Она видела, как люди ели густое жаркое из деревянных мисок, но ее совсем не привлекала мысль о еде.

Себастьян внимательно посмотрел спутнице в лицо и понял, что ее не отговорить от принятого решения. Тогда он осушил кружку и поставил ее на стойку:

– Это недалеко. Мы как раз в нужном районе города.

На улице в наступающих сумерках Дженнсен спросила:

– Почему вы решили остановиться здесь, в этой таверне? Были ведь более приятные места, и люди там не выглядели такими... грубыми.

Голубые глаза Себастьяна ощупали здание, темные дверные проемы, аллеи, а пальцы коснулись плаща на уровне рукояти меча – это давало уверенность в своих силах.

– Грубая толпа задает меньше вопросов. Особенно таких, на которые мы не хотим отвечать.

Он казался Дженнсен человеком, который привык избегать всяческих вопросов о себе.

Девушка ступала вдоль узкой канавы по замерзшей колее, следуя к дому женщины, которую едва помнила. Она упорно цеплялась за надежду, что эта женщина поможет ей. По-видимому, у матери были веские причины не ходить больше к этой женщине, но Дженнсен ничего не приходило в голову, кроме желания найти у нее помощь.

А помощь Дженнсен была необходима. Судя по тому, что пятеро врагов мертвы, следует предположить, что преследователей было, по крайней мере, два квода. Это означало, что за ней все еще охотятся трое убийц. А может быть, и больше. И даже если сейчас охотников на нее поблизости нет, то скоро они наверняка появятся.

Им тогда удалось бежать из дома по тайной тропе – видимо, солдаты не знали о ней, – и таким образом они с Себастьяном временно успели уйти на безопасное расстояние. Дождь, наверное, сделал и доброе дело, смыв следы. Возможно, они спаслись и им ничего больше не грозит. Но преследовал Дженнсен сам лорд Рал, а значит, не менее возможным было и то, что убийцы мистическим образом, шаг за шагом, приближаются к ней. После кровавого столкновения в своем доме Дженнсен ощущала ужас от одной только мысли, что это может повториться...

На пустынном перекрестке Себастьян указал направо:

– Вот эта улочка.

Они проходили мимо темных домов, у которых не было окон и которые, по-видимому, вполне могли использоваться как склады. Похоже, никто на этой улице не жил. Скоро дома остались позади. Деревья, безлистые от жестоких ветров, словно сбились впереди в кучу.

– Судя по словам хозяйки, – сказал Себастьян, – дом находится там, у той группы деревьев.

Дорога выглядела так, словно ею почти не пользовались. Слабый свет из отдаленного окна едва пробивался сквозь голые ветви дуба и ольхи. Свет вовсе не выглядел радушным приглашением – скорее как свет тлеющего костра, советующий неосторожному путнику держаться подальше.

– Почему бы вам не подождать здесь? – сказала Дженнсен. – Может быть, будет лучше, если я пойду одна?

Она давала Себастьяну повод не ходить с ней. Большинство людей не хотят связываться с колдуньями. Дженнсен сама бы с радостью не делала этого, будь у нее хоть малейший выбор.

– Я пойду с вами.

Себастьян проявлял явное недоверие ко всему, связанному с магией. То, как его глаза разглядывали темный дом среди ветвей и кустов, выдавало, что он храбрится, пытается не показать своего страха...

Дженнсен выругала себя за то, что посмела даже помыслить подобное. Ведь Себастьян сражался с д'харианскими солдатами, которые не только превосходили его габаритами, но и числом. Он мог тогда остаться в пещере и не рисковать своей жизнью. Он мог запросто удрать от этой бойни. Его страх перед магией только доказывает, что он здравомыслящий человек. Дженнсен больше, чем кого-либо, понимала боящихся магии.

Они сошли с дороги и двинулись по узкой тропе, среди деревьев. Под ногами скрипел снег. Себастьян опасливо оглядывался по сторонам, в то время как все внимание Дженнсен было направлено на сам дом. За этим небольшим участком вздымался вверх по склону лес. Дженнсен решила, что только те, у кого была в этом острая необходимость, осмелились бы пройти к этой двери по лесу.

