Круглов вспылил:

— Буду я каждому документы показывать! Чеши отсюда и не отрывай от дела.

— Любопытно! А тебе известно, что за шатание по путям и срок припаять недолго? Тут, можно сказать, секретный объект. Ясно?

— Это не разъезд ли твой вшивый — секретный?! Скажи курам — и те захохочут.

Круглов сплюнул и пошел своей порывистой походкой, крепко и широко ставя чуть косолапые ноги. Проходя очередной вагон, он заглядывал в записную книжку и сличал номера. Однако до конца состава не добрался: за спиной послышалась трель милицейского свистка, а вскоре — возбужденные голоса.

— Стой! — отчетливо скомандовал зычный голос.

Круглов остановился и рядом с начальником станции увидел милиционера в белом воинском полушубке.

— Следуйте за мной! — сказал он столь внушительно, что Круглову пришлось повернуться и шагать к вросшему в сугробы зданию вокзала. Впереди шел милиционер, замыкал шествие начальник станции, который не переставал ворчать по поводу того, что бродят тут разные типы: вот и на прошлой неделе обезвредили одного гуся лапчатого.

В центре накуренной комнатушки гудела железная печь с трубой, просунутой в обитое жестью окно. Круглов увидел коренастого человека в гимнастерке. На груди желтела полоска, напоминавшая о том, что этот человек участвовал в боях и был тяжело ранен. Он и оказался уполномоченным Наркомата внутренних дел, но об этом Круглов узнал позже.

Теперь не до разговоров было уполномоченному. Он прижался щекой к диску репродуктора и напряженно слушал. Сказал только:

— Парад на Красной площади. Сталин говорит.

Круглов лишь сейчас сообразил, что день сегодня особый, праздничный. Но не ожидал Круглов, как и все наверное, что в Москве состоится традиционный парад. Слишком напряженное было время, враг рвался к Москве через окружившие ее противотанковые ежи, траншеи и рвы. И вот в этот грозный час председатель Государственного Комитета Обороны, Главнокомандующий Вооруженными Силами страны произносит речь, которую слушает весь мир. Произносит с трибуны Мавзолея, поздравляя всех советских людей с двадцать четвертой годовщиной Октябрьской революции. Он говорит, что вся страна организовалась в единый военный лагерь и она осуществит разгром немецких захватчиков. Осуществит потому, что ведет освободительную, справедливую войну.

Волнение теснит грудь, мешает Круглову слушать. Он переводит дыхание и вновь старается уловить каждое слово, доносящееся из репродуктора. «За полный разгром немецких захватчиков! — говорит Сталин. — Смерть фашистским оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость! Под знаменем Ленина вперед к победе!»

Далекое ликующее «ура» неслось из репродуктора, а потом вступил в свои права походный марш, под который боевые роты уходили на защиту Москвы…

Уполномоченный подошел к столу, закурил и, не тая улыбки, сказал:

— Вот так-то! Стоит Москва да еще праздник празднует! Это — сила! Ну, с чем пришли? — спросил он, не переставая дымить самокруткой и внимательно рассматривая Круглова, одетого в потрепанное пальто и вислоухую шапку, скрывающую половину лба.

— Да вот, — поспешил вступить в разговор начальник станции. — Задержали подозрительную личность. Ходит по путям, во все вагоны заглядывает, отметочки в блокноте делает. Считаю, обыскать бы его, может, и фотоаппарат при нем…

— А что скажете вы? — спросил уполномоченный.

— Скажу, что бдительность у вас на высоте. Не то что в других местах. Я вон десяток полустанков прочесал, а никто не спросил, что мне надобно. Почитайте вот бумагу. — И Круглов положил перед уполномоченным письмо с гербовой печатью.

Уполномоченный прочел документ и посмотрел на Круглова с нескрываемым уважением. Затем он порывисто поднялся, вышел из-за стола и обеими руками сжал руку Круглова.

