При мейнцах миста в империи стало еще больше, чем во время правления Акаранов. Он был повсюду, привычный как вода или хлеб, дешевле кендовийского вина. Лика взялся за трубку одним тоскливым вечером, когда не сумел добыть бутылку. Какое потрясающее открытие! Вдохнув дым, генерал понял, что ошибался: война не закончена. Он — демон кровавой кары. Он убивал нюмреков прежде и сделает это снова. Генерал лежал на спине и видел прямо над собой картины, нарисованные на ночном небе. Вот он шагает по Ошении, держа по мечу в каждой руке. Мир не видывал подобных ему уже много столетий. Алайн шагнул в грезы и оказался в настоящем, невыдуманном мире. Он ощущал землю под ногами и вдыхал в легкие воздух. Он прошел тысячу миль и сражался, пока его лицо не стало красным от крови нюмреков. Руки словно срослись с мечами, сталь была частью его тела. Он убил бессчетное множество врагов. Он нес священное возмездие и собирал кровавую дань…

…Утром Лика со стоном очнулся от видений — стареющий оборванец, а никакой не герой и не великий воин. Алайн мог отринуть наркотик и проклясть его за обман, но пары миста все еще дурманили мозг, и казалось, что в ночных грезах заключена истина. Навеваемые мистом видения были яркими, четкими, осязаемыми — настоящими, как жизнь.

Закон запрещал людям использовать мист в дневное время, в рабочие часы. Нарушителей заключали под стражу и отбирали наркотик — наказание, которого боялись все. Впервые за долгое время Лика примирился со своим нынешним существованием. Днем он заливал в себя добрую порцию вина и ухаживал за лошадьми, чтобы заработать несколько монет и купить мист который скрашивал ночные часы. Подобно миллионам трудяг, Алайн не замечал, что происходит вокруг, не думал, во что он превратился. Трудно было сказать, в какой момент он попал в полную и безраздельную зависимость. Мист стал его хозяином и господином. Лика больше не верил ни в какого бога и посвятил себя новому служению.

Именно об этом он размышлял, возвращаясь вечером к своей хижине. Незадолго перед тем он купил пакетик миста и шел, лаская пальцами длинные ломкие нити. Поскорей бы добраться до хижины! Можно будет набить трубку и вдохнуть…

Алайн замер на полушаге. Ему почудилось чье-то дыхание в темноте.

— Прошу прощения, — донесся голос, — я не хотел вас пугать.

В тени перед хижиной что-то зашуршало, и подлунный свет вышел человек. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, но незнакомец развел руки в стороны, показывая, что не имеет дурных намерений.

— На самом деле это вы меня напугали. Подошли так тихо…

Голос звучал успокаивающе и миролюбиво, однако бывший генерал не любил людей в капюшонах. Особенно тех, кто выходит из ночной темноты и загораживает ему дорогу. И он всем видом продемонстрировал это незнакомцу.

— Вы Лика Алайн? — спросил человек.

Вопрос застал генерала врасплох. В первый миг он подумал, что пришелец слышал его бормотание на скале. Лика поспешно спрятал нити миста в карман.

— Вы Лика Алайн? Командующий акацийской армией в Мейне? Лика Алайн, которого иногда называют Оседлавшим Зверя?

Человек говорил по-акацийски очень чисто, как уроженец острова. Лика давным-давно не слышал совершенной речи. Кто мог говорить такие слова на таком языке? Очевидно, только убийца, который хотел быть уверен в своем предположении, прежде чем расправиться…

— Вы — Лика Алайн, первый человек, убивший нюмрека?

— Нет, — сказал генерал на местном диалекте. — Вы ошиблись.

Фигура в капюшоне не сдвинулась с места. Она походила на статую, наполовину слившуюся с ночными тенями. На миг Лика подумал: может, у него галлюцинации? Может, эта статуя всегда тут стояла, а он не обращал внимания? Или, возможно, никакой статуи не было вообще, а жаждущее миста сознание просто сыграло с ним злую шутку?..

