— Ну, жених, как прошла брачная ночь? Простите, что разлучили с невестой, это было хамство с нашей стороны, признаю, но необходимое.

— Где моя жена?

— Жена? Ее выпускают на свободу. С маменькой. Можешь сам посмотреть, пожалуйста.

Окно во двор, открытые ворота, охранник с автоматом, время от времени исчезающий за подводами и машинами. И две женщины, идущие чересчур быстрым шагом, одна в черном пальто и черной шляпе, седая, другая в сером костюме, со светлыми волосами, зачесанными по-другому, чем несколько дней назад, выше. Женщины идут под руку, за ними эсэсовец, он, улыбаясь, говорит что-то охраннику, оба смеются, а когда женщины в черном и сером исчезают за воротами, спокойно расходятся. Что случилось? Почему их освободили? Только этих двух?

— Ну, как, убедился? Можешь не смотреть больше в окно. Они теперь сюда не вернутся. Мы с такими женщинами не воюем. Ведь они почти немки. Правда, господин «Лех»?

— Леслав.

— Гм. Леслав. А «Лех» — это, разумеется, всего лишь уменьшительное, ласкательное имя, а не кличка.

— Какая кличка?

— Подпольная. Не валяй дурака, молодой человек, не раздражай. Мы знаем о тебе вполне достаточно, но не ты нас интересуешь, а «Штерн», господин Потурецкий, Вацлав. Ведь не станешь же ты отрицать, что не знаешь его.

— Знаю. Он был моим учителем в гимназии, а потом заведовал букинистическим магазином, в котором я сейчас работаю.

— И сейчас? Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь, называя книжную лавку магазином. Ну, хорошо, ты, конечно, знаешь его только как своего учителя и как заведующего магазином, ну а о том, кто такой «Штерн», разумеется, не догадываешься.

— Не понимаю.

— Скучно тебя слушать, «не знаю», «не понимаю». Где он сейчас?

— Уехал, а я принял магазин.

— Уехал! Значит, его дух должен был присутствовать на твоей свадьбе!

— Если бы он был в Гурниках, я бы, конечно, его пригласил, да он, наверное, и сам пришел бы. Но его на свадьбе не было, значит, выехал, как я уже сказал.

— Логично, логично.

Эсэсовец заглядывает в лежащие перед ним бумаги, постукивая согнутым пальцем по крышке стола. Значит, он знает, что «Штерн» должен был появиться на свадьбе, значит, облава проведена, чтобы схватить «Штерна», а возможно, и его ближайших друзей. Кто же предал? Кто?

— Видишь ли, нам очень хотелось поговорить с ним, а он взял и уехал. А может, он все-таки найдется, если снова притащить сюда твою жену да взгреть ее как следует палкой по заднице? Извини за выражение, но такая возможность имеется. Так что выбирай: либо она, либо «Штерн».

— Я не понимаю, о чем вы говорите, я не знаю адреса Потурецкого.

— А чьи адреса знаешь? Членов партии? Комитета? На этом разговор заканчивается, «Лех» знает об этом, теперь надо подготовиться к физической расправе, но времени нет. Удар за ударом обрушиваются на него, он не успевает собраться с силами. Летит к стенке, ударяется головой, падает на пол, от адской боли горит все тело. Теряя сознание, он слышит:

— Вынести это дерьмо. Ввести Зембу.

Камера. Пальцы ощупывают в темноте знакомые стены, как бы пытаясь найти в них хоть какую-то щель, потайной выход, он думает только об одном, надо бежать, бежать любой ценой, предостеречь «Штерна», спасти Марию. Бежать? А если до этого Марию снова посадят в тюрьму? Нет, это абсурд, ее тогда бы не выпустили на свободу, к тому же Мария умна и предусмотрительна, наверняка сразу же выехала из Гурников. И правильно сделала. Она не знает адреса «Штерна», не знает даже, в каком районе он живет. Остальные члены комитета наверняка предупреждены, и у них было достаточно времени, чтобы скрыться.

На следующее утро гестаповец выводит его из камеры, ведет по коридору, затем вниз по лестнице, во внутренний двор, к открытой автомашине. Он слышит, как говорят водителю, чтобы тот ехал медленно, называют маршрут. Значит, повезут по главным улицам, чтобы все видели, чтобы думали, что он предатель. Надо бежать, во что бы то ни стало бежать, даже если это будет стоить ему жизни. Трассу, по которой они поедут, он знает отлично, каждую улицу, каждую подворотню. Где наиболее удобное место для побега? Думай скорее. На Крулевской? Аркады. Колонны. Витрины на тротуаре. А за ними начинается овраг, ларьки мелких торговцев. Итак, решено, на Крулевской. А потом через склады с углем, мимо ларьков — в овраг.

