— Не за что. Садись, испытай транспорт.

Первые испытания "повозки" прошли успешно, но очень утомили Алексея. Он и представить себе не мог, как это нелегко управлять инвалидной коляской без определенной сноровки. Автомобиль водить намного проще.

Оставшись наедине с собой очень тяжело было признаваться в том, что он не сможет вернуться домой. Лика и все, что имелось в его жизни раньше — осталось в другом мире, в том, где Алексей был здоровым человеком. Теперь же приходилось каждый день начинать с борьбы с самим собой. То, впадая в жуткую депрессию, то выбираясь на некоторое время из нее, он иногда давал советы Дариде, как и чем лечить тех людей, которые приходили к знахарке за помощью.

Эта девушка старалась поддерживать Алексея. Помогала ему бороться с его бедой. И всякий раз натыкалась на холодную стену отчуждения и нежелания что-либо менять.

— Врач сказала, что вы сможете ходить, если сами захотите этого. Нельзя заставить, нужно захотеть.

— Что ты понимаешь! Захотеть?! — прорычал Вешняков в ответ, откинувшись на подушки, он уже около часа наблюдал за паучком — мелким трудягой, который быстро перебирая лапками (и как только не путался в них) плел свою ажурную паутину. И совсем не обращал никакого внимания на Алексея. Продолжая следить за пауком, мужчина медленно продолжил, — Ты же НИЧЕГО не понимаешь. Кто я теперь? Инвалид. Беспомощный ка-ле-ка, — словно поставил на себе клеймо — последнее слово, каждый слог, как печать. Повернув голову, он зло посмотрел в широко распахнутые глаза девушки. Дарида резко развернулась и выбежала из хижины. Усмехнувшись ей вслед — "Тоже ускакала прочь!", Алексей вернулся к своим нелегким мыслям.

Как же сильно он сейчас хотел увидеть любимую. Хотел увидеть её глаза, прижаться к мягким волосам, пахнущим ромашкой, поцеловать в нежные губы, услышать теплый голос…

"Анжелика, почему же ты не отзываешься? Почему не слышишь меня? Где же ты?" — задавал он вопрос за вопросом, теребя своего дрозда, висящего у него на груди. Тот по-прежнему оставался безмолвным.

Дарида вернулась стремительно, как порыв ветра. Влетела и, встретившись с его взглядом, села возле кровати, разжала кулак, на её ладони оказался крупный муравей.

— Смотри! Он мал, но умеет жить…

— Стыдить меня пришла? Не стоит! Уходи! — отвернулся Алексей.

Но девушка никуда не ушла.

— Даже маленькая букашка борется за свою жизнь изо всех сил! Если ему сейчас оторвать ножки, думаешь, он смирится со своей бедой, так же как ты? — она развернула Вешнякова к себе, — Ты человек! И твои ноги на месте! Да, они пока обездвижены, но их можно оживить! Можно! Ты же сам врач в конце концов! И никуда я не уйду, слышишь? Никуда… я помогу тебе, — незаметно для себя, не сговариваясь, они оба перешли на "ты".

— Почему? Зачем ты это делаешь? — спросил он, заглядывая, казалось к ней в душу.

— Потому что ты — человек… и у нас с тобой… у меня будет твой…

Она не успела договорить что-то важное, он это понял по её глазам, их разговор прервали. В хижину просунулась женщина, лет шестидесяти, прищурившись со света, оглядела комнату.

— Дарида, к тебе пришли, встречай людей. А я с ним посижу, — проговорила старуха.

— Это Селима, моя бабка, — улыбнулась девушка, но как-то грустно, не как обычно, и от этого Алексей почувствовал себя неловко. Словно бы он виноват в чем-то, про что пока не знает.

Дарида легко упорхнула, а старуха окружила его материнской заботой, от которой он почти отвык. Деловито командуя им, она и накормила, и напоила какими-то снадобьями, и убрала за ним, и уложила спать — все показалось настолько естественным, будто бы проделывалось ею каждый день. Вешняков все еще жил в доме знахарки, а вот где в это время ютилась хозяйка уютного жилища, он не ведал. Не спрашивал, принимал как должное и заботу, и старания девушки вернуть ему здоровье. Сам же слишком часто незаслуженно обижал Дариду. Алексею впервые стало неловко и стыдно за себя. Он был еще слишком слаб, а может быть в лекарствах содержалось нечто такое, отчего он неизменно проваливался в сны без сновидений. И сейчас Морфей не заставил себя долго ждать — навалился и увлек за собой в страну грез…

Алексею снилась Лика. Она смотрела на него с такой нежностью и сочувствием… Жалела. Нет, только не это. Что угодно он вынесет, только не жалость.

