Когда их глаза встретились, проснулся голос, который леденящим шепотом звал Дженнсен по имени и призывал ее сдаться. Почему-то Дженнсен мгновенно покраснела от чувства, что женщина знает, что говорит голос. Дженнсен отбросила странное чувство и решила, что это все из-за выражения превосходства на лице женщины.

Другая женщина маленькой ручной щеткой чистила ковры. Еще одна заменяла свечи, которые чадили. Третья – некоторые из них наверняка были сестрами Света – сновала туда-сюда и занималась подушками, лампами и цветами в вазах. Худой мужчина, одетый лишь в тонкие полотняные брюки, приводил в порядок гребнем ворс ковра, ведущего во внутренние покои.

Рука Себастьяна ободряюще поддержала Дженнсен, и они прошли дальше, в тускло освещенные покои. Потолок и стены легко колыхались от ветра. Сердце Дженнсен билось так, словно ее вели на казнь. Она обнаружила, что ее пальцы сжимают рукоятку ножа, и заставила себя отвести руку от пояса.

В конце комнаты стояло резное позолоченное кресло, задрапированное красным шелком. Дженнсен глотнула и наконец-то заставила себя взглянуть на человека, который сидел там, опершись локтем о подлокотник и подпирая щеку большим и указательным пальцем.

Это был упитанный человек с толстой шеей. Дрожащий свет свечей отражался от его бритой головы, и создавалось впечатление, что он носит корону из язычков пламени. Две длинные тонкие полоски усов росли из углов рта и такая же полоска из центра подбородка. Через ноздрю и нос проходила золотая цепочка с кольцами, а мускулистую грудь украшали еще более массивные украшения. На каждом пальце было по кольцу. У туники из шерсти ягненка не было рукавов, и она позволяла увидеть мощные плечи и загорелые руки. Он казался невысоким, но его мускулы производили впечатление.

Ну а глаза его, несмотря на все рассказы Себастьяна, попросту заставили Дженнсен затаить дыхание.

Никакие слова не могли бы подготовить ее к тому, что она увидела.

В глазах императора не было ни белка, ни радужки, ни зрачка, только поблескивающая бездонная чернота. По поверхности этих темных дыр двигались какие-то тени. Как тучи по небу... Несмотря на отсутствие зрачков и радужки, он, без сомнения, смотрел прямо на Дженнсен.

Когда он улыбнулся ей, она подумала, что сейчас упадет.

Рука Себастьяна крепче сжала ее локоть и упасть не позволила. Потом Себастьян поклонился:

– Император, я благодарю Создателя, что вы невредимы и в безопасности.

Улыбка стала шире.

– И я, Себастьян. – Голос был подстать внешности – сильный, глубокий, грозный. Он звучал так, словно этот человек не знал слабостей и не умел прощать. – Прошло много времени. Очень много. Я рад, что ты вернулся ко мне.

Себастьян кивнул в сторону Дженнсен:

– Ваше превосходительство, я привел с собой важного гостя. Это Дженнсен.

Девушка освободилась от руки Себастьяна и опустилась на колени, причем по собственной воле, а не из трепета. Она поклонилась так низко, что ее голова почти коснулась пола. Себастьян ничего не говорил о том, что она должна делать во время аудиенции, но она чувствовала, что должна поступить именно так. Кроме того, это мгновенно избавило ее от необходимости смотреть в кошмарные глаза.

Она полагала, что такой человек, воин, желающий остановить врага, должен быть человеком жестким и сильным, с железной волей и крепкой хваткой. Быть императором и спасать людей от надвигающейся тьмы – задача под силу человеку, перед которым стоит преклонить колени...

– Ваше превосходительство, – сказала она дрожащим голом. – Я в вашем распоряжении.

Послышался смех.

– Вставай, Дженнсен, этого не нужно.

Дженнсен почувствовала, что краснеет, и встала, приняв помощь Себастьяна. Ни император, ни Себастьян не обратили внимания на ее смущение.

– Себастьян, где ты нашел такую очаровательную юную леди?

Голубые глаза Себастьяна оглядели спутницу с гордостью.

– Это длинная история, ваше превосходительство. Сейчас мы хотим лишь сообщить, что Дженнсен приняла одно важное решение, которое связано с нашими планами.

