– Как насчет человека из Нью-Йорка, Филиппа Уэстуорда?

– Это сумасшествие.

– Почему?

– Потому что он и моя мать никогда не встречались прежде. Он только в воскресенье прилетел в Вейл, чтобы встретиться с Кейт в первый раз в жизни.

– Может быть, может быть, – произнес Джоргенсен, по-прежнему внимательно разглядывая Анну. – Однако можно переиначить эту фразу. Он прилетел, чтобы впервые встретиться с Кейт здесь, в Вейле.

– Вы хотите сказать, что они встречались где-то еще?

– Все возможно.

– Тогда почему вы не допросите Уэстуорда?

– Уже допросил.

– И?..

– Он утверждает, что никогда прежде миссис Кейт Келли не встречал.

– Вот и ответ.

– Тогда что же их связывает?

Анна пересказала детективу все то, что рассказал ей сам Уэстуорд о пропавшем во время войны отце:

– Больше мне ничего не известно.

Джоргенсен кивнул в знак согласия:

– То же самое он и нам сказал. Не знаете, почему поиски пропавших во время войны так интересовали вашу мать?

– Нет. Но у меня днем назначена встреча с мистером Уэстуордом у него в номере. Я попытаюсь поподробнее расспросить его. Сейчас я знаю только, что это богатый незнакомец, явившийся сюда с какой-то миссией.

Джоргенсен вновь начал листать страницы в блокноте:

– Он не просто богат, мисс Келли, он – миллионер и возглавляет преуспевающий консультационный центр по инвестициям в Нью-Йорке. Кажется, у вашей матери был особый нюх на богатых людей.

– Думаю, ваше замечание неуместно.

– Простите. Но вы сами признали, что Уэстуорд – человек привлекательный.

– Да, конечно, – с нетерпением произнесла Анна, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола. – Но это не означает, что он обязательно ее любовник. Мать любила Кемпбелла. И я не поверю, что он мог сделать нечто подобное с ней. Что, у вас в Вейле вообще нет грабителей? Нет наркоманов?

– Напротив, наркоманы в Вейле есть, – сказал Джоргенсен и наклонился вперед. – Но они чаще всего не убивают. Грабители обыкновенно носят перчатки и стараются не оставить следов. Особенно они не хотят наследить. В нашем деле нет ни одной зацепки, ни одного стоящего свидетеля, поэтому раскрыть его становится почти невозможным. Но здесь также имеется два аспекта, которые позволяют взглянуть на все с определенной точки зрения. Прежде всего в глаза бросается какая-то особая жестокость, с которой было совершено преступление. Преступник имел намерение убить Вашу мать. Этот факт не вызывает у меня никаких сомнений. Он бил с такой силой и нанес столько ударов, что о другом странно было бы даже и думать. Грабитель оставил вашу мать умирать на полу кухни. Но люди обычно убивают друг друга по очень веской причине. И убивают так чаще всего людей, которых очень хорошо знают.

Анна почувствовала вдруг, что кровь будто застыла в жилах.

– Да, – только и смогла согласиться она. Детектив взял листок бумаги, на котором были перечислены все пропавшие вещи.

– А вот и еще одна загадка. Вы указываете здесь пропавшие украшения: серебро, безделушки. Но меня интересует больше всего то, чего нет в списке. Квартира полна очень ценных вещей, которые так легко было украсть, а потом с выгодой продать. Например, коллекция произведений искусства. Грабитель же разбил все вдребезги, но почти ничего не взял. Он оставил вещи, стоящие тысячи долларов, которые мог так легко унести с собой.

– Преступник и не пытался найти сейф, – добавила вдруг Анна.

– Сейф?

Ей пришлось отвести детектива в спальню и отодвинуть картину. Джоргенсен только медленно склонил голову:

– Да, действительно, он не нашел его. Но и мы ничего подобного не заметили. Может быть, потому, что сейф, спрятанный за картиной, уж слишком старая и банальная идея, которая даже не приходит сразу в голову. – Он попробовал металлическую ручку и добавил: – Закрыто. Код вам известен?

– Нет. Я думала, что найду его в рабочем дневнике мамы, но не тут-то было.