— Да ты, брат, самый нужный сейчас человек! Я ведь, понимаешь ли, недавно с передка. Там — вот как самолеты нужны! Зарез без них. Поверь мне, битому-перебитому, если бы не техника, не удержать нам немцев под Москвой. Да ты садись, — пригласил уполномоченный, подставляя Круглову стул. — Ты представь, что бы мы делали без вас, тыловиков! Зарез бы получился, говорю, форменный зарез. — И он провел пальцем по горлу. — Я это вот так понимаю!.. Сейчас мы тебя чайком отогреем и, будь уверен, разыщем твою потерю, не на нашей станции, так на другой.

Чай был едва подкрашен заваркой, но горячий. Уполномоченный наливал в стаканы из большого алюминиевого чайника, который снял с раскаленной плиты.

— Паек-то тебе в дорогу дали? — спросил он. — Могу предложить селедку, а насчет хлеба — не взыщи. Вот все, что имеем, хоть тебе и праздник. — И он положил на стол небольшой ломоть хлеба, к которому Круглов тотчас добавил остатки своих запасов. — Подзаправимся и пойдем искать твои вагоны. С грузами сейчас беда. Железнодорожники усвоили только одно первое правило: воинский эшелон — пропускай без задержки, а то, что сырье дефицитное на каких-нибудь пятых или шестых путях, — им невдомек. Хотя инструкция, между прочим, имеется. Иное сырье или заготовочки подчас важней полка пехоты. Всяко оно оборачивается. Помню, из винтовок по самолетам целились или с бутылкой горючки на танк выходили, а ведь сорокапяткой или «ястребком» способнее с машинами воевать. Был такой случай… — начал вспоминать уполномоченный, и тут же, опомнившись, махнул рукой. — Много случаев всяких бывало. Пойдем-ка лучше на пути.

На заметенной снегом полоске перрона стоял начальник станции. Он провожал пассажирский поезд, в хвосте которого двигались два товарных вагона. Уполномоченный пояснил:

— Вот видишь, как изощряемся. К пассажирскому цепляем срочный груз.

Поезд простучал колесами, и все трое пошли через пути к стоявшим на станции составам. Круглов прихватил с собой небольшую лестницу, которую предложил ему начальник станции. Он приставлял ее теперь ко всем крытым вагонам, чтобы можно было заглядывать в оконца либо через борт.

Они обошли все пути — и безуспешно. Собрались было возвращаться к вокзалу, но Круглов приметил за гребнем сугробов, отделяющих один из тупиков, еще целую вереницу товарных вагонов. На их крышах глыбился серый снег, и по всему было видно, что стояли они тут не первый день.

Не сказав ни слова своим спутникам, Круглов полез через сугробы напрямик к этому тупику. Вскоре он уже приставил лесенку и заглянул в одно оконце. Вагон был доверху набит штамповкой. Она оказалась и во втором, и в третьем вагоне — во всех шести, сцепленных в середине бесконечно длинного состава.

Круглов победно замахал руками, сердце его билось часто и гулко, а вот крикнуть не мог: слишком уж была велика его радость, и волнение перехватило горло. Он, мастер Круглов, по-настоящему понимал, как нужна была сейчас штамповка и что она значила для всего завода. Он живо представил себе простаивающие станки, рабочих, слоняющихся по затихшим пролетам, и бесконечные срывы графика. А главным было то, что, в конечном итоге, фронт не получал боевых самолетов в том количестве, в котором они могли поступать, не будь вынужденных простоев.

Когда приблизились уполномоченный и начальник станции, Круглов постарался сообщить им о своем открытии как можно спокойнее, по-деловому:

— Нашлись-таки вагончики. И номера те, и штамповка в порядке. Теперь подцепить бы их к пассажирскому! А?..

— К пассажирскому не пойдет, — ответил начальник станции, убедившись в том, что это были те самые вагоны, которые они искали.

— Это почему? — возмутился Круглов.

— Так ведь шесть вагонов! Это тебе не два и не четыре.

— Думай, думай, начальник! — твердо сказал уполномоченный. — Вагоны надо отправить сегодня, да побыстрей.

— Вот я и думаю прицепить к товарняку со срочным грузом.

Через час вагоны со штамповками высвободили, перегнали на главный путь и прицепили к готовому к отправке поезду. Круглов тепло распрощался с кузинскими железнодорожниками и, напросившись в теплушку к кондуктору, отправился в обратный путь.