Он нашел спящую дочь посла и связал ее по рукам и ногам без единого звука. Девушка только и успела, что поднять руку, когда Тасрен прижал лоскут ткани к ее рту. Сын посла, мальчишка-подросток, спал неглубоко и оказался силен. Они боролись несколько секунд в непроглядной темноте. Это была необычная, жутковатая борьба — тем более странная, что мальчик не произнес ни слова даже после того, как убийца вывернул ему руку и едва не сломал ее. Жена посла ахнула, когда изогнутое лезвие ножа коснулось ее горла. Она открыла глаза и посмотрела Тасрену в лицо, прошептав имя мужа, но что это обозначало, мольбу или упрек, он не знал наверняка. Тасрен связал их всех там где нашел, остро осознавая, какое милосердие он проявил.

С тремя домашними слугами дело обстояло иначе. Они спали вповалку, все трое рядом, и вскочили на ноги, готовые сражаться с убийцей. Тасрен ощутил невероятное облегчение, когда зарезал их. Стычка была довольно громкой, и на некоторое время убийца замер в неподвижности, прислушиваясь к каждому шороху и пытаясь понять, не услышали ли его.

Гурнал, должно быть, что-то почувствовал. В прежние годы он бы уже стоял на ногах, вооруженный и готовый обороняться, но Акация сделала его слабым. Когда Тасрен вошел, посол перекатился с боку на бок на кровати, запутавшись в простынях, как ребенок. Наконец он приподнялся на локтях и пробормотал что-то себе под нос. Потом задрыгал ногами, спустил голые ступни на пол и сел на кровати. Понял ли Гурнал, что он в комнате не один? Судя по его поведению, вряд ли. Гурнал не заметил Тасрена, притаившегося в тени за шкафом. Он снова что-то пробормотал, поднялся и пошел к выходу.

Тасрен выскочил из своего убежища и быстро полоснул Гурнала ножом под коленом — сперва по одной ноге, потом по другой. Посол упал. Тасрен схватил его за ворот и дернул назад. В следующий миг он сидел на Гурнале верхом, коленями прижимая его руки к полу. Посол крикнул во всю силу своих легких, но тут Тасрен приставил окровавленное лезвие своего ножа к кончику его носа. Гурнал мгновенно замолк.

— Кому ты служишь? — спросил Тасрен на родном языке, слова которого были резки и неблагозвучны. Точно речные камни трещали под зубилом.

Гурнал смотрел на убийцу, не узнавая его. Глаза посла были того же серого цвета, что и у Тасрена.

— Мейну. Крови Тунишневр. Тысячам тех, кто погиб. Тех, с кем… я единое целое.

— Хорошо, что ты произносишь такие слова. Они правильны. Но правильный ли ты человек?

— Конечно, — сказал Гурнал. — Кто ты? Почему ранил меня? Я…

— Молчи. Вопросы задаю я. — Тасрен уселся поудобнее, уперев колено в грудь посла. — Когда ты окажешься рядом с королем?

Лицо Гурнала исказила гримаса боли. Всем своим видом он давал понять, как ему худо. Тасрен давил коленом на грудь, пока посол не закашлялся. Наконец он заговорил, до сих пор ошеломленный, будто не верил, что все происходит на самом деле. Его разбудили среди ночи, ранили, прижали к полу и теперь заставляют отвечать на бесцеремонные вопросы. Неслыханно! Тасрен тем временем не давал ему поблажки. Он настойчиво расспрашивал Гурнала, и тот говорил, пересказывая подробности своей повседневной жизни, перечисляя свои обязанности и места, где он должен появиться в течение нескольких ближайших дней. Наконец Гурнал заметно успокоился и стал отвечать охотнее, словно поняв, что ничего страшного и необратимого с ним не произойдет.

— Ты встретишься с королем сегодня вечером? — спросил Тасрен.

— Конечно. Правда, не один на один. Я должен присутствовать на приеме в честь ошенийских гостей. Там будет много…

— Где прием?

— Во дворце. Сегодня и завтра. Я получил личное приглашение. Небольшой банкет, только для своих. Редко удается поужинать за одним столом с королем, но я… — Гурнал осекся на полуслове. В его глазах появилось изумление. Несколько секунд он лишь беззвучно шевелил челюстью, пока наконец дар речи не вернулся к нему. — Я узнал тебя. Тасрен! Тасрен…

Убийца шикнул, призывая к молчанию. Он наклонился к уху Гурнала, коснувшись губами мягкой кожи и хрящей, и прошептал:

— Кто я — не имеет значения. А важно то, что ты становишься слабым. Ты говоришь ртом, а не сердцем.

