— Не торопи, да неторопыгой будешь! — отрезал Дьявол. — Поспешить, говорят, людей насмешить.

Борзеевич опустил сочувствующий взгляд, вздохнул, развел руками. Молча, пока Дьявол смотрел в другую сторону.

— А можно, я себе лоскуток возьму? — попросила Манька, заметив оставленный Дьяволом обрезок плаща.

Дьявол, похоже, про него забыл. Или думал, что лоскут куда-нибудь исчез сам собой. Но тот лежал и исчез бы, если бы хозяин плаща подумал о нем.

— Этот?.. Занимаюсь вами, — в сердцах вскрикнул Дьявол, — Ладно, — милостиво разрешил он. — Он твой — но временно. Тебя он не будет в лицо бить ногами, но и врагу морду тоже не набьет, но если что, предупредит об опасности — черное станет красным, а красное черным. Он всему моему Закону обучен, хоть и лоскуток. Береги его, вдруг рядом не окажусь, как в избе. Борзеевич Борзеевичем, но противоправное он существо, пусть и на мой ляд. И если лоскуток предупреждает, беги изо всех сил, как только сможешь, даже если Борзеевич станет убиваться и расписывать истинную благодать, и сама ты будешь зрить ее — не доверяй ни глазам, ни Борзеевичу! — Дьявол протянул ей лоскут, как медаль за храбрость, разрешая ему сползти с руки и намотаться на Манькину кисть в виде браслета из тряпицы.

— Борзеевич хороший, я ему верю! — просто сказала Манька, обидевшись за Борзеевича.

— Ага, хороший! Сам же вампиров сделал! А потом укусил вампира — и сытый стал! Маня, он их по головке гладит и посмеивается — знает, каким местом повернулась к ним его горошина. Не ха-ха у него в голове, а идейное просвещение за место мозговых извилин, — Дьявол искренне огорчился, что она поднимает Борзеевича до уровня Бога. Сам он иной раз не заслуживал доверия. — Борзеевич тоже… своего рода черт. Образный перевертыш… — предупредил он, посматривая в сторону Борзеевича, который пыхтел, но не оправдывался. — Как его горошины! Так что его портянки не покраснеют и черными не станут, оставаясь в горошек. И не все его горошины правильно понимают — есть такие, которые горошину читают наоборот. То есть, как не надо тебе и Борзеевичу. Не желая того, он может помочь вампиру или оборотню проникнуть в твой удел, так он устроен.

— А почему мы остановились тут? — спросила Манька, вспомнив об избах, и дыме над землей. — Надолго? Хотелось бы и там лето застать… Жалко, что весну пропустили.

— Поверь, — успокоил ее Дьявол, — успеешь на цветочки налюбоваться! Мы же от весны к лету идем. Поднимитесь завтра с утра пораньше, добежите до снега — и снова весна, а там любимые подснежники… В горах все по-другому, потом по весне всегда будет в горы тянуть. А за перевал перевалимся, как раз в самое пекло угодим! Там не топать, только бегом придется бежать. Стар и млад и по ту, и по эту сторону гор ищут вам беду. Вспомни, как ловко люди из Проклятого города рубили головы врага. А если бы на тебя смотрел оборотень, за тобой охотился — смогла бы так? Или вампир? А дракон?

Манька засомневалась. Одно дело, когда из-за крепкой стены, другое — врукопашную…

— Есть у нас и тут дело. Пришло время ускоренным курсом пройти курс молодого бойца, — посвятил ее Дьявол в свои планы. — Война началась самая настоящая! Против нас все государство выступило единым фронтом, а фронт у нас ты да Борзеевич, которому в военное время доверять никак нельзя…

— Съел чего-нибудь? — наконец, не выдержал и обиделся Борзеевич. — Ты опенок-то выплюни! Верни, Маня, ему синявку! Я же бил оборотня?! И как бил! Положил в рядок, а вы раскидали по всему полю. Второй раз уже обидеть норовишь.

— Это пока ты моей головой думаешь! А ну как в плен угодишь? — Дьявол не засмеялся, не стал как всегда насмешливым, откровенно давая понять, что такой вариант не исключался. — Станут тебя пытать, да вызнавать секреты? А в бою преимущество на стороне секретной стратегии и тактики!

