старший засады в аэропорту полковник Мажаев.

Деду, наконец, удалось захлопнуть дверь и при этом не оказаться с наружной стороны. Некоторое время он озирался вокруг, словно не понимая, где находится. И от него пахло. И это еще слабо сказано. Встречная мадам, оживленно обсуждающая по телефону последнюю театральную новинку, с ходу заблевала всю трубку, и ее импозантный собеседник был искренне удивлен тривиальными звуками, на полуслове хлынувшими в трубку и прервавшими содержательный культурологический разговор. К дедуле направился сержант Скобелев из транспортной милиции, но Заглумин жестом остановил его: неизбежной при такого рода разбирательствах суматохой мог воспользоваться настоящий преступник.

Так Картазаев оказался в зале ожидания, после чего уселся в центре ряда, который в экстренном порядке освобождался слабонервными пассажирами, один из которых в спешке уронил и разбил бутылку из-под пива. На полковника больше никто не обращал внимания, и у него достало времени, чтобы провести беглую рекогносцировку.

Кроме Заглумина и Скобелева из силовиков на первом этаже никого не было. Зато на втором у балюстрады в напряженной позе застыл мужчина с футляром, и по напряженному взгляду "музыканта" Картазаев безошибочно вычленил снайпера. Он как раз прикидывал, как можно без шума попасть на нужный рейс, на который у него уже имелся билет на подставное имя, когда в зал вошел тот, кто знал его в лицо, и о котором его предупреждал Серегин.

Картазаев не испытал ни страха, ни отчаяния, только сожаление, ибо новоиспеченным агентом федеральной службы безопасности оказался не кто иной, как его знакомец по одному из предыдущих дел, бывший десантник, рядовой Василий Мошонкин, сугубо мирный, к тому же деревенский человечек, неизвестно какими посулами заманенный в столь серьезную авторитарную организацию. Хотя почему неизвестно? Опроверг себя Картазаев.

Давление шло по двум направлениям. Во-первых: давили на его практицизм, сразу предложив офицерское звание и положив хороший оклад. Во-вторых: ему говорили о высокий миссии конторы, о том, что он будет на переднем крае борьбы со всей той нечистью, что захлестнула современный мир. Что кстати в немалой толике является правдой. Только ему не сказали, что в этой борьбе ему уготована особая роль и из всей нечисти, захлестнувшей мир, он будет использован только раз и то по именному адресу, а именно против полковника Картазаева. Он чувствовал, что без дальновидной политики генерала Данюка не обошлось. Вербовка друзей своих врагов является его излюбленной тактикой.

Самое печальное, что, усевшись в первый ряд, Картазаев сделался заложником своего плана. Никто не спорит, что самое темное место располагается непосредственно под лампой, но только не в том случае, если человек, который тебя ищет, знает, как ты выглядишь. Это была ловушка, и ловушка стопроцентная. Из нее нельзя было просто так уйти и выскользнуть. Ибо ловушкой являлся сам Мошонкин, собственной персоной. На Картазаева еще никогда так верно не охотились, и на этот раз он влип по полной. Все-таки в профессионализме Данюку не откажешь. В подлом и затягивающем, словно болото профессионализме.

Картазаев почувствовал некоторый дискомфорт, но сразу встать и уйти не мог, рискуя привлечь внимание снайпера и остальных федералов. Ведь сейчас за Мошонкиным внимательно наблюдали десятки глаз. Тогда Картазаев вспомнил японскую философию про дождь, что, сколько не суетись, все равно намокнешь, в том смысле, что иногда лучше положиться на волю случая и посмотреть, что будет дальше. Что-то ведь все равно будет, исходя из той же логики дискретности пространства и времени.

Мошонкин ничуть не изменился с их последней встречи. Все тот же курносый нос, мальчишеское лицо в крупных веснушках. Та же основательность в движениях. Небольшого росточка. На вид парень-фермер, а на самом деле федеральный агент. Однако. Лучше б ты в деревню вернулся, подумал Картазаев.

