— Извините, я не хотела, — возразила Лика. — Просто он так быстро… исчез, а я только поблагодарить его собиралась.

— Завтра поблагодаришь, устал он, понимаешь? — вздохнула Селима, а потом уже мягче добавила, — Сынок у него маленький всю прошлую ночь не спал и доктору не дал глаз сомкнуть. Отдохнуть ему надо.

— А что с малышом? Почему он не спал, болеет? — заволновалась Лика.

— Что ты, что ты, дочка! Успокойся. Не наговаривай лишнего, — замахала руками Селима, — Мал еще мальчонка вот и плачет ночами. Дело простое, житейское.

За разговором, Александр и не заметил, как старушка уже все убрала и топчан ему в углу соседней комнаты застелила. Задавая вопросы о докторе, он понял только, что того тут боготворят, лечит он умело. Но вот жену свою спасти Горний не сумел. Сынишку один растит.

"Как же так? Лешка успел — и жениться, и сына родить? Нет, видно я, и правда, обознался, показалось…" — думал Александр, борясь со слабостью. Но когда понял, что та его перебарывает, позвал подругу:

— Лика.

— Да, — откликнулась она, отрываясь от разговора с Селимой.

— Я очень хочу спать.

— Да, конечно. Ты поспи, а я посижу рядом, — ответила подруга, заботливо, словно мама, укрывая его шерстяным, чуть колючим, пахнущим козой одеялом. Некоторое время назад женщины помогли ему слезть с операционного стола и перевели в другую комнату на приготовленную для него постель — невысокий топчан, укрытый овечьими шкурами. В приподнятом положении (так Доктор велел), откинувшись на широкую подушку, Александр погрузился в сон, как в глубокую тёмную яму.

— Ты бы тоже отдохнула, дочка, — с сочувствием проговорила Селима, поглаживая сухой рукой Лику по голове, будто родную. От этого тепла чужой, совершенно чужой для Анжелики женщины, защекотало в носу и захотелось уткнуться в её цветастый подол, как в детстве в бабушкин передник да вылить свои беды потоком горьких слез. Только Лика далеко уже не девочка, а эта старушка — совсем не её бабушка.

— Спасибо, мне не хочется.

— Может, кушать хочешь? Или еще чего-то?

— Нет, чуть позже, если можно, — ответила Лика.

— Ладно, я тогда к вечеру загляну к вам. Отдыхайте. А коли понадоблюсь, то мой дом рядом, через один от этого будет. Прибегай, не стесняйся. И если мужу твоему худо станет, то зови.

— Хорошо, — ответила Лика и осталась наедине со спящим другом.

Каким же сумасшедшим выпал этот день, и он еще не закончился, а сил его продолжать уже почти не осталось. Женщина вздохнула и, обхватив себя за плечи, уместилась на полу, рядом с Александром. Прислонилась спиной к его топчану, уткнулась подбородком в колени. Она вспомнила встречу с Егором. Шел от него какой-то холод, что-то такое было в его взгляде, отчего мурашки начинали бегать по спине, а ладони увлажнялись страхом. Неужели все-таки Кружельников?

"Надо уходить отсюда и чем скорее, тем лучше. А может, просто страхи? А как он смотрел на меня, словно хотел прочитать мысли", — Лика передернула плечами, вспоминая глубину синих глаз нового знакомого.

— Что же делать, Саша? Что? Скорей бы ты выздоравливал. Я же одна пропаду!

Женщина встала, вышла на цыпочках в другую комнату. Обошла крепкий дубовый стол, провела по нему ладонью. Мягкое шершавое тепло отозвалось на ласку.

— Словно живой, — произнесла одними губами, — Сколько жизней ты помог спасти своему доктору?

Недавняя встреча снова встала перед глазами…

"Как сапожник без сапог, так и доктор — без здоровья. Лечит других, а сам — калека, инвалид… — от этих мыслей Лике вдруг стало так больно, будто это она испытывает на себе то, что, возможно, чувствует Горний Доктор, когда остается один на один с собственной бедой.

— И все-таки он — счастливый. У него есть сын, — вздохнула, вернувшись к своему горю.