Он ощущает на запястьях холод наручников, на плечи накинуто пальто. Рядом двое в штатском. Автомашина медленно движется по улицам, прохожие останавливаются, внимательно смотрят. Надо сосредоточить всю силу в руках и ногах, дышать не спеша, глубоко. Машина сворачивает на Зельную улицу, сейчас будет Крулевская. Он слегка сгибает ноги, напрягает мышцы. Вот и галантерейный магазин, ранее принадлежавший Арону Шварцкопфу, начало аркад.

Всем телом обрушивается он на сидящего справа, бьет наручниками по лицу, перебрасывает ноги, спрыгивает на мостовую и скрывается за колонной. Раздаются выстрелы, пули с визгом ударяются о булыжник. Он перебегает к следующей колонне, снова выстрелы. Перед глазами — расплывающиеся пятна, но это не беда, жжет плечо, ничего, он влетает в подворотню, выскакивает во двор, с криком разбегаются какие-то женщины, одна падает навзничь и бьет ногами по земле, темные ларьки быстро приближаются к беглецу, укрывают его, заслоняют кособокими стенами, их сменяют поленницы дров, снежные сугробы. Надо пригнуться как можно ниже. На краю оврага видны фигурки в мундирах, они стреляют куда-то вниз, но спускаться не решаются. Скатившись по крутому склону, «Лех» исчезает на дне оврага.

Скованными руками поднимает прогнивший ствол ольхи и, взвалив его на плечи, высовывается из-за пригорка, зная, что стоящие наверху заметить его не могут, во могут поджидать у выхода из оврага. Только у какого? Инстинкт ведет его в нужном направлении, ствол ольхи защищает от пуль и прикрывает лицо. От усталости онемела шея, ноги увязают в рыхлом снегу, плечо кровоточит. Он останавливается, глотает горсть снега и бредет дальше, к выходу, где виднеется река. Она уже освободилась от льда, бурая, ревущая. Невдалеке бьются о берег баржи. Он бросает ольху, бежит по деревянному настилу с мыслью, что это своя баржа.

В дверях будки сталкивается с кем-то, но силы покидают его, и он оседает, теряя сознание, на пол, он даже не чувствует, как кто-то вливает ему в рот горячий чай, как кто-то кладет его руки на что-то твердое, как широкое зубило вгрызается в такт с ударами молотка в наручники.

— Пуля, к счастью, попала в мякоть и прошла навылет, — слышит он спустя некоторое время. — Никто вас не видел?

— Никто.

Беглец качает головой, давая понять, что сейчас ему не до рассказа о побеге, он должен передать что-то чрезвычайно важное, но не может вспомнить, что именно, и только после глотка водки говорит, что надо немедленно предупредить «Штерна» и жену. Человек с баржи не знает, кто такой «Штерн», поэтому «Лех» называет фамилию. За учителем охотятся, он должен сейчас же, немедленно бежать, но и после этого человек с баржи делает вид, что не знает Потурецкого, не знает, где его искать. Тогда пусть передаст кому надо, а те разыщут «Штерна». Чтобы завоевать доверие, «Лех» сбивчиво рассказывает о себе, о венчании, о допросе.

— Бегите к жене, если она дома, она, может быть, найдет «Штерна», — настойчиво, умоляющим тоном просит он.

— Значит, ваша жена знает, кто такой «Штерн»?

— Нет, но догадается. Поторопитесь, ради бога.

— А вы что, здесь подождете? Впрочем, ранение у вас неопасное, стреляли с близкого расстояния, я в этом разбираюсь, фельдшером в армии был, еще в ту войну, И калибр небольшой.

Дорога каждая минута, каждая секунда, а этот старик с баржи все что-то выпытывает, бормочет о ранах и оружии, расспрашивает, чего добивалось от него гестапо, наконец протягивает пачку сигарет, чтобы он черкнул несколько слов. «Лех» пишет: «Жив. Спасайте Звезду.[26] Жду. Лех». Через час старый речник возвращается с запиской от Марии, все в порядке, она еще не уехала, была дома. «Лех» читает: «Автомашина «Урожая»,[27] шесть утра, пристань. Безопасность перевозки гарантируют. Положись на меня. Целую. Твоя». Остальное старик объяснил на словах.