Однако незнакомец снова заговорил:

— Жаль, очень жаль. Мне нужен Лика Алайн. Видимо, я ошибся. Простите, что потревожил. Позвольте предложить вам кое-что… маленькую компенсацию за беспокойство. Вот…

Человек выпростал из-под плаща руку. В воздух взлетела маленькая монетка. Она вертелась и мерцала, вспыхивая лунным светом. Лика невольно проследил за ней взглядом. Старый воровской трюк — но он попался. Впоследствии Лика не мог точно сказать, заметил ли он движение человека. Одно определенно: он ощутил удар в живот. Что-то твердое врезалось в него с такой силой, что едва не пробило насквозь. А в следующий миг Лика почувствовал укол в шею. Боль вспыхнула на миг и тут же угасла. И вместе с ней угасло сознание.

Алайн открыл глаза. Он отчетливо помнил человека в тенях, его голос, подброшенную монетку и удар в живот. Несколько секунд генерал лежал, размышляя обо всем этом. Мало-помалу взгляд прояснился, и Лика понял, что смотрит на грубые балки потолка. Их освещали мерцающие отблески огня из очага. Лика хорошо знал этот потолок — каждую неровность в нем, сучок в одной из балок, кружево старой паутины в углу. Он лежал в своей хижине, на собственной койке, созерцая знакомый потолок. Что все это значит?..

Фигура в плаще склонилась над ним.

— Ты солгал мне, Лика Алайн. Не скажу, что удивлен. Сейчас не то время, чтобы запросто разговаривать с чужаками… Только вот врешь ты неубедительно.

Человек взял свечу и поднес к лицу. Лика ошарашенно воззрился на незнакомца. Он увидел старого человека с кожей, морщинистой словно древесная кора. Его волосы были седы, редкая борода заплетена в косички на сенивальский манер. Если тело подходит к лицу, оно должно быть слабым и тщедушным. Нищий бродяга, жалкий человеческий обломок… Как же этот хлюпик сумел уделать генерала?

Человек, казалось, прочитал его мысли.

— На самом деле я не такая уж развалина, какой кажусь. Равно как и ты. Хотя в честной драке у меня не было бы шансов против тебя. То, что здесь случилось… пусть это не задевает твоей солдатской гордости. — Он помедлил секунду. — Посмотри повнимательнее, Лика Алайн. Скажи, узнаешь ли ты меня. Мы ведь встречались прежде — в другое время, в другой жизни…

Лика повиновался, посмотрел повнимательнее. И обомлел.

— Канцлер! Таддеус Клегг.

Старик улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Для тебя не все еще потеряно.

Коринн Акаран наконец признала, что в мейнских женщинах есть, пожалуй, некая своеобразная красота. Она размышляла об этом, едучи по горной тропе, что извивалась серпантином, уводя все выше и выше, к Небесной Скале. Мейнки могут быть привлекательными; нужно лишь привыкнуть к резковатым чертам. Все мейнцы имели примерно одинаковый тип внешности, но жесткие, четко очерченные лица, которые казались такими красивыми у мужчин, были неуместны для женщин. Во всяком случае, так полагала Коринн до последнего времени. Лишь недавно она поняла, что, глядя на мейнок, всегда сравнивала их с собой. Теперь, когда Коринн ехала по тропе в компании молодых мейнских женщин, ее мысли вновь вернулись к этой теме.

Все началось с приказа. Хэниш Мейн, сообщил посланник, желает, чтобы принцесса Коринн проводила больше времени с его кузиной Репной и другими знатными женщинами из Мейна. Посланник сказал «желает», но они оба знали, что слово «требует» более уместно в данной ситуации.

Хэниш назвал Коринн принцессой. Все называли ее принцессой, хотя, по сути дела, она была пленницей на острове, некогда принадлежащем ее отцу. Коринн жила среди людей, которые убили отца, обратили в руины Акацийскую империю и уничтожили род Акаран. Она ходила по коридорам, знакомым с детства. Она видела в окнах привычные пейзажи — нижний город и море. Вечерами часто ужинала за огромным столом в центральной зале. Но она более не была в кругу семьи. Другие люди заняли фамильный дворец. Молитвы читали на другом языке и славили богов другого пантеона — странного, злобного, суть которого Коринн так и не поняла. Ее жизнь балансировала на грани между «тогда» и «теперь». Нынешняя реальность перемешивалась с воспоминаниями. Коринн не знала, есть ли на земле еще хоть один человек, который оказался в подобных обстоятельствах.