– Я так и сделаю, – согласилась Анна.

– Дайте знать какой-нибудь фирме по охране имущества, чтобы она забрала все это, – посоветовал слесарь. – Ни в коем случае не выносите коробки сами. Сегодня ни за что нельзя поручиться.

Еле сдерживая нетерпение, Анна ждала, пока рабочие соберут свои вещи и оставят ее одну. Как только они ушли, Анна подбежала к сейфу, открыла его дверь настежь и вывалила содержимое прямо на постель.

Сначала она занялась конвертами, сортируя различные сертификаты, финансовые документы, запасные ключи от квартиры и машины, оригиналы страховых полисов, свидетельство о рождении и свидетельство о браке матери, а также британский и итальянский паспорта Кейт. Но того, что было нужно Анне, не оказалось.

Она начала открывать один за другим бархатные футляры, находя то жемчуг, то сережки с изумрудом, то алмазные заколки. Анна составила для Джоргенсена список драгоценностей, которые она считала пропавшими. Надо было позвонить следователю и предупредить его о находке. У матери оказалось много драгоценностей, о существовании которых Анна не подозревала.

Но наконец в большом конверте Анна обнаружила маленькую книжку в кожаном переплете, размером с католический молитвенник. Она открыла первую страницу и прочитала первую строчку, написанную от руки:

Diario di Candida Cipriani

1944

Nell' quinto anno della Guerra Mondiale

Анна не отрываясь смотрела на написанные слова, чувствуя дрожь во всем теле. Надпись означала:

«Дневник Кандиды Киприани, 1944 г., пятый год мировой войны».

Когда Анна немного пришла в себя, она устроилась на стуле и начала переворачивать страницы.

Дневник был неправдоподобно маленьким и легким для заключенных в нем тайн. Страницы оказались тонкими, ветхими и были полностью исписаны убористым почерком. Чернила выцвели от времени. Анна сразу увидела, как похож почерк Кандиды на почерк ее матери, хотя эти две женщины даже не знали друг друга. Наверное, это поразило в свое время и Кейт.

Сама не зная почему, Анна поднесла дневник к губам и поцеловала его. Он обладал особым запахом, запахом времени, где уже ничего человеческого не должно было остаться. «Бабушка, моя бабушка», – подумала Анна, чувствуя печаль в сердце. У нее не было даже фотографии Кандиды Киприани, и неизвестно, существовала ли эта фотография когда-нибудь.

В 1944 году Кандиде должно было исполниться лет восемнадцать. В этом возрасте она начала свой дневник. Тогда она была моложе, чем Анна сейчас.

Через год с небольшим после написания этих строк Кандида умерла при родах. Анна ясно представила себе, что должна была чувствовать ее мать, читая эти строчки, если даже Анна находилась в таком волнении.

С осторожностью она перелистывала дорогие сердцу странички. Книжка оказалась исписанной вся до конца, никаких приписок после. Трагический символ молодой жизни, так неожиданно оборвавшейся.

И вот судьбе было угодно так соединить их жизни. Кандида Киприани умерла в 1945 году, дав жизнь своему единственному ребенку. Эвелин умирала сейчас в далекой Англии. Мать Анны и дочь Кандиды – Кейт – лежала сейчас на больничной койке подобно трупу.

Два поколения женщин, и в жизни каждой своя трагедия.

И вот Анна в третьем поколении, в полном неведении юности, по кусочкам собирает трагическое прошлое.

Она начала читать, с трудом разбирая записи. Анна знала немного итальянский, поэтому смогла разобрать даже записи о свинье, которую вели на бойню. Но были и другие рассуждения – более сильные, полные серьезных и глубоких мыслей о сути войны. Здесь Анна оказалась совершенно бессильной. Следовало отдать дневник переводчику.

Она взяла трубку и набрала номер Филиппа. Секретарша никак не хотела связывать ее со своим шефом, но Анна взмолилась, и это подействовало.

Послышалось несколько щелчков, а затем раздался голос Филиппа:

– Анна?

– Филипп, это я.

– Прости, что пришлось оставить тебя. – Он специально понизил голос, чтобы Анне стало ясно, что в его кабинете находился кто-то еще.