Борзеевич сначала посерел с вытянутым лицом, потом оглянулся, убеждаясь, что еще не в плену. Манька заинтересовалась последними словами Дьявола, тоже насторожившись. Пришла ее очередь испугаться — могла бы раньше догадаться, что их раскрыли, когда на Вершине Мира Дьявол землю показал…

Она мысленно помолилась за избы, за дерево, за землю, за всех, кто там остался.

— Ну, не съем же я свой горох! — буркнул Борзеевич, сделав последнюю попытку обелить себя.

— А ну, как устоит кто против твоей горошины? Я ведь не сказал, что предашь, я только сказал, что твоей голове награда втрое против Манькиной обещана! И тебе предстало стать молодым бойцом. Железо вам недолго носить осталось, вдвоем вы его быстро обрекли на смерть. А Маня железом пропиталась — всем железякам железяка. Меча ей недостает.

— Меч?! — Борзеевича насторожился. Он как-то сразу ушел в себя, нахмурив лоб, потом страшно потрясенно с удивлением взглянул на Маньку и весь изменился в лице, глубоко задумавшись, как будто что-то искал у себя в памяти и не находил. Плечи у него опустились, выглядел он растерянным.

— Где?! — обреченно развела руками Манька, соображая, о чем это только что сообщил Дьявол? Воевать против государства она никак не собиралась. Вообще ни с кем не собиралась воевать, даже с вампирами… Посмотреть разве что, склонить к сотрудничеству… найти компромисс или компромат…

— Достанем! — весело обнадежил Дьявол. — Зря железо ела и плавила у живого огня, зря живой водой закаливала? Зря протыкала себя стрелами, обчищая колодец бездонный? Как встарь достанем!

Через что пройти пришлось, что бы кто-то объяснил ей такую муть! Как из человека можно меч достать?! Опять у Маньки округлились глаза. Похоже, Дьявол не шутил. Волосы у нее встали дыбом, и холод прошел по телу, как на Вершине Мира, когда примерилась, сколько придется вниз лететь. И вспомнила, как ловко девятиголовому дракону рубил головы человек из второго города, не сгорая под его огнем, пока двое других вытаскивали из-под нее ключ дракона и….

Меч ей необходим. И махать им тоже надо бы уметь. Манька вспоминала Змея Горыныча и засомневалась, мысленно ужаснувшись — против такой птицы хоть кто не устоит! Пару раз она видела драконов в своем сне — он смотрел на человека, и выходила из человека жизнь. Поговаривали, драконов у Благодетельницы было три, летали они высокими горами, широкими долами, речки и прочее меж ног пропуская.

— Ну! — грозно спросила она. — Кто мне объяснит, как меч будет достан? И чем мне это грозит?

— Не Горыныч пропускает, а мы, — заартачился Дьявол, уводя разговор в сторону. — Он между крыльев…

— Опять мысли мои читал? — возмущенно насупилась Манька. — Мне каждый раз перед "подумать" разрешение спрашивать?

— Да мне ваши мысли, что разговор в слух! — тоже возмущенно отозвался Дьявол, не желая отвечать на прямой вопрос. — Но иные от разговора переходят к делу! Думаешь, кто придумал приставку к герою: "Ты, герой, дело пытаешь, али от дела отлыниваешь?"? Я! — Дьявол гордо указал на себя, вставая в позу. — Кроме меня никто не смог бы! Каждый человек ищет мысли или как дело провернуть, или как дело без дела оставить! — и невозмутимо продолжил, повышая голос: — Твоя сердечная чакра — колодезь без дна, без покрышки. Он выходит на ту сторону света… — Дьявол начертил на земле железным посохом два треугольника, из которых получилась звезда: — Ваша матричная память расположена вот таким образом. Ты один треугольник, ближний второй. Вершина — ты, а основание — и имидж, и боготерапия, и одежонка, и, если хочешь, больничка в душу. И высмеивание твое вот оно, на виду у всех — основание его треугольника. Вы не одно и то же… Сердце его, сам он со всем своим дерьмом позади тебя — и забора нет. Столько проклятий, сколько обращены на тебя, пожалуй, ни у одного вампира нет. С такими проклятиями, Маня, долго не живут…

И сколько угодно могут разоблачать тебя — и ты могла бы…

Ты позади него… С Благодетелями, которые молятся всяк и каждому за душу твою… Из твоего треугольника. Сложность состоит в том, что в обоих треугольниках одинаковые люди, которые отключили механизм защиты памяти.

— И что? При чем тут меч? — она пожала плечами.