У Анжелики от Алексея ничего не осталось, кроме памяти и боли от разлуки, от того, что уже ничего не исправить. Если бы вернуться хотя бы на год назад… Зная, что их ждет впереди, она смогла бы убедить мужа и настоять на том, что им нужен малыш. Очень нужен!

Лика вдруг застыла в оцепенении от внезапно промелькнувшей в сознании мысли. Она впервые серьезно задумалась про то, что если бы Леша вернулся к ней на каталке, как этот Доктор? Смогла бы она любить его другим (не таким, каким помнила, а изменившимся) — беспомощным и слабым? Одно дело говорить себе — "люблю его любого", другое дело встретиться с этим "любым" нос к носу. Каждый день видеть душевную боль любимого и его бессилие, где-то раздражение и гнев на все и всех вокруг. И при этом не иметь возможности облегчить его страдания. Вдобавок ко всему, изо дня в день встречать сочувствующие взгляды соседей и родных, слышать перешептывания за спиной… смогла бы она всё это выдержать? Женщина закрыла глаза и оставшись наедине с собой, своими чувствами и страхами, тихо, но уверено произнесла вслух:

— Всё смогу, все выдержу, лишь бы был жив…

Кто-то легонько покашлял за её спиной, отвлекая от грустных размышлений. Анжелика встрепенулась, посмотрела на вошедшего. Им оказался паренек лет тринадцати или пятнадцати, худощавый и улыбчивый, с озорными веселыми глазами.

— Меня тетка Селима прислала. Я вам покушать принес, — сказал он, поставив на пол перед ней дымящийся вкусно пахнущий котелок, накрытый крышкой и обмотанный полотенцем и глиняный кувшин, поверх которого лежала горбушка круглого хлеба.

— Спасибо, — едва успела женщина поблагодарить паренька, как тот скрылся из виду, не стал дожидаться похвалы. То ли от скромности, то ли просто спешил. Лика, пожав плечами, подняла принесенное парнишкой с пола и переставила на стол. Есть ей пока не хотелось. Она вновь устроилась возле Александра, поджав под себя ноги, прислонилась к топчану и только прикрыла глаза, как усталость, накопленная за день, увлекла и её за собой в сон.

Кровь, липкая кровь расплывается по его рукам. Жалобно стонет ветер…

Он не успел. Она еле дышит, умирая, шепчет его имя. Её волосы, до которых он так любил касаться губами — темные, словно крыло ночи волосы, теперь мокрые и спутанные, раскинуты по земле… Испуганный взгляд, полный нежности и раскаяния… — уплывает прочь. Не остановить. Не вернуть…

— Прости и прощай… навсегда! — шепчут бескровные губы его Дариды.

— За что?!! Господи, НЕТ!!! — кричит он в небо, прижимая к себе еще теплое, но уже бездушное тело…

Горний Доктор дернулся всем телом, медленно провел по мокрому лицу рукой, открыл глаза. Сон. Просто кошмарный сон. Который он видит уже два месяца. С той ночи, как потерял жену.

Его сынишка сейчас крепко спал. Ничто не тревожило сегодня малыша, но не его отца. Воспоминания, пришедшие к нему из прошлого, разбередили душу, и он долго не мог заснуть. Потом, когда на поселок опустилась ночь, снова явился кошмар.

Дарида всегда хотела быть единственной для него, стремилась завладеть и сердцем, и душой, и разумом мужа… Видно, после смерти — ей это удалось.

Он сел. Свесив ноги на пол, подтянул к себе кресло. С усилием, опираясь руками о стены и спинку каталки, перебрался в нее, перевел дух. Он хотел прогуляться. Ему необходимо было освободиться от тяжести сна. Хасан спал рядом с Антоном, за сына Горний мог не беспокоиться. Его малыша в поселке любили все, как родного, так же как Дариду, и помогали всем, чем только могли своему Доктору. Здесь год назад он обрел новую жизнь, и как оказалось, совсем не был готов к тому, что к нему может вернуться прошлое…

Горний выбрался из хижины. Вдохнул полной грудью воздух гор и не спеша покатил по освещенной луной тропинке к реке. Там, за перевалом, у тонкой осинки навсегда нашла приют его Дарида. Ему нужно было поговорить с ней, успокоиться, подготовиться к завтрашней встрече с друзьями.