«Это он специально придумал — со шторами, — отрешённо подумал Ник. — Просто решил меня ещё кому-то показать. Только вот, спрашивается, кому? Кто там — в третьем «воронке»?»

Ник хорошо помнил слова Афонии-шамана: «А ты, Странник, помни, что главный Знающий в городе большом живёт, в высокой яранге, под красными звёздами. Волчья у него кровь. Но когда надо будет, когда Смертельная Тень над твоей головой закружит, он поможет…»

Ник тогда про Берию сразу и подумал, ошибался, как выясняется…

Зина и Айна быстро организовали самовар, напоили гостей крепким чаем с фигурными, правда — слегка каменными, пряниками.

Дождавшись чуть заметного кивка от Берии, Бессонов напористо перешёл к делу:

— Пришла пора, товарищи офицеры, приступить к осуществлению запланированных ранее операций. Речь идёт о мероприятиях, закодированных нами как «Гранёный стакан» и «Зверёныш». Обстоятельства по «Корзине с яйцами» изменились, — закашлялся и испуганно покосился в сторону Берии, однако, быстро справился с собой и спокойно продолжил: — Конечно же, произошла определённая досадная задержка, связанная с финскими событиями, которые закончились совсем не так, как предполагалось. Впрочем, сейчас всё уже позади, будем, наконец, начинать…

Специальный вагон, в котором находились только Ник, Банкин и их пять больших рюкзаков, негромко пересчитывал рельсовые стыки — синхронно с другими, обычными вагонами пассажирского поезда «Ленинград — Мурманск».

Сизый ещё неделю назад отплыл на сухогрузе «Феликс Дзержинский» — вместе с энным количеством кубов строевого леса, по направлению к порту Киль, откуда уже должен был направиться в Клагенфурт.

Прощаясь, Айна вручила Сизому костяную фигурку матёрого моржа, чтобы все Злые Тени, без исключений, разбегались с Лёхиного пути. Нику же, через неделю, подарила маленького белого медведя, вырезанного из голубовато-сиреневого халцедона, а Банкину — старую почтовую открытку с изображением знаменитого парохода «Союз».

— Этого медведя мой отец сделал ещё в молодости, — проговорила, грустно глядя Нику в глаза. — Это как у военных погоны. У кого есть такой медведь, тот — настоящий шаман. Ты, командир, натуральный белый шаман! А ты, Геша, — внимательно посмотрела на Банкина, — береги картинку с этим пароходом. Это правильный корабль, всегда в родной порт возвращается. Всегда — возвращается!

Ник распухшими, избитыми до крови пальцами прикоснулся к опознавательному значку группы «Азимут», прикреплённому к полевой армейской гимнастёрке — строго напротив сердца: профиль товарища Сталина, а чуть ниже — золотые буковки «НКВД».

Опять он был в деле, снова начиналась большая игра!

С того памятного визита Берии уже прошло полтора месяца, и почти всё это время они с Банкиным провели на озере Ястребином, где под чутким руководством инструктора Епифанцева осваивали азы скалолазания. Ник не строил иллюзий: стать за такой короткий срок приличным альпинистом совершенно невозможно, но теперь он был полностью готов пусть и к неуклюжему, но действенному спуску к Сейдозеру.

В трёх рюкзаках из пяти находились прочные верёвки, карабины, крючья, надёжные ледорубы, специальные ботинки с острыми шипами, прочее горное снаряжение, в том числе — изготовленное по его собственным чертежам.

Айна и Зина остались на объекте № 5, в строгом соответствии с золотым правилом серьёзных диверсантов: всегда на запасной скамье должны оставаться дублёры, могущие в нужный момент прийти на помощь или даже заменить выбывших из строя игроков…

Банкин давно уже видел седьмой сон, сладко и безмятежно похрапывая, а Нику совсем не спалось. Стоял возле квадратного вагонного окошка, смотрел на редкие, проплывающие мимо огоньки карельских деревушек, бурчал себе под нос дурацкую песенку:

— Странствий новая заря — на полночном небосклоне. На изломе сентября, я один — в пустом вагоне….

