Пряли в две нити. Вязка была, как правило, простой. В некоторых тканях расстояние между петлями довольно большое.

Среди находок попадается и бахрома, она, вероятно, была в моде. Об этом свидетельствует небольшая женская статуэтка: на богине, ибо это, очевидно, богиня, леопардовая блузка и короткая, почти как в наши дни, юбка, отделанная сверху и снизу бахромой.

А один кусок ткани был особенный. Нет, право, не каждый день увидишь заштопанный и зашитый через край кусок ткани семитысячелетней давности!

На самих тканях следов краски не сохранилось. Но на некоторых рельефах богини изображены в ярко-красных одеждах. Следы красок, вероятно, от ниток сохранились и внутри некоторых бусинок.

Были еще ковры. Сказочно красивы они на стенных росписях. Можно не сомневаться, что и в натуре они были не хуже. Очень похоже, что в Анатолии времен неолита они были едва ли не столь же обычными, как и сейчас.

Нашлись в большинстве домов ручные мельницы и ступы. Такое впечатление, что каждая семья сама пекла себе хлеб.

Восемьсот лет, а может быть, и все девятьсот существовало поселение на старом холме Чатал-Гуюк. Потом, примерно около 5600 года, оно было покинуто.

Новое поселение возникло на другой стороне реки, это так называемый Чатал-Гуюк западный. Здесь жили по меньшей мере еще семьсот лет.

Но и это поселение было покинуто без каких-либо явных следов насилия или разрушений…

Как возникли цивилизации?

Где впервые принялись люди приручать животных? Выращивать урожай?

В долинах великих рек, отвечали еще недавно. В долинах Тигра и Евфрата, Нила, Инда. Разве не в Междуречье Тигра и Евфрата возникла Месопотамия, страна шумеров? Разве не «Отец всемогущий Нил», берущий начало в глубинах Африки и оставляющий во время разлива на прибрежной полосе знаменитый плодородный ил, создал Египет? Разве не в долине Инда сыскались следы древнейшей цивилизации Индостана?

И все-таки — где и как все это началось?

Ученый, объехавший едва ли не весь земной шар, изучая, описывая, исследуя культурные растения, однажды написал: «Вдумываясь в процесс развития земледельческой культуры, мы неизбежно должны признать, что периоду великих культур предшествовал, естественно, период обособленной жизни племен и небольших групп населения в замкнутых районах, и для этой цели горные районы могли служить прекрасными убежищами… Всего вероятнее поэтому, что так же, как центром сортового разнообразия, очагами первоначальной земледельческой культуры были горные районы».

Звали ученого Николай Иванович Вавилов.

Шел 1926 год.

Когда Сергей Аристархович Семенов, ныне доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института археологии Академии наук СССР, впервые занялся историей древних орудий, его вело вперед чувство неудовлетворенности.

Нельзя сказать, чтобы ученые уделяли им мало внимания. Отнюдь! Много было сделано описаний внешнего вида орудий. Достаточно предпринималось и попыток систематизаций. Пытались изготовлять собственными руками из кремня и других материалов. Пробовали — и вовсе не всегда безуспешно — проверить их эффективность, стойкость в работе, назначение. Кое-что удалось определить, кое-что удалось доказать.

Но отсутствовало главное — достаточно обоснованный научный метод. Все сводилось в основном к исследованию внешней формы и видимых следов работы.

А между тем разобраться в назначении орудий и в том, как их делали, — это было вопросом первостепенной важности.

В свое время Маркс писал: «Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений».

И он же подчеркивал: «Такую же важность, какую строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций» (выделено мною. — А. В.).

Конечно, сама по себе мысль, что любое орудие, новейшее или древнее, помимо хорошо заметных, видимых следов работы, обязательно хранит мельчайшие царапины, завихрения, риски, все то, что ученые обозначают мудреным термином «микропризнаки», была не очень нова (в отличие от хорошо заметных общих следов обработки и работы эти следы чрезвычайно малы, их почти не видно. Естественно, что их прежде даже не замечали). Новым было другое: уверенность в том, что в наш научно-технический век их можно рассмотреть попристальнее.

Ну что тут особенного, скажете вы, что тут сложного — взять каменное орудие, скребло, например, или топор, и рассмотреть его под оптическим микроскопом? Это действительно не сложно. Но увидеть то, что скрыто от глаз при обычных условиях, еще не значит понять и осмыслить увиденное.

Не так-то просто было разобраться в тайнописи мельчайших рисок, царапин, выщербинок, понять их особенности, отделить существенное от случайного. Здесь был целый мир еще неизученных закономерностей. Прежде всего следовало, если так можно выразиться, понять «алфавит», твердо уяснить себе, какой след остается на скребке, когда его используют для очистки шкуры, а какой при затесывании рукоятки топора. Или чем, допустим, отличаются следы, оставляемые при использовании орудий в качестве стамески или рубанка.

Была и другая сторона. Любое орудие отлично, как выяснилось, сохраняет и следы собственного производства. И эти следы, нередко перекрещивающиеся со следами работы, тоже полезно было научиться разбирать и оценивать.

И без того нелегкая задача осложнялась всякими привходящими обстоятельствами. Взять хоть бы тот же оптический микроскоп. Как приспособить его к работе? Ведь большинство древних орудий сделано из кремня, горного хрусталя, агата, а это все материалы стекловидные, некристаллические, светонепроницаемые. И это свойство делало невозможным изучение их поверхностей при больших увеличениях и в отраженном свете.

Но без микроскопа как без рук!

И если магниевое опыление и металлизация исследуемых объектов были давно известными способами, то применение красителей — нанесение тонкого слоя разведенной туши и окрашивание метилвиолетом — родилось в процессе исследования.

Стереоскопические изображения показали, что сработанные участки чаще всего перечерчены рисками, царапинами в одном определенном направлении и что на многих орудиях есть целая система завихрений, или, как их назвали ученые, кометообразных фигур, которые, словно стрелки, показывают направление движений орудия в процессе работы.

Оптический микроскоп, фотографии, просвечивание в инфракрасных лучах позволили установить: следы эти образуются по определенным законам. Пойми по каким — и сумеешь определить, что и как делали тем или иным орудием и как его сделали. Будешь знать: вот это резец, а это — долото, здесь — пест, а там — молоток, и отличаются они от отбойника или ретушера такими-то и такими конкретными признаками.

Теперь достаточно посмотреть: если следы располагаются, допустим, перпендикулярно оси и по окружности — значит, сверло. На шильях следы параллельны оси и располагаются прямолинейно. На строгальных ножах — перпендикулярно лезвию и односторонне.

Вне зависимости от формы: форма орудий может быть разной.

Вот один только пример, относящийся, правда, уже к эпохе, более близкой к нам.

Железная мотыга древнеегипетского земледельца похожа на тесло — у нее лезвие расположено перпендикулярно топорищу. Эскимосская мотыга сделана из бивня моржа и похожа на рог.

Тем не менее обе они мотыги.

В результате очень важных работ С. А. Семенова и сотрудников руководимой им лаборатории сейчас твердо установлено: все основные трудовые процессы, будь то прокалывание, сверление, резание, рубка, скобление, имеют свою опознавательную систему. Они находят отражение в следах изнашивания.