Итак, Джонсон напомнил ему о деле, собрав вместе все нити этого преступления с гораздо большим искусством, чем ожидал от него Стрейндж.

Карин Эрикссон стала объектом «дела об исчезновении» год назад, когда был обнаружен ее рюкзак; она оставалась объектом «дела об исчезновении» и сейчас. Она не являлась объектом «дела об убийстве» по той простой причине, что исключительно трудно завести дело об убийстве, не имея каких-либо обоснованных подозрений, не имея мотива и прежде всего не имея трупа.

Итак, что же было известно о мисс Эрикссон?

Ее мать держала маленькую гостиницу в Упсале, но вскоре после исчезновения своей дочери переехала в родные места – в пригород Стокгольма. Карин, средняя из трех дочерей, только что окончила курс по специальности "секретарское дело" и выдержала выпускной экзамен если не с отличием, то, по меньшей мере, с надеждой получить приличную работу. Это была девушка, по общему мнению, классического нордического типа, длинноволосая блондинка с грудью, которая немедленно приковывала обостренное внимание мужчин. Летом 1990 года она совершила поездку в Святую землю практически без денег, но и без особых приключений. Правда, предполагают, что уже там она стала жертвой насилия со стороны израильского солдата.

В 1991 году Карин решила совершить еще одну поездку за моря; при этом положила себе за правило при любых обстоятельствах держаться подальше от военных, куда бы ни поехала. Она прошла трехмесячный курс обучения рукопашному бою в Упсале, обнаружив при этом способности и настойчивость, отнюдь не всегда свойственные ей при изучении секретарского дела. Как бы там ни было, это была высокая, ширококостная, атлетического сложения молодая женщина, которая вполне – спасибо, не беспокойтесь – могла о себе позаботиться.

Следствие показало, что Карин прилетела в Хитроу в среду 3 июля 1991 года, имея почти двести фунтов стерлингов в кармане, весь джентльменский набор для путешествий автостопом и адрес пансиона Молодежной христианской организации около площади Кингс-Кросс. Через несколько дней, проведенных в Лондоне, большая часть английской валюты, видимо, уже растаяла. Она села в поезд метро, идущий в направлении к Паддингтон (возможно), откуда (возможно) проделала путь по А40 и М40 – в Оксфорд. Управляющая пансионом в своем заявлении утверждает, что, по словам Карин, последняя направлялась в конечном итоге к своей отдаленной родственнице, живущей где-то в центре Уэльса.

По всей вероятности, Карин могли видеть на одной из дорог, примыкающих к А40, приблизительно в десять часов утра в тот же день. Она была весьма приметной фигурой: длинные, соломенного цвета волосы, выцветшие джинсы с прорехами на коленях по последней моде. Но особо приметным – по показаниям нескольких свидетелей – был желто-синий шведский флаг – 23 на 15 сантиметров, – пришитый к большому клапану ее рюкзака. На шее у нее был (всегда) шелковый шарфик тех же национальных цветов – солнечного света и неба.

Нашлись два свидетеля, которые довольно уверенно утверждали, что женщина, соответствующая по описанию Карин, пыталась остановить попутку между Хедингтоном и Бенбери-роуд около Оксфорда. Еще один свидетель, молодой человек, ожидавший автобус в начале Бенбери-роуд в Оксфорде, припомнил, как она целеустремленно шла в тот же день по дороге, направляясь в Оксфорд. Время? Около полудня, – с уверенностью утверждал он, поскольку только что вышел тогда перехватить рюмочку в "Игл и Чайлд" в Сент-Джилесе. Но более достоверные данные содержались в показаниях последнего свидетеля. Адвокат, который на машине отправился навестить свою мать в Ярнтон, возможно, видел ее идущей по Сандерленд-авеню, обсаженной деревьями дороге, соединяющей Бенбери-роуд и Вудсток-роуд.

В этот момент Джонсон заглянул в свои записи, вынул довольно коряво нарисованную схему и передал ее Стрейнджу.

– Вот куда она попала, сэр, – если, конечно, верить, что она добралась до Вудсток-роуд.

Не проявляя энтузиазма, Стрейндж рассматривал схему, а Джонсон продолжал свой доклад.

