– Черт побери, – прошептала Анна, чувствуя, как молчаливый плач душит ее. Это все, что он хотел сказать? В первый же день их романа все вышло из-под ее контроля.

Кончиками пальцев Анна слегка коснулась записки. А чего же еще можно было ожидать в подобной ситуации? Может быть, розу в знак признательности? Она сама хотела близости с ним, и Филипп уступил ее настойчивости. Вот и все. Неужели это так?

Но вдруг Анна ясно ощутила: Филипп вновь вошел в нее. От этих воспоминаний о прошлой ночи из глубины медленно поднялась волна оргазма. Огромным усилием воли Анна остановила ее. Жар охватил все тело. Как в бреду, перед ней пронеслись видения его горячего тела, его всепожирающего взгляда.

Когда все кончилось, Анна обессиленно оперлась о стену. Господи, что же все-таки произошло?

Это только секс, влечение или еще что-то?

Такого с Анной не случалось раньше. До этого секс для нее был замечательной вещью, но это был спокойный секс где-нибудь украдкой. Филипп – это сноп огня и ненасытный страсти.

Воспоминания о Филиппе не оставляли ее и во время завтрака. И вдруг Анну поразила мысль: насколько же она была глупа. Филипп не тот мужчина, который нуждается в женщинах в такой же степени, в какой женщины нуждаются в нем. Анна поняла это интуитивно. В сексе, конечно, Филиппу нет равных, но ни о каких других более глубоких отношениях можно было не мечтать. Эмоционально Филипп ничего не мог дать взамен, но ничего не ждал и от женщины.

Ему не нужно бремя нежелательных эмоций, которое только сдерживало бы его стремление к высшей цели его жизни, известной только ему одному. Филипп брал наслаждения там, где находил их, расплачиваясь с женщиной тем же самым, избегая неприятных сцен и объяснений.

И вдруг Анне стало интересно, что бы почувствовала она, если бы удалось приручить подобного человека. Слишком скоростным спортивным автомобилем представился ей Филипп, слишком сильным наркотиком, разбушевавшимся морем. Но Анна ясно поняла, что назад, в прежнее состояние, ей уже не вернуться.

А может быть, шанса приручить его у нее и не будет? Может быть, он взял от Анны все, что хотел, и возвращаться не собирается?

От этой мысли Анна почувствовала приступ тошноты.

Она вымыла посуду, а затем позвонила в больницу в Англии, где Эвелин должны были сделать очередную операцию. На другом конце провода ей ответили по-английски холодно, но вежливо.

– Это сестра, чем могу помочь вам?

– Меня зовут Анна Келли, я звоню из Соединенных Штатов. Я хочу узнать, как прошла операция у моей бабушки Эвелин Годболд.

– Мистер Вейр, хирург, сейчас находится в палате. Думаю, он объяснит вам лучше меня. Пожалуйста, не вешайте трубку.

Через короткое время послышался мужской голос:

– Мисс Келли? Меня зовут Клайтон Вейр. Во вторник я оперировал вашу бабушку. Боюсь, что операция прошла не так успешно, как хотелось бы.

Пальцы Анны с силой сжали телефонную трубку:

– Почему?

– Мы решили не резать пораженную ткань. Страшная догадка поразила Анну:

– Вы хотите сказать, что рак стал неоперабельным?

– Вы знаете, ваша бабушка страдает этой болезнью уже несколько лет. Мы могли контролировать распространение опухоли с помощью хирургического вмешательства, облучения и химиотерапии, и эти меры, по крайней мере, продлили ей жизнь. Во вторник я приготовился удалить пораженную часть, но опухоль успела широко распространиться, и печень также оказалась пораженной. В операции не было никакого смысла.

– Неужели сейчас ничего нельзя сделать? – упавшим голосом спросила Анна.

– Мы можем продолжить облучение и химиотерапию. Мы обсудили это с вашей бабушкой, на что она заявила, что с нее хватит. Мы собираемся скоро отпустить ее домой, чтобы она имела возможность как можно дольше пожить вне больницы своей нормальной жизнью.

Анна была готова услышать подобное и поэтому спросила только, как долго еще может протянуть Эвелин.