– Специалист, пожалуй, сможет открыть его. Хотите, мы пришлем кого-нибудь или сами справитесь?

– Сама.

– Дайте тогда знать о том, что найдете внутри.

– Да, конечно.

Джоргенсен протянул руку, и у него на ладони засверкало кольцо с изумрудом.

– Преступник даже это не взял. Хотя кольцо было на руке вашей матери. Его цена – около двадцати тысяч долларов. Но он вернулся и перебил все вокруг. – Детектив опустил кольцо в ладонь Анны. – Эти обстоятельства наводят меня на следующие заключения. Первое: собирались совершить убийство, но решили обставить как ограбление. Второе: преступник искал здесь что-то другое. Искал и не нашел.

Анна собиралась отправиться в госпиталь, когда зазвонил телефон.

Это был Дрю Маккензи из Майами.

– Газеты смотрела?

– Нет еще. Времени не было.

– Телефоны как с ума сошли. Звонят не переставая. Ты разбередила осиное гнездо. Я знал, что именно так и будет. Тебе следует срочно вернуться в Майами, Анна. Я хочу, чтобы ты поехала на Гаити и вновь встретилась с Левеком. Он согласен дать эксклюзивное интервью. Ну как?

Это было так похоже на Маккензи – он даже не поинтересовался состоянием матери Анны, а сразу перешел к делу.

– Мне жаль, Дрю, но моя мать в коме.

– Но эксклюзив, Анна!

– Нет. Есть вещи и поважнее.

– Тебя нельзя заменить.

– Это моя мать, Дрю, я не могу ее оставить.

– Послушай, это самая «горячая» история из всех, что тебе приходилось держать в руках. Только ты, Анна, справишься с ней. Мне звонят изо всех агентств и телевизионных компаний в Нью-Йорке. Бульварные газеты хватаются за любые подробности и печатают самые невероятные истории о докторе-маньяке и прочую чепуху. Левек заперся у себя в Петионвилле и ни с кем не собирается разговаривать, кроме «прекрасной ирландки». Местные власти, местные врачи из ассоциации пытаются с ним встретиться, но он упорно отказывается. Ты, только ты, можешь «расколоть» Левека.

– У тебя есть его досье, собранное мной. Пошли кого-нибудь еще.

– Анна, ты не понимаешь. Он хочет разговаривать только с тобой и больше ни с кем.

– Он будет разговаривать с каждым, кто станет ему льстить, он ведь – психопат.

– Нет, ты не слушаешь меня. Он – будет – говорить – только – с – тобой, – раздельно произнес Дрю в трубку, словно разговаривал с последним идиотом. – Лично, заметь. С глазу на глаз.

– Полно американских пациентов, Дрю, и у них есть неопровержимые доказательства. Кое-кто из обслуживающего персонала в Палм-Бич тоже не против дать показания. И опять же – все, что собрано в моем деле о докторе Левеке.

В трубке установилась зловещая тишина.

– Сколько времени ты собираешься провести у постели матери?

– Столько, сколько будет нужно.

– Но пребывание в коме длится целые месяцы, иногда годы.

– Знаю, – спокойно согласилась Анна.

– Ты хочешь сказать мне, что отказываешься от самой «горячей» истории в своей журналистской карьере, чтобы ухаживать за матерью, находящейся в коме?

Только сейчас Анна вспомнила, что все издания Маккензи дают доход около двух с половиной миллионов долларов и что это для него поважнее матери, отца, братьев и сестер, вместе взятых.

– Дрю, я уже сказала, что не могу бросить мать.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

– Но тебе никогда уже не подвернется подобный материал. – Не получив ответа, он продолжал стальным голосом: – Келли, ты подводишь меня, а я не прощаю этого.

– Прости, – все, что она смогла ему ответить.

– Может быть, он согласится поговорить с тобой хотя бы по телефону? Нам Левек сказал «нет», но вдруг он переменит свое решение.

– Дрю, – резко ответила Анна, – мне сейчас не до этого. Ни по телефону, ни каким другим способом.

– Сейчас ты не получаешь никакого жалованья, верно?

– Да, никакого.

В трубке замолчали, и Анна слышала только тяжелое дыхание собеседника, напоминающее дыхание быка перед атакой. Наконец Дрю с трудом произнес: