Манька радостно вскрикнула и кинулась к убежищу, в котором спали Дьявол и Борзеевич. Конечно, одноразовый — кто же стелу утащит?! И замки все открывал! И был и не был…

— Я нашла! Нашла! — заорала она радостно, прямо над ухом спящих друзей.

И Дьявол и Борзеевич смотрели на нее спросонья шальными глазами, удивляясь, чего это она разоралась. Дьявол, наверное, как всегда прикидывался.

— Я ключ нашла! — радостно воскликнула Манька чуть тише.

— Да ну! — больше всех удивился Дьявол.

— Кто как не ты? — она ткнула в него пальцем. — Можешь открыть любой замок и любую мечту!

— Ну-у-у! — неопределенно промычал Дьявол, почесывая затылок, совсем как Борзеевич.

— Светлая голова! — произнес Борзеевич, снова зарываясь в полушубок и камни, среди которых была положена стрела.

— А разве нет? — расстроилась Манька, все еще не понимая, то ли она угадала, то ли нет.

— Манька, я ни за что не хочу быть ключом! — сказал Дьявол. — Но ты угадала. Поэтому — одно желание за тобой. Да, ты залезла на Вершину Мира и опять нашла меня. Чудовище, которое использует все средства, чтобы открыть тебе глаза: Манька, я Бог — Бог Нечисти! Вот как высоко я могу поднять вампира! И еще выше, но там даже им не выжить без соответствующих приспособлений.

— А почему ты сказал, что он светиться в темноте?

— Хороший вопрос, — кивнул Дьявол, — задай его себе.

— Потому что все-все знаешь? — спросила Манька, поставив на неугасимую ветку котелок, вода в котором успела замерзнуть и превратиться в лед.

— Примерно ответ правильный. Я не сказал бы о себе лучше! Загадывай желание: поесть, попить, согреться?

— Э, не-е-ет! — хитро прищурилась Манька, покачав у него перед носом пальцем. — Утро вечера мудренее, я до утра подумаю! А сам бы ты чего пожелал?

— Чего я могу пожелать? — искренне удивился Дьявол. — У меня все есть, мне даже помечтать не о чем… И нет никого, кто смог бы исполнять мои желания.

— А я, может, завтра умирать не захочу! — она лукаво покосилась на Дьявола. Но Дьявол не подал виду, что обратил на слова внимание. — Подумаю еще…

Манька залезла поближе к Борзеевичу, который занял у костра лучшее место. Подложила камень под голову и уснула, думая чего бы ей хотелось. Дьявол укрыл ее плащом, и она не заметила, как подоткнула его под себя, уплывая в невесомость. Плащ был теплым и мягким, как пуховая перина в четвертом городе. Ее сознание уже летело к избам, которые ждали ее теплом и вкусными пирогами. И больно сжалось сердце: если напали вампиры, устоят ли? Надежда всегда умирает последней.

Она и не знала, что самое сокровенное желание улыбалось ей в этот миг.

На следующее утро Манька совсем забыла о своем желании. Не столько забыла, сколько не смогла придумать. Все ее желания были вполне исполнимы. Единственную возможность получить невозможное не хотелось тратить на пустяки.

— А можно, чтобы с избами ничего плохого не случилось? — спросила она робко.

— Это не желание — это золушкина мечта вернуть золу в первоначальное состояние… — разочарованно скривился Дьявол. — Загадывать надо что-то исполнимое… Я же не волшебник! Вот откуда мне знать, как избы к этому отнесутся?

Манька вдруг сразу сообразила, что Дьявол или врет, или говорит правду, но правда не на стороне вампиров. Ясно же, что избы не могли сгореть. Там рядом река, а бревна у избы с противопожарной защитой. Стало бы там все громыхать и сверкать, если бы избы уже сдались! В крайнем случае, пробегутся вдоль реки. Не такая маленькая благодатная земля, чтобы не найти место где укрыться. И везде есть корни дерева, которые при необходимости вырастут еще раз до дерева с такой же кроной, как то, которое поднялось из земли. Наверное, вампирам придется несладко, если рискнут напасть. Она сразу повеселела. Хотела бы она посмотреть на мудрствующую Благодетельницу, которая пытается убедить своих оборотней, что дружественные избы захвачены в плен неким врагом. Если вампиры не искали ее в горах, значит, не знали о ней ничего.

Первым делом Дьявол объяснил, как протыкать себя его стрелой, выискивая в сердце откровенное богохульство в отношении себя самого и Борзеевича.

Под заклятиями человеку было тяжело помнить о своих близких и о своем. Вернее, помнил, но с ума бы сошел, если бы рассматривал свои нужды и людей, которые его окружали, как вампира, при мысленном взгляде на которого испытывал невероятную теплоту. А если все же мог устоять, родные с ума сходили, потому как плохой стороной заклятие оборачивалось на человека. И как пример привел несколько случаев из ее собственной жизни. Были в деревне такие муж и жена, которые своего сына забили насмерть — дня три не дожил до дня рождения. Тихий был, не жаловался, и ведь никто синяками не заинтересовался, не поговорил ни разу, будто парнишки не существовало еще раньше, до смерти. А в соседней деревне привязали к кровати, чтобы до холодильника не достал. А собаку кормили, и сами на глазах у него ели. Парнишка умер с голоду. И ни один сосед не обратил на него внимания, когда в гости заходили. Или когда мать с дочерью разговаривает, а та ненавидит мать, не слышит — обозлилась, и заклятие повернулось, и уже дочка с душой, а мать ненавистью одержима.

К счастью, Дьявол и Борзеевич людьми не были, заклятия на них не действовали. Но она не раз ловила себя на мысли, что чувствует между собой и ими некоторую отчужденность, тогда как в вампирах видела людей, приписывая им внутреннее благородство и добрые помыслы. Как-то помимо воли…

Протыкать себя стрелой оказалось не смертельно, но остались лишь три стрелы. От кинжала стрелы отличались тем, что кинжал не оставлял следов, по которым бы вампир мог открыть, что его уличили, а Дьявольская стрела самым подлым образом являлась вампиру от души, как "здравствуй, милый!" Дьявол, экономя боевые патроны, расщепил древки и преломил их на такую длину, чтобы хватило до сердца, затачивая концы и смазывая наконечники своей слюной. Слюна Дьявола обладала ядовитостью, но ядовитостью избирательной, исцеляя душевные раны не хуже живой воды, исцеляющей тело. Антисанитария оказалась самым действенным способом справиться с любыми переживаниями или сомнениями. После лечебной процедуры глупые рассуждения в голову не лезли. И как-то сразу, пусть и ненадолго, она внезапно понимала, что вампир не умеет самостоятельно выбирать людей. Странно, раньше ей как-то в голову не приходило задуматься, по любви там живут вампиры, или так себе, без особой… Своими мыслями получалось по-больному. Но хитрая наука выживать у вампиров формировалась в такие далекие времена, что отучить их думать по-вампирски было бы равносильно отучить каннибала любить человечинку. Каким бы ни был народ, рано или поздно он становился объектом домогательств. И новая идеология объявляла его Благодетелем, обращая человека в пыль.

Жалко, что стрелы быстро закончились. Пораньше бы Дьявол предложил ей свое нетрадиционное средство!

Перед дорогой Дьявол осмотрел их одежку и обутки, которым недолго осталось. Дырявые обмотки на ногах Борзеевича, или то, что он собирал и разбирал поутру, Дьявол выбросил вон. Даже портянки Борзеевича походили на дырявые во всех местах носки, у которых не было ни подошвы, ни верхней части, каким бы местом он не старался их наложить на ноги. Чего, спрашивается, носил, — но Борзеевич во всем любил порядок. Осознание, что они на него надеты, давали ему еще одно осознание, что он соблюл приличия.

— Что же мне босиком по таким камням? — возмутился он, расстроившись.

— Не каждому, понимаешь ли, дается быть обутым! — ответил Дьявол. — И босыми люди ходят! Зато, какое чувственное и проникновенное будет твое знание о босоногости!

В принципе, и Манькиным обуткам и посоху пора бы уже быть примятыми к караваю. Манька надеялась, что и на этот раз Дьявол столчет железо в порошок. Но Дьявол почему-то засомневался, предложив обутки и посох Борзеевичу, который сначала от предложения опешил, отказавшись наотрез. Но когда Дьявол оторвал от края своего плаща две замечательные портянки, которыми можно было всего Борзеевича обмотать, если растянуть материю во все стороны, нехотя согласился, поглядывая на портянки с тяжелыми вздохами тайной радости. Железо прилагалось к портянкам, как непременное условие.