Россия и Украина летом 1997 года все-таки разрешили противоречия по Севастополю, согласившись на то, что Украина сдаст Москве военно-морскую базу в аренду, а Москва за это простит Украине несколько миллиардов долларов долга за поставленный Газпромом газ. Вопреки моим дурным предчувствиям по поводу российского империализма, спор двух государств был разрешен мирным путем с помощью экономических и торговых рычагов, не слишком отличающихся от тех, которые обычно используют США в своих спорах с Канадой или Мексикой. Это вселило в меня надежду, что кремлевские творцы внешней политики начали вступать в двадцать первый век.

Развеселое гулянье в честь 850-летия Москвы было в высшей степени современным, особенно его многомиллионнодолларовое лазерно-световое шоу, начавшееся в сумерки. Гигантские лазерные композиции хорошо сочетались с музыкальным сопровождением, транслировавшимся с помощью крупнейших в мире стереоусилителей, установленных на готических башенках флигелей Московского государственного университета высоко над Воробьевыми горами и Москва-рекой. Поскольку по случаю «народного праздника» общественный транспорт не работал, мы с Робертой четыре мили шли домой пешком по набережной, где уже собралось около миллиона москвичей, которые вели себя не совсем по-праздничному. Выпитое давало о себе знать. На облицованной камнем набережной повсюду валялись разбитые бутылки из-под водки и пива. Людей выворачивало в кустах, а каждое дерево было превращено в писсуар. Когда идущие навстречу друг другу компании сталкивались при выборе лучших мест для наблюдения за шоу, ярко проявлялся буйный характер и самые горячие споры решались в драке.

Тем не менее световое шоу было очень зрелищным, каждый цент из пяти миллионов долларов, заплаченных Лужковым французским продюсерам, сработал великолепно. Лазеры осветили шпиль МГУ, разрисовав небо сложными узорами из лучей под аккомпанемент волнующей музыки Чайковского и Моцарта. Толпа охала и ахала от всех этих технических новшеств. Далеко от скопления народа, сидя высоко на подушках дивана, Лужков весь светился от счастья, как некий довольный собой властелин. Его любимая Москва получила огромное наслаждение.

Нам потребовалось целых три часа, чтобы добраться домой в ту ночь. Метро работало только для высоких сановников Лужкова. Некоторые люди вообще всю ночь пешком добирались до дома. Государственное телевидение на следующий день показывало фрагменты бесед с раздраженными жителями пригородов, которым пришлось одиннадцать часов добираться домой на попутных машинах с этого «народного праздника».

850-летие прошло, и Москва стала возвращаться к нормальной жизни. К концу августа в город из временной ссылки вернулись проститутки и любители нюхать клей. Строительные бригады самовольно бросили работу в недостроенных домах, внезапно прекратилось обновление дорожного покрытия улиц.

Шоу закончилось. Москва искупалась в лучах славы, все получили много впечатлений, теперь пришло время вернуться к реальной жизни. Мне не следовало бы удивляться столь резкому переходу. Русские люди привыкли к таким вводящим в заблуждение показухам еще со времен Потемкина – советчика (и любовника) Екатерины Великой. Этот ловкий князь велел возводить деревянные фасады несуществующих деревень вдоль берегов Днепра. Когда его царствующая любовница путешествовала с ним по реке на барже, она убеждалась, что русские поселенцы успешно колонизируют недавно обретенные территории в южных районах Украины, после чего наградила князя землями, на которых сегодня стоит Днепропетровск. Эта традиция была унаследована советскими провинциальными лидерами, мостившими дороги на большие расстояния и не жалевшими краски на придорожные объекты, стоящие по пути следования инспектирующих крупных партийных руководителей, чтобы те тоже могли убедиться, что в их царствах все в порядке.

