Финансовый крах страны с удивительной скоростью опустошил московскую общину приехавших иностранцев. В дни дефолта банкиры-инвесторы, адвокаты и дипломированные бухгалтеры со всех ног удирали в Нью-Йорк (там начался сумасшедший бум на услуги вернувшихся из России специалистов). Биржевые маклеры и торговцы долговыми обязательствами теперь уже в Америке вновь развернули свою деятельность. К концу 1998 года все участники нашего пьяного застолья в ресторане «Белое солнце пустыни» покинули Россию. Москва теперь казалась им каким-то покинутым городом-призраком.

Финансовый крах России заставил многих искать для себя смысл в произошедшем, а некоторых даже сменить профессию. ОСО потеряла два миллиарда долларов и большую часть своего персонала. Борис Йордан уволил сотни своих сотрудников и был почти разорен. Джордж Сорос брюзжал и жаловался, что его инвестирование в Россию было крупнейшей ошибкой за всю его сорокалетнюю деятельность. Один мой знакомый покупатель долговых обязательств оставил квартиру, которую снимал за десять тысяч долларов в месяц, и уехал в Индию. Другой приятель променял свой «лэнд ровер» на комнату в доме тещи. Весьма примечательная история произошла с одним предпринимателем, который умудрился в период кризиса заморозить все телеграфные переводы его денежных средств из России с помощью своей карты для банкомата. В родном штате он, обращаясь практически к каждому банкомату и забирая из него каждый раз максимальную сумму, опустошил свой счет в московском банке примерно на двести тысяч долларов. Когда он пришел в отделение банка своего города с полной хозяйственной сумкой денег, чтобы положить их на счет, управляющий подумал, что перед ним наркодилер.

Бетси Маккей оставалась в России еще целый год. Она и ее новые коллеги по московскому бюро газеты «Джорнел» за корреспонденции о последствиях финансового краха России были награждены в 1999 году высшей почетной наградой для журналистов – Пулитцеровской премией за международную деятельность.

Мы с Робертой на деньги, которые могли бы, не уехав вовремя, отдать налоговым властям России, купили старый дом в Джорджтауне. Единственное, о чем я пожалел после отъезда из Москвы, это то утро, когда были оглашены победители премии Пулитцера. Роберта больше, чем я, тосковала по России. Она часто вспоминала о первых днях своей деятельности в посткоммунистический переходный период, когда все мы думали, что являемся участниками чего то большого и значимого. Теперь она занимается инвестициями в Азии, но ее сердце все еще в прежнем Советском Союзе.

Моя тяга к системам разбрызгивания воды для орошения газонов и к нормальной жизни несколько поубавилась. Теперь я сам поливаю лужайку перед домом, крашу наши ставни и выгуливаю собаку по три раза в день. Скоро я стану отцом, и мы с Робертой вспоминаем прожитые на «Диком Востоке» дни как некое далекое и туманное приключение.

Изредка мы видимся с Борисом и Гретхен. Они живут в Вирджинии на большой ферме стоимостью во много миллионов долларов, в привилегированной местности для охоты. На ферме они разводят лошадей для скачек на ипподроме. У дома плавательный бассейн с видом на огромное огороженное пастбище, где пасутся чистокровные скаковые лошади. Борис теперь вице-президент главной американской государственной многопрофильной энергетической корпорации. В конце недели его, одетого в белую форму для тенниса, можно увидеть при выезде из своего загородного клуба на кроссовере «сабурбан», возможно, последнем из уцелевших.