Но раз колдунья живет в такой близости от города, значит, она из тех, кто помогает людям, кому люди доверяют. Вполне возможно, что жители общины ценят и уважают эту женщину. Хотя бы как целительницу, посвятившую жизнь другим. И ее не надо бояться...

Ветер взвыл в деревьях, склонившихся вокруг. Дженнсен постучала в дверь. Себастьян изучал лес с обеих сторон дома. Вдали, позади, огни домов указывали обратный путь.

Пока они ждали, Дженнсен тоже вперила взгляд в окружающую тьму. Ей представились наблюдающие за нею из темноты глаза, и волосы у нее на затылке зашевелились.

Дверь наконец приоткрылась, но ровно настолько, чтобы можно было разглядеть гостей.

– Да? – послышался женский голос.

Дженнсен едва различала черты лица женщины, но та вполне могла разглядеть Дженнсен при свете, вырвавшемся из приоткрытой двери.

– Вы – Латея? Колдунья?

– А что?

– Нам сказали, что здесь живет Латея-колдунья. Если это вы, то нельзя ли нам войти?

Дверь шире не приоткрылась. Дженнсен запахнула поплотнее свой плащ – не столько от холодного ночного воздуха, сколько от не слишком теплого приема. Неотрывный взгляд женщины переместился на Себастьяна, затем вновь вернулся к Дженнсен.

– Я не повитуха. Если вы хотите выбраться из беды, в которую попали, в этом я не могу помочь. Идите к повитухе.

Дженнсен помертвела:

– Но мы здесь не для этого!

Женщина какое-то время пристально разглядывала двух чужаков у дверей своего дома.

– Тогда что за лекарство вам нужно?

– Не лекарство, а... заклинание. Я уже встречалась однажды с вами. Мне нужно заклинание, которое вы наложили на меня... когда я была ребенком.

– Когда? – Женщина нахмурилась. – И где?

Дженнсен откашлялась:

– В Народном Дворце. Когда я там жила. Вы помогли мне, когда я была маленькой.

– Помогла тебе в чем? Говори же, девушка!

– Помогли... спрятать меня. Каким-то заклятьем, я думаю. Я тогда была совсем маленькая, поэтому я точно не помню.

– Спрятать тебя?

– От лорда Рала.

Наступило молчание.

– Вы помните? Меня зовут Дженнсен. Я тогда была совсем ребенком. – Дженнсен скинула с головы капюшон, так, чтобы женщина смогла увидеть ее рыжие кудри.

– Дженнсен?.. Я не могу вспомнить тебя, но волосы твои помню. Не часто встретишь такие волосы.

У Дженнсен отлегло от сердца и поднялось настроение.

– Это было давно. Я так рада, что...

– Я не имею дела с такими вещами, – оборвала ее женщина. – И никогда не имела. Я не накладывала на тебя чары.

Дженнсен онемела от изумления. Она не знала, что сказать. Она была уверена, что именно эта женщина когда-то накладывала на нее заклятие.

– Теперь уходите прочь. Оба.

Дверь начала закрываться.

– Подождите, пожалуйста. Я вам заплачу.

Дженнсен залезла в карман и поспешно вынула монету. Только протянув ее в приоткрытую дверь, она увидела, что это золото. Женщина некоторое время разглядывала монету, вероятно, раздумывая, стоит ли опять вовлекать себя в страшное преступление высшего разряда, хотя перед ней и было сейчас небольшое состояние.

– Теперь вспомнили? – спросил Себастьян. Женщина перевела взгляд на него:

– А ты кто?

– Просто друг.

– Латея, мне снова нужна ваша помощь. Моя мать... – Дженнсен не могла заставить себя произнести неизбежное и начала по-другому: – Я помню, как моя мать рассказывала мне о вас и как вы однажды помогли нам. Я в то время была совсем ребенком, но помню, что на меня накладывали чары. Их сила с годами иссякла. Мне вновь нужна ваша помощь.

– Но ты обратилась не по адресу, не к тому человеку.

Кулаки Дженнсен сжались. У нее больше не было никаких слов. Она смогла придумать только одно.

– Латея, пожалуйста. Я просто схожу с ума. Мне нужна помощь.

– Она предложила вам приличную сумму денег, – вмешался Себастьян. – Если вы еще раз скажете, что мы обратились не к тому человеку, я полагаю, нам придется сберечь это золото для нужного нам человека.