Вешняков очнулся от сна с одной мыслью. Таким любимая не должна его увидеть. Никогда! Он постарается вернуться к ней, но прежним, и не иначе.

— Как такое может быть? — он смотрел на нее, не мигая, пытаясь осознать только что услышанную новость.

Дарида, казалось, находилась где-то далеко. Отвернувшись к шумной, прыгающей по камням реке, с грустной улыбкой она наблюдала за перекатами воды, думая о чем-то своем.

Алексей и верил и не верил девушке. Они пришли сегодня сюда, чтобы поговорить о том, что тревожило эту шуструю, как ветер и смешливую, как радость девушку почти два месяца. Каждый раз им мешали продолжить начатый разговор. Вешняков уже достаточно окреп от болезни и мог сам, без чьей-либо помощи передвигаться на коляске по поселку и даже за его пределами. Теперь его называли Горний Доктор. Он жил все еще в том домике, в котором приютила его Дарида. Оказывается, эта хижина была местной клиникой. Знахарка принимала там посетителей, а сама жила с бабкой. Теперь у Алексея имелся собственный дом. Дарида помогала Горнему Доктору во всем. Рашид раздобыл стол и инструменты, лекарства. Два переносных холодильника теперь всегда были заполнены медикаментами. Алексею приходилось, и оперировать, и принимать роды, и лечить обычные ушибы, да разбитые колени детей. Поселок был небольшим, всего на десять хижин. Мужчины занимались тем, что пасли овец, женщины — хозяйством и детьми. За два с половиной месяца, Вешняков привык жить тут, среди гор.

Как говорил Рашид, доктор им был очень нужен, и без работы Алексей не обходился ни дня. У стола для его колес имелась возвышенность, но чаще Горний Доктор работал на высоком устойчивом кресле, почти забывая о том, что собственные ноги до сих пор отказывались носить своего хозяина. В работе он становился самим собой, прежним…

И только по вечерам накатывала волной тоска, и грусть заключала в свои объятья его душу. Он каждый день с помощью Дариды делал упражнения для спины, терпел болезненные уколы и массаж, который девушка делала умело. Но НИЧЕГО пока не помогало…

Иногда ему хотелось рыдать, уткнувшись в подушку, чтобы никто не слышал и не знал о его отчаянии. Но он не мог. Не имел права сдаваться. Ведь его все еще ждала Анжелика. С её именем он засыпал и просыпался.

С её именем в нем жила надежда.

— Ты не ослышался, — тихо, словно шелест листвы произнесла девушка, — Я сказала правду.

— Правду? Но как? Когда это могло произойти? Я ничего не понимаю! — воскликнул Алексей, пытаясь поймать взгляд девушки.

Теперь она смотрела на свои руки, её тонкие пальчики мелко подрагивали, от волнения трепали кончик белоснежного передника, который она надевала всякий раз перед приемом пациентов.

— Я… я не знаю, как тебе сказать, как объяснить. Понимаешь тогда, в ту ночь… ты никак не мог согреться, а я очень боялась за тебя. Мы спали вместе, а потом твои губы, встретились с моими. И все произошло, тогда, — девушка еще ниже опустила плечи, — Я знаю, что ты любил не меня и целовал не мои губы. Ты был с ней, со своей женой. Ты думал о ней…, но у меня теперь есть твой ребенок.

Дарида замолчала и посмотрела на него, как победитель, с вызовом.

Ребенок… Алексей закрыл лицо руками.

Сколько раз он мечтал о нем, о своем ребенке? Сколько раз Лика просила его об этом чуде? Сколько раз умоляла со слезами на глазах? Он же только хотел встать покрепче на ноги, чтобы их малыш ни в чем никогда не нуждался, говорил жене, что еще не время…