В девяностых годах XX века капиталистическая Россия вдохнула новую жизнь в старую традицию, устанавливая в домах огромные ультрамодные окна, чтобы привлечь зарубежных инвесторов. Недавно приватизированные предприятия, превращенные в компании, соревновались между собой, кто лучше оформит финансовые документы по западному образцу, чтобы потенциальные международные кредиторы быстрее вникли в существо предложений этих компаний.

Их руководители щеголяли американскими модными словечками и выражениями типа «корпоративное управление» и «прозрачность», а все крупные компании издавали квартальные отчеты на английском языке на мелованой бумаге – они валялись в каждом углу нашего офиса. Действительность, однако, могла быть несколько другой, как я открыл для себя, когда слетал в июне в командировку на юг России, чтобы присутствовать на одном из собраний акционеров. При всех разговорах о прогрессе поведение советов директоров в России вызывало чувство какой-то недосказанности и желание раскрыть все карты в игре.

В один из теплых и сырых июньских дней, в пятницу, я приехал в московский аэропорт Домодедово, чтобы попасть на самолет до Липецка, где на самом крупном в России сталепрокатном предприятии должно было состояться ежегодное собрание акционеров. Внутри пыльного терминала было тихо, одинокий голубь хлопал крыльями среди немытых стропил, а огромный рекламный плакат сигарет «Мальборо» на стене призывал курить, как ковбои. Место было пустынным, если не считать вездесущей таксистской мафии, чьи небритые представители рыскали по вестибюлю, как и в любом аэропорту, расположенном к востоку от Берлина.

Не было заметно каких-либо других корреспондентов, которые, как предполагалось, должны были тоже лететь в Липецк чартерным рейсом, организованным Борисом Йорданом. Не видел я также никого из адвокатов и служащих корпорации, с которыми я должен был лететь. На табло не было какой-либо информации о рейсе в Липецк. Справочное бюро, естественно, не работало.

Может, я попал в другой аэропорт? Однако нет, в моем факсе был четко указан аэропорт Домодедово. В смятении я сел на радиатор отопления и поступил в соответствии с призывом плаката «Мальборо». Прошло двадцать минут, затем еще полчаса. У моих ног уже образовалась небольшая кучка окурков, но по-прежнему на терминале не было никаких признаков жизни. Часы отсчитали еще сорок минут. Я спросил у проходившей мимо служащей аэропорта, не было ли чартерного рейса на Липецк. Вместо ответа она уклончиво пожала плечами.

Протянулись еще десять минут. У меня начал уже назревать конфликт с бандитского вида шоферами такси, которые настойчиво предлагали отвезти меня назад, в Москву, за пятьдесят долларов, а я не соглашался. Цена всегда была пятьдесят долларов, неважно, в каком городе или в какой стране бывшего Советского Союза вы находились, – аэропорты контролировались бандами, свирепо охранявшими свой бизнес от чужаков и силой навязывавшими монопольные цены. Некоторые из водителей раньше были заводскими рабочими, в трудные времена сменившими профессию. Однако большинство таксистов состояли из одетых в черные кожаные куртки, внушающих страх грубиянов, с наколками на пальцах, пивными животами и сломанными носами. Обычно они толпились вокруг иностранца, рыча: «Пятьдесят долларов!», при этом эмоционально растопыривали свои пять толстых пальцев, чтобы восполнить ограниченный запас английских слов.

Они могли быть опасны. Коллега Роберты из ОСО, инженер из штата Миссури, недавно был ограблен во время поездки из этого аэропорта – под дулом пистолета его вытащили из машины, завели в лес, раздели до нижнего белья и бросили там, как говорится, на съедение волкам. Он несколько часов скитался по лесу в трусах и майке, пока не добрался до места, где ему оказали помощь.

В Шереметьево, сердце московских международных авиалиний, шайки таксистов слегка подправили свой имидж. Цена осталась неизменной, но там стали выдавать квитанцию об оплате, а немецкие машины, окрашенные в радостный желтый цвет, вообще создают атмосферу нормальной жизни. К сожалению, подобная реформа пока еще не дошла до аэропорта Домодедово.