«Один удар, – подумал он. – Один точный удар, и мир избавится от этого подонка».
Потом снова заговорил де Куси. Для Шандоса его спокойный, негромкий голос звучал словно издалека; возникло чувство, будто здесь нет никого, кроме самого Шандоса и Бенуа.
– Уверен, мы в состоянии достигнуть разумного соглашения о том, как действовать дальше, – сказал де Куси.
Шандос вряд ли мог достигнуть с этим человеком соглашения по какому бы то ни было вопросу, кроме совсем уж бесспорных – скажем, касательно положения солнца на небе. Не отрывая взгляда от Бенуа, он выслушал предложение де Куси.
– Я сам отведу отряд вместе с заболевшим следопытом в Виндзор. Мне нужно готовиться к свадьбе. – Де Куси понизил голос. – Конечно, сэр, вы тут главный и можете приказать нам все, что сочтете нужным. Но не могли бы вы продолжить поиски еще день-другой, вместе с моим дорогим кузеном? В конце концов, все это было затеяно прежде всего ради него. Кто знает, к чему могут привести дальнейшие усилия? Если Бог пожелает, удача повернется к нам лицом.
Шандос отвел меч от горла Бенуа и подумал, усмехаясь про себя: «Возможно, узы крови между этими двумя не настолько сильны, как кажется королю».
* * *
– Ради всего святого, муж! – воскликнула миссис Ковингтон. – Что ты наделал?
– Это шерсть, – с вызовом ответил он. – Из Лондона. Только и всего. Как может человек заработать себе на жизнь, не имея того, что требуется для его ремесла?
– Но ведь все же согласились какое-то время не привозить сюда ничего! Это совсем ненадолго…
– Боже мой, женщина! Что, по-твоему, чума сама прискакала сюда на этих рулонах? Их завернули еще в Лондоне и так и везли сюда. И смотри, никому ни слова, а не то я тебя так отделаю, что уши тебе вообще не понадобятся!
В прошлом месяце у нее так звенело в ушах, что она почти ничего не слышала. Она чопорно присела и сказала:
– Да, супруг мой.
– Вот хорошая девочка.
Он грубо притянул жену к себе и с силой запечатлел на ее лбу поцелуй. Бедная женщина напряглась, но сопротивления не оказала.
«Когда-нибудь, – думала она, оставив его возиться со своими рулонами, – Господь накажет тебя за твой злой нрав».
* * *
Как обычно, старейшины Эйама собрались в таверне в центре деревни, напротив церкви. Перед каждым стояла бутыль с элем – неотъемлемый атрибут обсуждения деревенских дел, что всегда сопровождалось большими возлияниями. Это делало их тяжкий труд более приятным, а результаты обсуждений несравненно более здравыми, по крайней мере, в глазах самих участников. Старейшин было семеро, и все они воспринимали свой долг заботы об Эйаме гораздо серьезнее, чем можно было ожидать, учитывая их методы управления. Именно за этим круглым столом, где они сидели и сейчас, была придумана хитрость с черным флагом, чтобы никакие торговцы не могли занести сюда чуму.
«Лекарь, которого прислали в Виндзор, – рассказывал им человек, когда-то служивший там стражником, – не позволял никому ни входить, ни выходить, не продержав сначала в карантине. И все мы пережили ту зиму, никто не умер, кроме одного глупца, рискнувшего выйти наружу».
Старейшины уже по третьему разу наполняли кружки, когда в таверну ворвалась миссис Ковингтон с выражением ужаса на лице.
Томас Блэкуэлл приканчивал свою пинту эля, вслушиваясь в то, о чем говорят старейшины, когда в зал вбежала жена портного.
– Господи милосердный, – прошептал он себе под нос, выслушав ее рассказ о внезапной болезни мужа.
Блэкуэлл заказал еще одну пинту и залпом осушил ее.
Один из старейшин вышел вместе с женщиной. Когда несколько минут спустя он вернулся, его лицо было смертельно бледным от ужаса.
– Ему привезли рулоны ткани из Лондона.
Старейшины вскочили, некоторые из них бросились к двери. Блэкуэлл даже представить себе не мог, куда они побежали. Он знал одно: нужно вернуться домой и увезти жену и детей хоть на край земли, лишь бы их не коснулась чума.