– Когда возвращаешься? – До пятницы буду занят.

– Значит, три дня пройдут без тебя.

– Знаю. Прости. У тебя все в порядке?

– Мне открыли сейф сегодня днем.

– Правда?

– Я нашла, Филипп. Я нашла дневник.

Анна стояла у постели матери.

Только что она вернулась из Денвера, где встретилась с Натом Морганом. Встреча оказалась короткой и деловой: Анна стала поверенной в делах матери. Она оставила юридическую контору с тяжелым чувством, готовая вот-вот заплакать.

Анна взяла с собой дневник и отдала его по дороге в бюро переводов. Материал был не очень большим, и поэтому ей обещали перевести за два дня. Может быть, после этого Анне удастся проникнуть в тайну матери?

Она вглядывалась в застывшее лицо Кейт. Рам Синкх хотел, чтобы Анна примирилась со смертью матери, а она начала вдруг рассуждать о дуализме сознания и мозга. Но если у той, что лежала сейчас перед Анной, есть душа, то где она сейчас? Успела улететь в высшие сферы? А если дух Кейт не может вернуться в основательно сломанную телесную оболочку?

«Если бы я была пигмеем в джунглях, то знала бы ответ на эти вопросы, – думала Анна. – Но у меня высшее образование, я просвещенная женщина XX века, поэтому мне ничего не известно о душе. Все, что я знаю, – это то, что я влюбилась в человека, которого не могу понять и без которого не представляю себе дальнейшей жизни».

Красота матери начала постепенно увядать. Кожа стянулась на скулах и у висков. Плоть таяла прямо на глазах. Сердце Анны ныло.

– Господи, мама, – произнесла дочь, – ты не можешь просто так лежать здесь и медленно умирать. Ты должна проснуться. Слышишь, должна.

Слезы и гнев душили Анну и мешали говорить.

И вдруг ей показалось, будто она услышала звук, непохожий на шум монитора. Звук повторился. Анна наклонилась над Кейт и увидела слабое движение головы, затем последовал легкий, еле уловимый вздох, который повторился после еще раза три. Затем все прекратилось, и дыхание вновь стало бесшумным.

– Мама? – Анна чувствовала, как дрожит ее голос.

Губы Кейт зашевелились – и вновь послышался легкий звук.

Сердце заколотилось и, казалось, сейчас выскочит. Анна распахнула дверь и побежала по коридору. У нее не хватило терпения дождаться лифта, и она понеслась по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Пот лил градом, когда Анна добралась до двери Синкха. Она распахнула дверь без стука, готовая с порога поделиться своей радостью.

Рам Синкх в этот момент разговаривал с какой-то престарелой парой. Старушка тихо плакала и утирала слезы платочком. Все трое посмотрели на Анну.

– Простите. Простите меня, – произнесла, задыхаясь, Анна и закрыла за собой дверь. Она прислонилась к стене, стараясь отдышаться. Нет! Звук не чудился ей. Она слышала, слышала… это случилось!

Рам Синкх проводил пару к лифту. Плечи старой дамы согнулись, словно под тяжким бременем, а старик шел гордо, высоко подняв голову. Когда они уехали, Рам Синкх спокойно повернулся к Анне.

– Я хочу извиниться перед вами. Мое поведение было непростительным, доктор. Но я находилась в таком возбуждении. Я была у матери, и она издала вдруг слабый звук.

Рам Синкх с подозрением посмотрел на Анну. Какое-то мгновение она думала, что врач ее высмеет, но он сказал:

– Пойдемте посмотрим.

В палате Синкх проверил все приборы и осмотрел больную, затем встал у постели, сложив на груди руки, и выслушал объяснения Анны.

– Похоже было, что она начала дышать сама, а звук напоминал вздох или слабый стон. Знаете, такой тихий-тихий. Причем пять или шесть раз – и вдруг послышался шепот.

– А губы шевелились?

– Да.

– Она произнесла слова? Она сказала что-нибудь?

– Да!

– Что же сказала ваша мать?

– Я не расслышала. Но ведь она проснулась, правда, проснулась?