Горний добрался до места. По узкому мосту перекатился на другую сторону реки, спустился с коляски и, отодвинув её в сторону на вытянутую руку от себя, удобно устроился у холмика, покрытого мягкой травой.

— Я люблю твой смех, — сказала она после, уткнувшись ему в плечо прохладным носом, как у кошки. — А что ты бросил в стену?

— Память.

— Память?!

— Да, принеси мне.

Дарида нехотя отодвинулась от Алексея, неспешно поднялась и, отыскав дрозда, вернулась с ним к мужу.

— Птица? — изумленно собрались её брови домиков.

— Дрозд. Когда-то, ребенком, я и мои друзья помогли этой птице снова взмыть в небо. Теперь — это память.

— Можно мне носить твою память с собой? — спросила она, вкладывая какой-то свой смысл в эти нехитрые слова.

— Можно, — пожал он плечами, наблюдая, как его дрозд уютно умещается в ложбинке на её груди.

Мысли и воспоминания одолевали собой душу Доктора. Он никак не мог успокоиться. Даже здесь, у её могилы не мог остановить бег своих мыслей. В тот вечер Дарида ушла без дрозда. Оставила его дома. Наверное, боялась потерять в лесу. Вешнякову сейчас хотелось завыть на луну, как одинокому волку. И он бы это сделал, если после у него получилось бы вернуть прошлое или хотя бы изменить. Настоящее Алексея пока устраивало, а вот в будущее он сейчас боялся заглядывать. И вопрос заключался не только в том, хочет ли Горний Доктор хоть что-то менять в своей жизни или же нет? Больше всего его страшила неопределенность.

Здесь, в горах, он был нужным, а в мире его друзей, скорее всего остался бы один. Тут у него есть семья Дариды. Там же — сестра и племянники. Алексей не хотел стать обузой для родных. Поэтому его решение было твердым и обжалованию больше не подлежало.

— Я остаюсь здесь, Дарида. С тобой и сыном, так, как ты и хотела. Навсегда, — прошептал он.

Ласково проведя рукой по траве, Алексей обрел, наконец, уверенность.

День застал его внезапно. Солнце пробежало мягкими лучами по траве, дотронулось до сомкнутых век спящего мужчины, Алексей открыл глаза. Он ненадолго задремал тут, у холма, уткнувшись в мягкую мураву. Потер руками лицо, пробуждаясь, зевнул и, потянувшись, подкатил к себе коляску. Опираясь на нее рукой, смог встать и, усевшись удобнее, поехал в поселок. Непростой сегодня предстоял ему день. Но необходимо было пережить его. И сейчас Горний Доктор верил, что справится, сможет. Вернувшись в хижину, где оставил спящим сына, увидел, что Хасан уже на ногах.

— Доктор? Почему не спал? — удивленно уставился на него парнишка.

— Тише, Хасан, сына разбудишь, — ответил Алексей шепотом, потом добавил, — К Дариде ходил.

— Опять?

— Ты же знаешь, Хасан. Все знаешь. Зачем тогда вопросы задаешь? — доктор переглянулся с парнишкой и они оба помолчали, каждый о своем.

Потом, поправив одеяло в люльке, Алексей обернулся к выходу, но остановился, будто не решаясь покинуть пределы хижины, спросил:

— Где Селима?

— Она с женой того, которого ты вчера лечил, к реке пошла, утром…

— Значит, разминулись, — угрюмо промолвил Горний, — Ты последи за Антошкой, я должен поговорить с ними, понимаешь?

— Да, Доктор, хорошо. А Селимее что сказать?

— Скажи, пусть будет с сыном. Я вернусь, но не скоро, — ответил Вешняков, выезжая за порог.

Лохматый Джин — пес, которого из-за старости не брали с собой уже на пастбище горцы, оставляли в поселке — подбежал, чуть прихрамывая, к Горнему и потерся об ноги.

— Привет, друг, — провел Алексей рукой по чуть жестковатой шерсти пса, улыбнулся, внимательно уставившимся на него глазам, — Все хорошо, Джин, все хорошо.