Песенка действительно была дурацкой: конец апреля — это совсем не то же самое, что излом сентября. Просто мелодия песни звучала в унисон с мелодией, громко отбиваемой колёсами поезда…

Ранним утром высадились на вокзале Кандалакши — обычного припортового городка-посёлка, каких много на севере России: бараки, хижины, землянки, снова бараки, халупы, вновь бараки. Обычное дело, в общем-то…

Местами на улицах ещё лежал серый снег, но весной пахло уже отчётливо, ручьи текли повсеместно, журча светло и звонко.

— Что ещё за название такое? — возмущённо недоумевал Банкин, пялясь на станционную вывеску. — Чего значит-то?

— Существует одна любопытная версия на этот счёт, — поделился Ник с другом своими знаниями. — Раньше, когда Сибирь плотно ещё не освоили, дорог до неё, хоть и плохоньких, не проложили, каторжан ссылали сюда, в Северную Карелию да на Кольский полуостров. Когда этап доходил до местного острога, то с эпатируемых каторжников снимали кандалы, мол, куда они отсюда убегут, глухомань ведь полная! Легенда даже родилась такая: когда добредали каторжники до этого места, от кандалов освобождались, то вздыхали облегчённо: «Всё, кандалам — ша!» Вот и «Кандалакша» отсюда со временем получилась!

— Красивая легенда, — согласился Гешка.

Их встречал сам начальник местного отдела НКВД — худой высокий майор средних лет по фамилии Музыка, — в сопровождении десятка краснощёких и упитанных подчинённых.

— Здравствуйте, товарищи офицеры! — пробулькал тусклым фальцетом майор и уважительно покосился на заветные значки с профилем Вождя. — Получил радиограмму, телефонограмму и телетайпное сообщение относительно вашего прибытия. Добро пожаловать в славную Кандалакшу!

Отдав подчинённым необходимые распоряжения относительно вещей дорогих гостей, Музыка лично проводил Ника и Банкина до ведомственной гостиницы, проконтролировал лояльность администрации, после чего невзначай поинтересовался ближайшими планами.

— Нам надо срочно добраться до деревни Ловозеро. Желательно выехать туда уже завтра, — кратко ответил Ник.

— Это совершенно невозможно! — искренне расстроился майор, изобразив на своём лице вселенскую скорбь.

— Что вы сейчас сказали? Как это — невозможно? — тут же повысил голос Банкин, который за время путешествия в поезде основательно переспал и по этой причине пребывал в отвратительном настроении. — Это, милейший товарищ Музыка, революционным трибуналом попахивает, — добавил голосом товарища Ленина.

Майор стал белее тщательно накрахмаленной гостиничной простыни, схватился рукой за сердце, принялся раболепно оправдываться:

— Вы не так меня поняли, товарищи! Совсем неправильно! В соответствии с полученными инструкциями я уже всё запрошенное приготовил: почти новую полуторку, необходимый запас топлива, продовольствие, палатки, спальные мешки и всё прочее. Но вмешались погодные условия! На Крестовском перевале бушует метель, необходимо немного подождать, суток двое-трое…

Ник подмигнул Банкину, мол, всё нормально, охолони немного.

В своё время Ник последние два выпускных класса проучился в этих местах, в посёлке Полярные Зори, который лет так через тридцать будет построен в двадцати километрах к северу от этой Кандалакши, недалеко от Кольской АЭС, так что об этом Крестовском перевале он знал не понаслышке…

Даже в те времена перевал пользовался дурной славой.

Ранней весной и поздней осенью — место страшное, бились тогда там машины десятками за один раз. Внизу стоит плюсовая температура, на перевале — минус, пройдут осадки: сильный дождь или просто туман росой осядет, — вот коварная ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, держа приличную дистанцию между машинами. И вдруг передний выезжает на гололёд, но ничего — со скрипом, но проезжает. За ним и остальные лесовозы. Метров через двести гололёд превращается в голимый лёд: передний начинает вниз скатываться, под колёса второму, тому тоже деваться некуда — начинает сдавать вниз. Но сдают-то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно на скользком льду, разворачивает поперёк дороги. А тут с перевала спускается одинокая вахтовка, не затормозить ей на льду, вот и врезается со всей дури в развёрнутый лесовоз, — и покатились все вниз со страшной силой, огненная полоса километров за пятнадцать видна…