– Трудно сказать, – ответил на другом конце хирург. – Состояние больной критическое.

– А боли ее будут мучить?

– Мы проследим за этим, уверяю вас. С ней будет отправлена медсестра, которая станет впрыскивать больной морфий во время острых приступов боли. В последний момент мы переправим вашу бабушку сюда. Анна выслушала все молча, а потом сказала:

– Спасибо за участие, доктор, могу ли я поговорить с бабушкой?

– Она сейчас спит, может быть, позднее?

– Тогда передайте ей следующее. Она знает, что моя мать находится сейчас в коме, и это обстоятельство очень огорчило ее. Скажите бабушке, что у мамы появились реальные признаки выздоровления.

– Конечно скажу.

– Скажите, что все не сомневаются в этом и ждут только, когда мама встанет на ноги.

– Хорошо, я передам.

– А еще скажите, что я очень ее люблю.

Болезнь и смерть – это вечные спутники жизни, это тени, которые отбрасывают в ярком солнечном свете жизнь и любовь. Переполненная любовью и страстью, Анна ясно увидела, как страдают в тени ее близкие.

Она и не подозревала, что Эвелин настолько больна. Старая гордая женщина скрывала все от близких. Пожалуй, и Кейт, да, даже Кейт, ни о чем не догадывалась. Анна живо представила себе атмосферу старого дома, где жила бабушка. Вспоминались изречения, вышитые на диванных подушках: «Никогда не жалуйся», «Никогда не оправдывайся», «Бойся советов, как огня». Эвелин будто впитала в себя этот дух, и всю жизнь свою старалась жить в соответствии с этими правилами.

Вот откуда и Кейт черпала свое несгибаемое мужество. Анна вспомнила, как мать и бабушка умели молчать и при этом прекрасно понимали друг друга. Анна была не в состоянии этого понять. Она не может допустить, чтобы Эвелин умирала в полном одиночестве, пока Кейт находится в коме. Слезы подступили к глазам Анны.

Она собралась с силами и отправилась в госпиталь.

Кейт перевели из реанимации в обычную палату двумя этажами ниже. Доброжелательная медсестра указала Анне дорогу и объяснила, что ее мать находится в палате, предназначенной специально для больных в состоянии комы.

Увиденное поразило Анну.

Мать лежала на огромной железной кровати, вращающейся во все стороны, что, по объяснению сестры, должно регулировать давление. Кейт лежала на этом странном ложе, покрытая зеленой простыней, какие используют обычно в хирургическом отделении. Несколько проводков и трубок отходили от тела и были соединены с электронной аппаратурой. Мониторы, прикрепленные к самому потолку, чертили зеленые пульсирующие линии.

Анна старалась скрыть от сестры потрясение увиденным. Оставшись одна, она обошла постель вокруг. С первого взгляда ложе производило впечатление чего-то чуждого, механического – казалось, это еще один шаг к полному обесчеловечиванию больной. Но вся обстановка в палате не усиливала такого впечатления. В комнате было большое окно и все выглядело удобнее, чем в реанимации.

На стене висело предупреждение: в палате в присутствии больного нельзя обсуждать его состояние, так как и в коме он способен все слышать. Это подействовало на Анну как глоток свежего воздуха.

Сюда перенесли и стереоаппаратуру. Анна поставила кассету с записью концерта Брамса. Она села рядом с кроватью и нежно взяла безжизненную руку матери.

– Мы узнали кое-что о Джозефе Красновском. Он был корреспондентом, как и я. Не знаю только, почему ты так им интересуешься. Но части головоломки, кажется, начинают складываться в общую картину. Я буду приходить к тебе каждый день и рассказывать, как далеко мы продвинулись. Думаю, что это даст тебе силы жить. У меня очень много дел, мама. Нам надо всем идти дальше, нельзя останавливаться. Ты должна пробудиться, слышишь, должна.

Анна вспомнила слова Андре Левека: «Это потерявшийся ребенок, которого надо за руку вывести из кромешной тьмы к свету».

– Произошло еще вот что, мама. Мы с Филиппом стали любовниками. Посмотри.