Латея хитро улыбнулась ему:

– О, я сказала, что она обратилась не к тому человеку, но я не сказала, что не могу заработать предложенные деньги.

– Я не понимаю, – сказала Дженнсен, придерживая плащ у горла, поскольку ее била дрожь.

Латея некоторое время пристально смотрела на гостей, словно желала удостовериться, что они внимательно слушают ее.

– Вы ищете мою сестру Алтею. Я – Ла-тея. Она – Ал-тея. Именно она помогла вам, а не я. Твоя мать, видимо, спутала имена, или ты запомнила неверно. Эта ошибка в свое время была частой. Тогда мы были вместе. Мы с Алтеей одарены по-разному. Именно Алтея помогла тебе и твоей матери, а вовсе не я.

Дженнсен оцепенела от разочарования. Впрочем, она не чувствовала себя побежденной. Существовала еще тоненькая ниточка надежды.

– Пожалуйста, Латея, не могли бы мне на этот раз помочь вы? Вместо сестры?

– Нет. Я ничего не могу сделать для тебя. Я слепа в таких случаях. Только Алтея может видеть дыры в мире. А я не могу.

Дженнсен не знала, что это значит – дыры в мире.

– Слепа ... в моем случае?

– Да. Я сказала тебе, что не умею. А теперь уходи! – Женщина начала закрывать дверь.

– Подождите! Пожалуйста! Можете хотя бы сказать, где живет ваша сестра?

Колдунья снова взглянула на полное ожидания лицо Дженнсен:

– Это опасное дело...

– Это – дело, – сказал Себастьян голосом холодным, как ночь вокруг. – И золотая марка – цена его. За марку мы хотя бы должны узнать, где сможем найти вашу сестру.

Латея обдумала услышанное, затем таким же холодным голосом, каким только что говорил Себастьян, сказала:

– Я не хочу ничего общего иметь с делами такого рода. Понятно? Ничего общего! Если Алтея делает такое – это ее беда. Спросите в Народном Дворце.

Дженнсен стало казаться, что она помнит путешествие к женщине, живущей не очень далеко от дворца. Она тогда думала, что это Латея, но должно быть, там жила ее сестра Алтея...

– Но не можете ли вы сказать еще что-нибудь? Где она живет, как мы можем ее найти?

Себастьян положил руку на дверь прежде, чем женщина успела закрыть ее.

– Все это – слишком жалкие сведения. За предложенную плату нам причитается больше.

– Невелика плата за то, что я уже сказала вам. Я дала информацию, которая вам нужна. Если моя сестра хочет испытывать судьбу, ее дело. А вот в чем я не нуждаюсь за любую плату, так это в неприятностях.

– Мы не хотели доставить вам неприятности, – сказала Дженнсен. – Нам только необходима помощь. Если вы не можете помочь, мы благодарим вас за имя вашей сестры. Мы будем искать ее. Но есть еще кое-какие важные вещи, которые я бы хотела узнать. Не могли бы вы сказать...

– Если у вас есть хоть какое-то благоразумие, вы оставите Алтею в покое. Такие, как ты, только приносят нам вред. А теперь вон от моей двери, не то я напущу на вас кошмары.

Дженнсен посмотрела на ее лицо, выглянувшее из тени.

– Кошмар на нас уже наслали, – сказала она и двинулась прочь.

Чувствуя себя модно одетым, Оба шел в своем кепи и коричневой шерстяной куртке по узким улочкам, напевая мелодию, которую услышал, проходя мимо таверны. Перед поворотом на дорогу, ведущую к дому Латеи, ему пришлось пропустить проезжающего мимо всадника. Уши коня повернулись в его сторону. Когда-то у Обы тоже была лошадь, и он любил ездить верхом, но мать решила, что они не могут позволить себе держать лошадь. Более практичным было иметь быков – они делали больше работы, – но с ними особо не подружишься.

Оба шел по темной дороге, и под его ботинками скрипел снег. Навстречу ему прошла какая-то пара. Наверное, тоже ходили к Латее за снадобьем. Женщина настороженно взглянула в его сторону. На темной дороге это было естественно, а кроме того, Оба знал, что некоторых женщин его вид просто пугает. Мужчина, шедший рядом с нею, встретился с Обой глазами – хотя мало кто из мужчин смотрел на него...