Но собаку не провести. Да и на сердце у Алексея было слишком не спокойно. Страх? Да, наверное, именно его чувствовал сейчас Горний Доктор, направляясь к друзьям. Будучи мальчишкой, он редко чувствовал по-настоящему холодный, бросающий в пот страх. Тогда казалось, что все можно преодолеть и все можно перебороть в жизни, если очень этого хотеть и верить в успех. И, как правило, у него получалось победить себя, перешагнуть через неуверенность и справиться с сомнениями и боязнью. В детстве все кажется простым и понятным. Почему же потом, становясь взрослыми людьми, теряется вера и появляется страх? Как легко можно было бы избавиться от многих ошибок и неприятностей, если бы оставалась в сердце детская вера в справедливость, честность в то, что все получится, если постараться. Сейчас же все его старания сводились только к одному — не дать уговорить себя на возвращение к прошлой жизни.

Тогда, в далеком беззаботном детстве, спасая дрозда, ребята связали себя узами дружбы на долгие годы. Они были больше, чем друзья. Скорее родными, очень близкими людьми. Несмотря на расстояние, разделяющее их, чувствовали боль и радость друг друга.

В солнечный светлый, непривычно теплый осенний день они с Ликой, Шутом и Конаном встретились после обеда на их месте — небольшой беседке в углу школьного сада и долго обсуждали судьбу птицы. Радовались победе над злом, а через несколько дней забрали дрозда из лечебницы и устроили в классе живой уголок. Дрозд вначале боялся и вздрагивал, когда кто-то из ребят пытался просунуть руку в клетку, чтобы поменять воду или корм, потом привык. Весной они выпустили птицу на волю.

Со слезами на глазах Лика долго махала рукой на прощание радостно стрекочущему дрозду. Тот вначале уселся на сосну и, пощелкав клювом, пропел что-то коротенькое звонким голосом, а потом, сделав круг над головой детей, скрылся за деревьями, улетел в лес, налаживать собственную жизнь.

Дядя Слава тогда сказал:

— Вы молодцы. Вон, как он обрадовался свободе. Вроде бы птаха, мелочь — а радуется жизни так, что иной раз и человеку бы не грех поучиться.

Сейчас отчего-то вспомнились эти слова сторожа и Алексей вздохнул. Он и так пытался радоваться каждому дню, каждому мгновению, что дарила судьба…, даже когда понял, что его жизнь изменилась до неузнаваемости. И страшила его сейчас не встреча с друзьями, а неизвестность, которую он не мог ни предугадать, ни обойти. Именно она и тревожила и мешала жить, как прежде. Чувство будто перед экзаменом. И вроде бы понимаешь, что сдашь, а вот на какую оценку, пока остается тайной.

Горний осторожно въехал в собственный дом, где очень боялся встречи с Ликой, хотя сейчас был уверен, что её там нет. Александр спал или же просто не открывал пока глаз, находился в полусне. Доктор проверил пульс у пациента и приготовил лекарства, ожидая, когда тот проснется.

Алексей сидел возле друга, вспоминая и детство и юность, как будто это все было только вчера. Александр, верно, почувствовал пристальный взгляд, его веки дрогнули и вот он уже смотрит на Алексея. В его глазах застыл вопрос и непонимание.

— Да, это я Саша. Люк, — первым нарушил молчание Доктор.

— Но почему же…

— Я не хотел, чтобы ты меня узнал. Как видишь, я теперь совсем не тот Алексей, которого ты знал когда-то.

— Лешка, друг! Это ли важно?! Важно, что ты жив. Понимаешь? — Александр сделал попытку встать, но застонал. Боль напомнила о себе.

Побледневший, прикусив до крови губу, он вновь упал на подушки.

— Тише. Ну и прыткий же ты у меня, — проворчал Алексей, вводя другу внутривенно обезболивающее, — Потерпи немного, сейчас легче станет.

Все еще не разжимая губ, борясь с болью, Александр выдавил из себя мучающий его вопрос:

— Почему…, почему ты ничего не сообщил, Лике?

Он медленно повернул голову и, поймав на себе взгляд Алексея, тяжело дыша, добавил:

— Она же любит тебя…

— Меня ли? Зря ты привез её в горы, Саша. Ни к чему хорошему это не приведет. Я не хотел бы встречаться ни с тобой, ни с ней. Жизнь разделила нас, пусть так все и остается. Я нужен здесь, этим людям. А вы…, вы — проживете и без своего Люка, — тихо, почти без эмоций проговорил Алексей.