«У ворот дежурят несколько охранников, — говорил он, — но если будете вести себя тихо, вас скорее всего не заметят».

Штурман объяснил, что за все время существования платформ их никогда не атаковали всерьез. Лига полагала, что удаленность от земли служит ей хорошей защитой. Добавьте к этой природной преграде огромные стены и репутацию Инспектората Иштат. Плюс необычные ключи, которые хранились у самых доверенных сэров, безоговорочно лояльных Лиге. Все это было достаточной гарантией безопасности. Охранники стояли у ворот больше для проформы и не ждали беды.

«Если вам повезет, — сказал штурман, — они и вовсе будут спать».

Шпрот не знал, стоит ли доверять этому человеку. Он мог завести их в ловушку. Впрочем, единожды начав, выдавать тайны Лиги, штурман в конце концов разоткровенничался. Он с такой готовностью отвечал на вопросы, что Нинеас пробормотал: «Сдается мне, этот парень уже метит в пираты».

В самом деле: штурман, казалось, предвидел вопросы и отвечал еще прежде, чем они были заданы.

Не надо соваться к главным воротам, сказал он. Ворота эти находятся на фасаде, напротив моста, но пиратам следует проплыть вдоль стены на юг, к боковому входу. Он используется, если нужно попасть на склад с воды. Это высокая узкая дверь с единственной замочной скважиной в центре. В нее надлежит вставить ключ — полностью, как в детских деревянных головоломках, которые собирают из кусочков. Поворачивать ничего не надо; как только ключ встанет на место, дверь будет отперта. Внутри хранится масса разных вещей, а также сырье, заготовки и какие-то машины. Штурман не мог описать их в подробностях, но этого и не требовалось. Пиратам нужен был только склад горючего вещества — самый большой в Изученном Мире. Штурман не стал выяснять, что они собираются там делать…

Тянулись бесконечные минуты. Шпрот горько сожалел, что не отправился к платформам вместе с Пичугой и Клайтусом. Он должен был взять этот риск на себя. В конце концов, именно Шпрот привел сюда пиратов. Так почему же не он пошел на опасное задание? Да, Довиан отдавал приказы, и Шпрот повиновался, но он мог хотя бы спросить…

Внезапно, прежде чем юноша понял, что происходит, Довиан протянул руку, выхватил у него мешочек со жребием и швырнул за борт.

— Я пойду, — сказал он. — Не спорь со мной. Пока еще я здесь командую, и таков мой приказ. Мне просто хотелось, чтобы ты узнал первым. Остальным скажем вместе. Пойдем.

— Нет! — Шпрот упер ладонь в грудь Довиана. — Нет, мы будем тянуть жребий. Мы ведь договорились! Нельзя…

Горячая ладонь Довиана накрыла руку юноши.

— Успокойся. Я болен. Собственно, я умираю. Я понял это уже довольно давно и только думал, как лучше попрощаться с миром.

— Ты не можешь умереть! — Шпрот понимал, что это звучит глупо, по-детски, но не мог совладать с собой. — Ты не можешь бросить меня…

— Здесь ты неправ. Я отдал тебе все, что имел. Лучшие годы моей жизни — те, что я провел с тобой, малыш. Я вложил в тебя всю свою мудрость. Не так уж много ее было, что правда — то правда, но я выучил тебя всему, чему должен научить отец, разве нет? Отцы живут для того, чтобы увидеть, как их сыновья становятся мужчинами. Только тогда они могут покинуть их. Вот теперь пришел и мой срок.

Шпрот снова заметил движение на мосту. Затаив дыхание, он вглядывался в темноту, пока не увидел, как лодка вынырнула из теней, направляясь к «Баллану». Теперь юноше хотелось, чтобы она остановилась. Ему нужно было время…

— Мы ведь договорились, — сказал он Довиану. — Ты не должен…

Старик вздохнул.

— В один прекрасный день ты сядешь на трон Акации. Сядешь — пусть даже сейчас в это не веришь. Если б мог, я бы остался рядом с тобой, я гордился бы таким сыном… но мое время истекло. Я не сумею помочь тебе так, как хотел бы. Однако я могу сделать кое-что другое. — Довиан положил руку на плечо юноши. — Позволь напоследок показать тебе еще одну вещь: как умирать со славой.

За разговором они упустили момент, когда пираты вернулись на «Баллан», но шепотки тут же разнеслись по всему кораблю. Ключ подошел! Склад открыт. Лазутчики убили двух охранников у главных ворот, а более никого живого в поле зрения не оказалось.