Их взгляды напомнили Обе о крысе. Он ухмыльнулся при воспоминании о том, как узнает новые вещи. Кажется, мужчина и женщина подумали, что он смеется над ними. Тогда Оба приподнял перед леди свое кепи. Она в ответ чуть улыбнулась. Это была добрая, ничего не значащая улыбка – так Обе часто улыбались женщины. А он сразу начинал чувствовать себя шутом...

Пара растворилась во тьме. Оба же, засунув руки в карманы куртки, повернул к дому Латеи. Он терпеть не мог ходить туда в темноте. Колдунья сама по себе пугала его, а ночной поход к ней вызывал еще больший страх...

Оба судорожно вдохнул прохладный зимний воздух. Он не боялся оказать сопротивление грубой силе, но знал, что беспомощен перед колдовством. Он знал, в какое жалкое состояние повергает его снадобье Латеи. Оно прожигало Обу, входя в него и исторгаясь вон. Зелье не только вызывало боль, от него Оба терял власть над собой, а после ощущал в себе что-то звериное. Это было так унизительно.

Он слыхал истории о людях, которые разозлили колдунью. Их постигла ужасная кара – лихорадка, слепота, медленная, намеренно мучительная смерть. Один человек сошел с ума и голым бросился в болото. Люди говорили, что он каким-то образом разозлил колдунью. Его нашли погибшим от укуса змеи, он весь распух и стал багровым; тело его плавало среди осклизлых водорослей.

Оба не мог вообразить, что должен был сделать этот человек, чтобы заслужить от колдуньи такую судьбу. Ведь он должен был знать об опасности и остерегаться этой старой сварливой бабы.

Иногда Обу преследовали кошмары о том, что при помощи своего колдовства она может сделать с ним. Во власти Латеи было пронзить его тысячью копий. И даже содрать мясо с костей. Или сварить его глаза прямо в голове. А то и сделать так, чтобы его язык распух, и тогда он подавится и задохнется, испытав страшные мучения...

Он поспешил к дому колдуньи. Раньше начнешь, раньше закончишь... Оба уже хорошо знал об этом.

Подойдя к двери, он постучал:

– Это Оба Шолк. Мать прислала меня за лекарством.

Ожидая ответа, он наблюдал, как его дыхание облачком поднимается к небу. Дверь наконец открылась, и Латея принялась разглядывать его. Он подумал, что колдунья могла бы посмотреть на него, и не открывая двери. Иногда, когда он ждал, пока Латея смешает снадобья, к ней приходили, и она запросто открывала дверь. Однако, если приходил Оба, она всегда сначала разглядывала его в щелку.

– Оба.

Ее голос был такой же постный, как и выражение лица. Она открыла дверь, впуская его. Осторожно, проявляя уважение, Оба ступил внутрь. Он осматривался, хотя хорошо знал это место. Он следил за тем, чтобы не быть с ней слишком напористым.

Латея не испытывала к нему ни капли страха и запросто подтолкнула его плечом, понукая пройти в комнату.

– Опять у твоей матери колени? – спросила она, захлопывая дверь, из которой шел холодный воздух. Оба кивнул, уставившись в пол:

– Она говорит, что они очень болят и ей надо бы вашего лекарства. – Он знал, что придется сказать и об остальном. – Она также попросила прислать... чего-нибудь и для меня.

Латея улыбнулась своей обычной хитрой улыбкой:

– Что-нибудь для тебя, Оба?

Оба знал – ей прекрасно известно, что он имеет в виду. Он всегда приходил только за двумя снадобьями: одним для матери, другим – для него. Ей, однако, нравилось, чтобы он это говорил. Латея была омерзительна, как зубная боль.

– Какое-нибудь средство для меня тоже. Так сказала мама.

Лицо колдуньи приблизилось к нему. Она разглядывала его. Коварная ухмылка все еще кривила ее рот.

– Средство от зла. – Ее голос перешел в шипение. – Так ведь, Оба?.. Мамаша Шолк хочет, чтобы ты принес именно это?

Оба прокашлялся и кивнул. Он чувствовал свое ничтожество и снова уставился в пол.

Взгляд Латеи задержался на нем. Оба забеспокоился. Что было в этой умной голове, какие дьявольские мысли, какие мрачные планы?..

Наконец она пошла за компонентами для составления снадобий. Они хранились в высоком шкафу с выдвижными ящиками. Грубо сделанная сосновая дверца шкафа скрипнула, когда колдунья потянула за нее. Потом она прижала бутыли к груди и понесла их к столу в середине комнаты.