Чернильные глаза Джеганя вновь обратились к ней. Сердце Дженнсен чуть не выпрыгнуло из груди. На лице императора играла легкая улыбка – с таким выражением великий человек смотрит на ничтожество.

– Какое решение, молодая леди?

«Дженнсен».

Образ матери, лежащей на полу, в крови, умирающей, промелькнул в голове Дженнсен. Она никогда не забудет последние драгоценные минуты жизни матери. Ее душу до сих пор жгло то, что она вынуждена была бежать и даже не смогла похоронить мать.

«Дженнсен».

Гнев и ярость заполнили ее, и она забыла о своем страхе.

– Я хочу убить Ричарда Рала, – сказала Дженнсен. – Я пришла просить вашей помощи.

Все следы веселья испарились с лица Джеганя. Он смотрел на нее холодными, черными, безжалостными глазами, его лоб грозно хмурился. Это, безусловно, была тема, где не было места легкомыслию. Лорд Рал вторгся на родину этих людей, убил тысячи его подданных и поверг весь мир в войну и страдания.

Император Джегань Справедливый ждал дальнейших объяснений.

– Я – Дженнсен Рал, – ответила она его молчаливому взгляду.

Потом вытащила нож, взяла за лезвие и протянула рукоятку к императору, показывая ему букву «Р» – символ Дома Рала.

– Я – Дженнсен Рал, – повторила она. – Сестра Ричарда Рала. Я хочу убить его. Себастьян сказал, что вы можете помочь мне. Если действительно сможете, я буду до конца жизни вашей должницей. Если нет, тогда скажите сразу. Я все равно убью его, даже оставшись одна.

Император наклонился к Дженнсен, не сводя с нее кошмарных глаз.

– Моя дорогая Дженнсен Рал, сестра Ричарда Рала, для выполнения этого решения я положу мир к твоим ногам. Стоит тебе только попросить, и все, что в моей власти, будет сделано.

Дженнсен сидела рядом с Себастьяном, и эта привычная близость должна была добавлять ей спокойствия. Однако девушка с большим бы удовольствием оказалась с ним у костра, на котором жарилась бы рыба или варились бобы. А сейчас, за столом императора, ей было одиноко, как никогда в лесу. Если бы не Себастьян, непринужденно веселящийся и принимающий участие в разговоре, она бы не знала, куда себя девать. Даже среди простых людей Дженнсен чувствовала себя неуютно; здесь же было просто невыносимо.

Главную партию этом зале легко и изящно вел император Джегань. Не прерывая изысканного общения с Дженнсен, он каждым жестом и каждым словом показывал, что ей даровано все. Легко и небрежно, будто неосознанно, он давал понять особую важность момента – уверенный в своей непоколебимой власти, будто горный лев на отдыхе, холеный и хладнокровный, лениво играющий хвостом и облизывающийся.

Этот император не собирался отсиживаться в сторонке, лишь принимая доклады, – он вел свой народ в гущу битвы. Он запускал руки в кровавую грязь жизни и смерти и доставал оттуда все, что хотел.

Каким бы расточительным ни показался этот обед на привале, во время марша армии, но палатка и стол императора оставались палаткой и столом императора. Еды и напитков было предостаточно: от дичи до рыбы, от говядины до ягненка, от вина до воды – все, что душе угодно.

Слуги сосредоточенно сновали тут и там, разнося на дымящихся подносах изысканно приготовленные блюда и обращаясь с Дженнсен, как с королевой. А девушка размышляла: какой, должно быть, скромной и незаметной чувствовала себя мама за столом лорда Рала, среди невозможного изобилия и роскоши. Скромной, незаметной и дрожащей от одного только присутствия человека, который запросто мог подписать смертный приговор, не прерывая трапезы...

Дженнсен совсем не хотелось есть. Разбираясь с кусочком свинины, лежащим перед нею на толстом ломте хлеба, она прислушивалась к беседе мужчин. Разговор шел ни о чем. Дженнсен чувствовала, что им есть что сказать друг другу, и только ее присутствие служило помехой. А пока они неспешно вспоминали знакомых и оценивали события, произошедшие с прошлого лета, за время отсутствия Себастьяна.