— Я превращу платформы в преисподнюю, даю слово. Перестань, Дариэл, не печалься. Я прошу тебя только об одном… Нет, о двух вещах. Ты ведь не откажешь мне? Знаю, что не откажешь. Так уж я тебя выучил.

Чуть менее часа спустя Шпрот приказал команде убрать весла и поднять черный парус. Ветер переменился. Он дул ровно и гнал корабль в океан. На восточном горизонте небо окрасилось красно-оранжевым цветом, знаменуя близкий рассвет. За кормой же по-прежнему были лишь чернота и тишина. Ничто. Безымянный страх, от которого Шпрот бежал всю свою жизнь.

Так прошло два часа. Люди начали перешептываться, опасаясь, что Довиана схватили. Никто не знал, с чем он встретится, проникая в отпертую твердыню. Возможно, их план провалился. Шпрот отошел от товарищей и встал на носу корабля. Что бы там ни случилось, Довиана больше нет. Это невозможно. Немыслимо. Хотелось остановить корабль, остановить движение времени…

Шпрот не успел додумать мысль. В этот миг душа Довиана отправилась к Дающему. Вспышка света, что провожала ее в дорогу, превратила ночь в день, а море — в черное зеркало. В его поверхности отражалось танцующее, вздыбленное небо. Шпрот не оглянулся. Ему было страшно. В этот момент он был уверен, что бушующий пожар поднялся до самых высоких небес, вознося на языках пламени дух Довиана. Если обернуться и посмотреть на огонь, тот поглотит весь мир.

Странные, глупые мысли. Такие же несуразные, как перекрученная логика сна, которая и не логика вовсе. Шпрот понимал это и все-таки не обернулся. Он посмотрел на восточный горизонт и увидел, что здесь тоже разгорается пожар. Два пламени устремились друг к другу, окрашивая небеса в огненные цвета наступающего дня.

Мэна не пренебрегала жреческими обязанностями, но теперь львиная доля ее свободного времени была посвящена урокам Мелио. Они встречались каждый день, когда Мэна заканчивала свои дела в храме. Теперь молодые люди уже не беседовали, как в первые дни. Все их внимание было посвящено игре мечей. Мелио заявил, что давно не практиковался и никогда не пробовал себя как учитель, однако быстро приноровился к этой роли, словно был рожден для нее.

Через несколько дней после начала обучения Мелио отправился в горы в поисках подходящего дерева для тренировочного оружия. Здесь не рос ясень, который использовали на Акации, зато нашлась вполне подходящая крепкая древесина красноватого цвета. К концу первой недели оба фехтовали деревянными мечами. Они оказались легче, чем хотелось бы Мелио, но все же он был доволен. Каждый день молодой марах добавлял маленькие усовершенствования — шлифовал деревянный клинок, полировал его песком, делая оружие все более удобным и эстетичным.

Новое знание давалось Мэне легко. Положение тела, хват на рукояти, правильная стойка — все она запомнила моментально. Стоило Мелио один раз исправить ошибку, и Мэна больше никогда не повторяла ее. Сперва она изумляла наставника, но с каждым днем он относился к способностям Мэны все спокойнее, принимая их как должное. Мелио показывал разные типы ударов, учил передавать силу от ног к торсу и клинку. Мэна была в отличной физической форме. Она часто плавала в гавани и ныряла за устрицами; подобные упражнения шли на пользу телу. Мелио, однако, научил ее использовать группы мышц, о которых она раньше даже не подозревала.

Первую Форму — Эдифуса при Карни — Мэна выучила за три дня. Бой между Элисс и Безумцем из Каривена занял всего два. Мелио предложил пропустить Третью Форму, где рыцарь Бетерни использовал в бою «вилки демона», но Мэна не желала и слышать об этом. Она помогла Мелио изготовить деревянную версию небольшого, похожего на кинжалы, оружия. Целый день они резали и кололи, увертывались и кружились, приседали, уклонялись и атаковали друг друга короткими стремительными движениями, подняли тучи пыли и перепугали служанок. Девушки стояли на почтительном расстоянии, в ужасе созерцая, как их госпожа постигает искусство войны. Мэна оттачивала свои навыки, сохраняя невозмутимое, бесстрастное лицо богини. Она не выказывала усталости и никогда не уклонялась от вызова. Лишь утирала пот с лица и гордо выпрямлялась, готовая к новой схватке, даже если сердце колотилось как бешеное и в легких не хватало воздуха.