Карин могла, конечно, пойти прямо – прямо вдоль А40, вдоль дороги, где для человека, путешествующего автостопом, было бы гораздо легче подхватить попутку, чем у скоростных шоссе, которые она уже успешно миновала. Кроме того, А40 идет довольно точно в направлении места жительства ее троюродной кузины, или кто там она ей, около Лландовери. Но детектив, расследовавший дело, не счел перспективным вариант "Уитни" – или "Волверкот" – или "городской центр"; но остановился на дороге, ведущей в Вудсток...

Во вторник 9 июля 1991 года, солнечным утром, приблизительно в 7.15 (продолжал докладывать Джонсон), Джордж Далей, проживающий по адресу: Бленхэйм, вилла 2 Бегброк, Оксфордшир, – вывел на утреннюю прогулку своего восьмилетнего спаниеля породы кинг-чарлз и шел с ним по тропинке мимо «Королевского солнца» – придорожной пивной на северной части А44, расположенной приблизительно в миле от обращенной к Оксфорду окраины Вудстока. В зарослях живой изгороди из боярышника Далей увидел, по его словам, всплеск яркого цвета среди густой травы; подойдя ближе и нагнувшись, он буквально наступил на фотоаппарат, а затем обнаружил ярко-красный рюкзак.

Конечно, на этой стадии не было никаких свидетельств того, что совершено преступление, – да и сейчас нет, – и внимание Далея привлекла камера. Он обещал сыну Филипу купить фотоаппарат, парню скоро должно было исполниться шестнадцать; а фотоаппарат, который он нашел, – тяжелая, явно очень дорогая вещь, – послужил слишком сильным искушением. Он забрал домой и рюкзак и аппарат, где второпях тем же утром и более основательно вечером обсудил с женой Маргарет сложившуюся ситуацию.

Находка принадлежит тому, кто первый на нее наткнулся, – в таких правилах они были воспитаны. Ну, рюкзак, ладно. Он явно – и без сомнения – принадлежал кому-то; но аппарат – на нем ведь не было имени, не правда ли? Они не знали ничего такого, что указывало бы на связь между рюкзаком и фотоаппаратом. Вот они и вынули из фотоаппарата пленку, которая, по всей видимости, была уже полностью отснята, и бросили ее в огонь. Это же не преступление? Иногда даже полиция, смело предположил Далей, не очень уверена, следует ли отнести то или иное к разряду преступлений. Если велосипед украден, то это, конечно, преступление. Но если вы сумели доказать, что велосипед вовсе не был украден, а, скажем, потерян, тогда же это не будет числиться преступлением, как вы считаете?

– А он, случаем, не бывший полицейский, этот Далей? – спросил Стрейндж, оценив постановку вопроса.

Джонсон усмехнулся и отрицательно качнул головой. По словам Далея, его жена, Маргарет Далей, чувствовала себя виноватой, глядя на рюкзак, валяющийся в доме, и уговорила мужа отнести находку на следующий день – в среду – в полицию и заявить, что он нашел его только что. Но складно соврать он не смог, и вскоре стало ясно, что лжец из него никудышный. Потребовалось не так уж много времени, чтобы Далей изменил свои показания.

Сам рюкзак? Производит впечатление совсем нового, если не считать чуть тронутых ржавчиной пуговиц на клапанах. Содержит предположительно все, что молодая женщина взяла с собою в путешествие, включая паспорт на имя Карин Эрикссон с адресом в Упсале, Швеция. Похоже, что чета Далей ничего не тронула, но содержимое представляет весьма ограниченный интерес: обычные женские причиндалы, включая зубную пасту, тампакс, губную помаду, тени для глаз, румяна, расческу, пилку для ногтей, пинцет, бумажные салфетки; почти полную пачку "Мальборо" с дешевой одноразовой зажигалкой; письмо двухмесячной давности, по-шведски, от приятеля, в котором тот пишет (если верить переводу) о любви, готовой ждать вечность, но просит о свидании в несколько более короткие сроки; тощий кошелек, в котором ни кредитной карточки, ни аккредитива – только пять десятифунтовых банкнот (новых, но с номерами вразброс); кляссер с второсортными английскими марками; серый пластиковый плащ, очень аккуратно сложенный; потертую открытку с картиной Веласкеса "Венера" на одной стороне и адресом родственницы на другой; две чистые (чистейшие) пары трусиков; одно бледно-голубое платье; три мятые блузки – черная, белая и темно-красная...