* * *
Алехандро и Кэт сидели за длинным столом в жилом доме, сортируя собранные травы. Часть их они намеревались оставить хозяйке, а остальное взять с собой. Отбыть они рассчитывали завтра с первым светом. Когда появился Блэкуэлл, весь в пене после своего забега по деревне, Алехандро слегка привстал, ожидая, что его ждет продолжение трудного разговора.
Как оказалось, ничего подобного. Вместо этого Блэкуэлл выпалил:
– Портной Ковингтон… заболел. Старейшины говорят, это чума.
Алехандро поднялся в полный рост и спросил:
– Где он живет?
– Позади церкви, в проулке… он протащил сюда шерстяную ткань, которую ему привезли из Лондона! Его жена рассказала старейшинам, что это уже третий раз за последний месяц, и все тайком. Будь проклят этот человек! – Блэкуэлл тяжело рухнул на скамью, спрятал лицо в ладонях и испустил долгий, тяжкий вздох. – Возможно, он принес нам смерть.
Алехандро вспомнил кривоногого человека, торопливо шагавшего по проулку, согнувшись под тяжестью своей ноши и яростно скребя спину. Можно себе представить, что сейчас творится в душе Блэкуэлла. Алехандро положил руку ему на плечо.
– Пожалуйста, отведите меня туда.
В сопровождении Алехандро Блэкуэлл вернулся в таверну. Все семеро старейшин сидели за столом, сблизив головы и горячо обсуждая что-то. Блэкуэлл снял шляпу и откашлялся, чтобы привлечь их внимание. Старейшины разом повернули к нему головы.
Один из них, весьма преклонных лет, с седой бородой и такими же волосами, сказал:
– Не сейчас, Томас, у нас тут серьезный…
– Я знаю, что вы обсуждаете, дядя. Я был здесь, когда пришла миссис Ковингтон.
– Тогда тебе ясно, что у нас нет времени для мелких проблем.
– Я пришел к вам не с мелкой проблемой. – Блэкуэлл кивнул через плечо. – Это мой постоялец, на случай, если вы не заметили.
Его седоволосый дядя оглядел Алехандро сверху донизу.
– Заметили, не сомневайся. И не одобряем таких вещей. От этого может случиться беда.
– Мой дом на окраине, – заявил Блэкуэлл, как будто это оправдывало его неповиновение. – И мой постоялец может быть нам полезен.
Все взгляды обратились к Алехандро. Тот вышел вперед.
– Я лекарь.
Выражение на лицах старейшин мгновенно изменилось. Они раздвинулись, освобождая ему место за столом.
– Ну, тогда другое дело. Присядьте, сэр, – сказал дядя Блэкуэлла.
Алехандро сел, сам Блэкуэлл остался стоять.
– Мы не знаем точно, чума ли у Ковингтона.
– Я должен осмотреть этого человека, чтобы вынести свое суждение.
Они посовещались между собой, и старейшина спросил:
– А вам не страшно?
– Я, как и всякий другой, боюсь чумы, но приму все возможные меры предосторожности.
Никого, похоже, не заинтересовало, о каких «мерах предосторожности» идет речь.
Дядя Блэкуэлла поднял взгляд на племянника.
– Отведешь его?
– Если пожелаете.
– Ты славный малый. – Старейшина посмотрел на Алехандро. – Расскажете нам, что увидите?
– Немедленно.
Блэкуэлл – заметно расстроенный – надел шляпу и направился к двери, Алехандро за ним. Вскоре они добрались до той самой улочки, где несколько часов назад он встретил Ковингтона. Блэкуэлл остановился в самом начале ее.
– Вон та дверь, – указал он.
Алехандро понимал, что Блэкуэлл не хочет идти дальше.
– Вы мне там не потребуетесь, подождите здесь.
Подойдя к двери Ковингтона, он постучал и услышал внутри приглушенные голоса. Дверь открыла испуганная женщина; позади, цепляясь за ее юбки, стояла девочка. У обеих на лицах застыло выражение тупого отчаяния.
– Уходите, незнакомец, – сказала женщина. – У нас тут больной.
– Я лекарь, посланный старейшинами. – Алехандро кивнул на своего провожатого.
Женщина выглянула из двери и увидела Томаса Блэкуэлла.
– Ох, Матерь Божья! – воскликнула она и широко распахнула дверь.
Алехандро вошел. На расстеленном у камина одеяле лежал портной Ковингтон.