Парень из компании «Соломон Бразерс» не захочет со мной говорить, не захочет также и Билл Браудер, носивший золотые запонки с эмблемой доллара, птица высокого полета, чей «Эрмитаж Раша Фанд» разрекламировал себя как лучший в мире эволюционный рыночный фонд. Представитель «Первого Бостонского кредитного банка Суисс» в Москве был «на конференции», не представляю себе где – его банк имел громадное представительство в России. Попытки дозвониться до биржевых маклеров и банкиров были похожи на усилия поймать такси – они всегда были рядом, когда вам не нужны, но их никогда не было, когда вам нужна машина.

Мне все же удалось дозвониться до одного молодого шведского аналитика «Брунсвиг Варбург», одной из наиболее уважаемых компаний.

– Как вы там держитесь? – спросил я.

– Не очень хорошо, – последовал ответ.

– Что случилось?

– Страх, – сказал он охрипшим голосом. – Страх полностью управляет рынком. Я никогда еще не видел ничего подобного. Инвесторы продают свои фонды за любую цену. Паническое бегство из России.

Что же, черт побери, вызвало это бегство? Я сидел на телефоне и звонил в различные места, пытаясь найти ответы и внятные объяснения.

– Резкое изменение взглядов на Россию у инвесторов, – сказал представитель лондонской компании «Морган Стэнли». Его мнение сводилось к тому, что у сообщества инвесторов раскрылись глаза и они наконец увидели коррупцию и хаос, которые вместе с капитализмом пришли в Россию.

– Когда отъезд стал для них благом, никто не стал задавать им острых вопросов по России, – пояснил еще один лондонский аналитик, на этот раз из известного издательского дома «Доналдсон, Люфкин и Дженретте».

– Во всяком случае, – продолжал он, – их ответы ужаснули бы каждого.

Тем не менее этот кризис, этот надвигающийся финансовый коллапс был каким-то странным – покупатели спокойно и неторопливо ходили по улицам Москвы, а в это время ужас и паника царили в офисах международной торговли ведущих мировых инвесторов. Это лишний раз показывало, насколько мир больших финансов, о котором мы писали, был далек от реальной действительности в России. Средний россиянин близко не соприкасался с такими понятиями, как акция, долговое обязательство или процентный купон. Все дело было в доверии. Слишком много людей погорело на доверии к различным финансовым пирамидам в начале 1990-х годов. Желание быстро разбогатеть очень дорого обошлось миллионам граждан, которые лишились накопленных за всю жизнь сбережений, и озлобило целое поколение русских к самой идее приобретения акций. Поскольку 99,9 процента населения России не имело акций (их имели в основном только состоятельные иностранцы, которые при появлении сообщений о «русском кризисе» первыми почувствовали в экономическом спаде немедленную угрозу своим вкладам), то подобные сообщения, казалось, не оказывали никакого влияния на среднего жителя России.

К сожалению, я контактировал только с единственным «рядовым русским» по имени Лев, который просыпался по утрам, сладко потянувшись, на нашей кушетке, с банкой пива в одной руке и пультом управления телевизором в другой. Его трость валялась на кофейном столике, а в пепельнице дымилась сигарета. Лев был мужем нашей уборщицы Ларисы и, что совершенно точно, кошмаром нашей домашней жизни. Во времена Горбачева он был заместителем директора оборонного завода, выпускавшего различные электронные устройства, но после перенесенного в возрасте немногим больше сорока лет инсульта страдал дефектом речи, одна его нога была частично парализована. При выходе на пенсию он получил официальный статус инвалида второй группы.

Речь Льва была неразборчивой, особенно когда он повышал голос, стараясь быть лучше понятым. Обычно, устроившись в гостиной перед телевизором и допивая вторую банку пива, он криком вытаскивал меня по утрам из постели. Наша гостиная при этом наполнялась вонючим дымом черного русского табака и запахом свиного сала, которое он нарезал ломтями толщиной в три дюйма как закуску к пиву. Странный завтрак для человека с зашлакованными артериями.