Мошонкин повертел головой, с изумлением деревенского простачка озирая великолепие навесного потолка площадью в тысячу квадратных метров со встроенными светильниками, потом его взгляд опустился ниже и Картазаев физически почувствовал, как он уткнулся в него. А Мошонкин уже топал к нему. Картазаев встал, а что еще оставалось делать? Курносое лицо Мошонкина расплылось в простодушной улыбке, Картазаев невольно улыбнулся в ответ.

— Здравствуйте, Владимир Петрович! — поздоровался Мошонкин, остановившись в паре шагов.

Он не видел, как со спины подошли и замерли еще четверо. Среди них было двое, которые встретили Картазаева на первом этаже, а также пара федералов постарше. Один из них маленького роста в поблескивающих очечках, смотревший вообще без эмоций. Второй-массивный бровастый мужчина.

— Что же вы не отвечаете на приветствие старого друга? — спросил бровастый.

Мошонкин вздрогнул и оглянулся.

— Все в порядке, боец. Я полковник Мажаев, — по-отечески похлопал его по плечу бровастый.

— Василий, конечно, ты можешь его не опасаться, — подтвердил Картазаев. — Когда вокруг свидетели, он в своих не стреляет.

— Заткнись! — Мажаев просверлил его взглядом и велел. — Снимай свои ботиночки лучше. И без фокусов, — он кивнул наверх, где снайпер уже расчехлил винтовку и прицелился, при этом алая точка лазерного прицела уже намертво прилипла к пиджаку полковника напротив сердца.

— Тут стекло! Бутылку разбили! — возмутился Картазаев.

— Еще слово и отдаю приказ стрелять на поражение! — предупредил Мажаев.

— Владимир Петрович, делайте, как говорят! Потом во всем разберутся, будьте уверены, — взмолился Мошонкин.

— Я ему сдамся! — указал на Василия Картазаев и, наклонившись, стал снимать ботинки.

Ботинки были другие. Фирменные ботинки "Смерча" были заблаговременно оставлены за входом в здание аэропорта. Довольствуясь тем, что он разулся, федералы не стали его обыскать, впрочем, пистолет был подвешен в специальной петле в естественной ложбине между лопатками, так что при беглом осмотре обнаружению не подлежал.

Рассуждая подобным образом, Картазаев поднял голову и столкнулся со змеиным взглядом человека в очках. То, что это был командир спецназа городского управления ФСБ капитан Коробочка, Картазаев узнал гораздо позже. Судя по всему, капитан прочел все его далеко идущие планы. Он отшагнул назад, сразу выйдя из предполагаемого сектора обстрела, и едва заметно отрицательно качнул головой из стороны в сторону. Словно говоря, чтобы полковник не дурил и ни на что не надеялся, кроме справедливого решения трибунала. Потом он уставил на Картазаева пистолет. После некоторой паузы убедившись, что угроза может и не подействовать, отвел дуло чуть в сторону и подвел его вплотную к затылку ничего не подозревающего Мошонкина, продолжавшего считать себя на переднем крае борьбы со всякого рода нечистью, и даже не подозревающего, что с секунды на секунду он может оказаться на гораздо более удаленном краю.

— Ладно, сдаюсь, — проворчал Картазаев больше для капитана, чем для окруживших его оперативников.

Он несколько раз переступил босыми ногами, стараясь найти место, где осколки не так кололись.

— Подпрыгни! — приказал Мажаев.

— Может, его увести? — с надеждой спросил Мошонкин.

— Я подозреваю, что у него могут быть гранаты, — бездоказательно заявил Мажаев.

Они не собирались арестовывать его! Внезапно понял Картазаев. Он не нужен им живым, и они попросту пристрелят его, иначе давно бы обыскали и отобрали пистолет. Они ждут, не дождутся, когда он попытается его достать. Вернее, они не решаются начать. Зачем им еще ждать, когда он что-то достанет. Шлепнут и всего делов.

— Ну, прыгай! — прикрикнул капитан, слегка надавливая на спусковой крючок, дуло было по-прежнему направлено Мошонкину прямо в затылок.

— Ну, сволочи, на том свете все будете сковородку лизать! — пригрозил Картазаев и прыгнул.

В ногу тотчас впились стекляшки и носки намокли.

— Еще! Я не слышал! — продолжил экзекуцию Мажаев.