Посол пытался возразить. Его взгляд метался из стороны в сторону, словно ища помощи. Словно ему нужно было увидеть чьи-то глаза, чтобы начать действовать.

— Может быть, Каллах, кто судит всех перед вратами гор, услышит тебя и позволит войти, — продолжал Тасрен, — но в этом мире у тебя другой повелитель, и ему решать, насколько ты полезен. Вождь недоволен тобой, Гурнал. Хэниш Мейн более не ценит твою жизнь. Однако ты мейнец и ты получишь последний шанс доказать свою верность.

Остаток ночи Тасрен провел, объясняя послу и его семье, что нужно делать. Он живописал боль и пытки, которым подвергнет их Хэниш, если они провалят задание. Он напоминал им о долге мейнского народа и о силе Тунишневр, которые карают любого, кто вызывает их гнев. У них остался последний шанс обелить себя. Жена и дети должны показаться на публике, делая вид, что все в порядке. Они будут притворяться, выслуживаться и льстить акацийцам. Они придумают, как объяснить исчезновение слуг, и не позволят никому войти в дом. Тем временем Гурнал откроет Тасрену все, что ему необходимо знать, дабы подобраться к королю. Научит его местным обычаям. Расскажет, с кем он может столкнуться и какую охрану встретит. Говоря кратко: они помогут ему убить короля.

Тасрен покинул дом посла на следующий день. На нем был парик, сделанный из волос одного из убитых слуг. Парик сидел как влитой; поверх него Тасрен надел повязку из конских волос — знак того, что ее обладатель выполняет важное и срочное поручение. Тасрен был избран для своей миссии не только потому, что обладал навыками убийцы. Еще одна причина состояла в том, что внешне он очень походил на Гурнала — та же форма лица, тот же разрез глаз, такие же высокие скулы. Как-никак, они родственники — троюродные братья по материнской линии. Сильнее всего различался цвет волос, но парик решил эту проблему.

Тасрен без особого труда нашел путь наверх. Он вошел в ворота дворца вместе с другими людьми. Стражники не задали ему ни единого вопроса; один из них махнул рукой: проходи. Никто не обыскивал гостей на предмет оружия. Стражники просто стояли в определенных местах и поглядывали по сторонам — зрители, а не участники событий. Тасрену казался отвратительным запах этого места. Невероятное смешение различных ароматов, сладких притираний, духов из всех уголков мира. Все было именно так, как предсказывал Хэниш: представители множества стран и народов, которые улыбались и кланялись своим акацийским хозяевам. Неужели весь мир отрекся от гордости? Они походили на оленей и антилоп, что поют оды льву, пожирающему их детей. Какой в этом смысл? Тасрен силился понять — и не мог.

Весь вечер он простоял вблизи выхода из зала, делая вид, что ему удобно в странных одеждах посла. Тасрен приветливо кивал людям, встречаясь с ними взглядом, и словно невзначай отворачивался от тех, кто намеревался с ним заговорить. Два раза ему не удалось избежать беседы со «знакомыми». Тасрен кашлянул в кулак и объяснил свою молчаливость простудой. Акацийцы развеселились. Он слишком долго прожил на острове, шутили они, и сам стал акацийцем — кашляет от легчайшего сквознячка. Оба «приятеля» отошли, улыбаясь.

Прием вымотал Тасрена до полного изнеможения. Ни на миг он не мог расслабиться. Сердце яростно колотилось о ребра. Нос и щеки были покрыты бисеринками пота; изнанка парика тоже стала влажной. И тем не менее любой, кто смотрел на него, видел на лице «посла» спокойное, благодушное выражение.

Настал момент, когда в зале повисла тишина, и глашатай объявил выход монарха. На голове короля возлежал золотой венец с шипами, имитирующими иглы акации. Тасрен смотрел на него, понимая, как близок он к цели. Лишь несколько шагов отделяли его от славы и места в истории народа Мейн.

Тасрен и не пытался подойти к королю. Сегодня он лишь произвел разведку. Самое важное случится завтра.