Я хотел его выгнать и жаловался Роберте, особенно после его попыток заново обустроить мой драгоценный аквариум. Лев считал себя экспертом по содержанию тропических рыбок и всегда агрессивно спорил со мной относительно ухода за рыбками, хватаясь за аквариум своими желтыми от никотина пальцами и размахивая тростью в угрожающей близости от него. Роберта, увы, его жалела и разрешала оставаться у нас, несмотря на то что он иногда искоса подглядывал за ней, когда она была в купальном халате. Лев таскался за Ларисой ко всем иностранцам, в домах которых она убирала, потому что не мог оставаться наедине со своей сварливой тещей в однокомнатной квартире, где они жили втроем на одной из скучных окраин Москвы.

В прежние времена о нем заботилось бы государство. Но в правление Ельцина социальная помощь инвалидам была резко сокращена, и он был вынужден существовать на пенсию по инвалидности в размере тридцати долларов в месяц и беспомощно наблюдать, как его жена, в прошлом сотрудник городского совета с университетским образованием, ходила убирать туалеты в квартирах надменных американских колонизаторов. Кризис на биржевых рынках явно не был в списке приоритетов Льва.

Складывалось впечатление, что этот кризис вообще не оказывал влияния на большинство москвичей. На столичных улицах торговля шла как обычно, машины шумели и поднимали пыль в привычном ритме. ГАИ выполняла свои обычные задачи, выписывая двадцатирублевые штрафы за реальные и мнимые нарушения. «Иль Помодори», наимоднейшее итальянское кафе, проводило свой ежегодный фестиваль спаржи, а продавцы арбузов, азербайджанцы, вернулись из своей сезонной поездки на берег Каспийского моря. Новый бутик «Версаче» на Тверской продолжал весеннюю распродажу вещей с таким видом, как будто его процветание будет длиться вечно.

К концу мая фондовый рынок уменьшил свою капитализацию на одну треть, и Роберта наконец высказала свои опасения. До этого момента ОСО получало некоторые преимущества от спада экономики, выискивая более выгодные сделки. Однако теперь и эта организация забеспокоилась, из Нью-Йорка пришли указания о прекращении покупок акций в России. Пока еще волнения на рынке не затрагивали напрямую ведающий основными фондами юридический отдел справедливости, где работала Роберта, но и в сообществе инвесторов также стало распространяться уныние.

Особенно плохим было настроение Роберты в тот вечер начала июня, когда наш друг Аскольд пригласил нас пообедать в гостиницу «Россия». Он настаивал именно на этой старой и заезженной гостинице, ибо был сыт по горло всякими новыми и дорогими ресторанами и хотел почувствовать вкус старой Москвы. Мы согласились с его выбором места, главным образом из любопытства: директор этой гостиницы недавно был застрелен. По первой версии милиции, начавшей расследование, он был застрелен чеченскими бандитами.

Гостиница «Россия» все еще принадлежала государству, там мало что изменилось с тех времен, когда советские руководители приняли решение построить в Москве крупнейшую в мире гостиницу. При ее строительстве они преуспели только в разрушении двух жилых кварталов вблизи храма Василия Блаженного и Красной площади. С 1991 года гостиница то открывалась, то вновь закрывалась для безуспешной борьбы с тараканами и грызунами. Доналд Трамп поднимал шум насчет покупки и благоустройства всего этого района, но, в конце концов, решил, что этот участок земли слишком велик и слишком запущен для восстановления и ремонта.

Мы по глупости согласились встретиться с Аскольдом в «холле гостиницы Россия», забыв при этом, что в гостинице было восемь холлов. Мы около часа блуждали из одного крыла гостиницы в другое по бесконечным и мрачным коридорам в поисках друг друга. К тому времени, как мы все-таки встретились, шел уже десятый час вечера и большинство из двадцати старых ресторанов гостиницы было закрыто. Только в одном из работающих ресторанов с явной неохотой согласились нас обслужить, и то после того, как мы дали официанту двадцать долларов. К счастью, в этом ресторане был банкет по случаю дня рождения Владимира Жириновского.