Она отпустила его.

– Есть кое-что, о чем я хочу поговорить с тобой; это касается тебя и может быть названо… искусной работой.

Он мгновенно навострил уши.

– Что это?

Куда подевались все заранее подготовленные фразы? Попросту исчезли. На протяжении семи лет, думая об этом моменте, Джейни перебрала сотни психологически точных эвфемизмов для слова «клон», но сейчас, глядя в глаза мальчику, так страстно жаждущему узнать и понять, позабыла их все.

Она проглотила ком в горле и сказала:

– Ты живешь уже не в первый раз.

Алекс сохранил свою компьютерную игру, моментально забыл о компьютере и залез к Джейни на колени.

– Я уже жил прежде?

Она сделала глубокий вдох и без оглядки нырнула в предательские воды истины.

– Да. Жил. Ты был перенесен в этот мир средствами ядерного перемещения. Это означает, что ядро клетки твоего первого тела – содержащее весь генетический материал, который и делает человека тем, кто он есть, – было внедрено в мою яйцеклетку, а из нее предварительно удалили уже имевшееся там ядро. Потом видоизмененная яйцеклетка была имплантирована в мое тело, чтобы я могла стать твоей матерью, потому что я хотела ею быть.

Алекс замер, обдумывая услышанное. Джейни прикусила нижнюю губу. «Пусть сам задает вопросы», – напомнила она себе. Можно не сомневаться, их будет множество.

– Сколько лет прошло… ну, с тех пор, как я жил… прежде?

– Почти семьсот.

Он не воскликнул: «Вот это да!», или «Круто!», или «Неужели?» – просто присвистнул и спросил:

– Сколько мне было лет?

Ответить на этот вопрос было потруднее. Что его интересовало? Из какого момента предыдущей жизни он возник? Или сколько вообще прожил? Она не хотела сообщать двойнику, в каком возрасте и каким образом умер его оригинал.

– Ну… сначала ты был маленьким мальчиком, как и положено, потом стал подростком, хотя, думаю, быть подростком в те времена означало нечто иное по сравнению с тем, что сейчас. А потом ты вырос и стал мужчиной. Очень хорошим человеком.

И надо же! Этот уклончивый ответ удовлетворил его.

– В каком смысле я был хорошим?

– В таком же, в каком и сейчас. Добрым, великодушным, храбрым, умным и… ну, ты был просто очень, очень славным.

Его лицо просияло, и Джейни почувствовала, как ее опасения начинают рассеиваться.

– Ты родился где-то около тысяча триста двадцать пятого года в Испании, – продолжала она, – в маленьком городке под названием Сервера. Тебя звали Алехандро Санчес.

– Алехандро Санчес, – благоговейно прошептал он. – Поэтому меня назвали Алексом?

– Твоего отца звали Авраам. Мать… Не знаю, – призналась Джейни. – Ты никогда… В смысле, в том, что я читала, о ней не было ни слова.

Алекс открыл рот, как бы собираясь с ходу задать следующий вопрос, но внезапно запнулся.

– Где ты обо мне читала?

Джейни понимала: полностью правдиво она ответить не может; он сам захочет прочесть дневник. А между тем он был еще слишком мал, чтобы узнать о своей прошлой жизни в деталях – о своих невзгодах и потерях, о долгих разлуках с любимыми, об ужасных преступлениях, которые совершил, защищая себя и тех, кого любил. Поэтому она просто сказала:

– В одной старой книге. Думаю, ты был замечательным человеком. Женщине, которую я знала прежде, попали в руки несколько твоих волосков и кусочков кожи. Она отдала их мне, а я использовала их для получения материала, требующегося для ядерного перемещения.

Его лицо просияло.

– Что я делал, когда вырос?

– Ты был доктором.

Он захлопал в ладоши.

– Надо же! И снова хочу стать им.

– Да. – Его бурная реакция обрадовала ее. – Однако медицина тогда была совсем не такая, как сейчас. Ты окончил медицинский университет во Франции, в городе под названием Монпелье. У тебя было немало известных учителей, одного из них звали Ги де Шальяк. Он служил доктором у двух пап и жил в Авиньоне, как и ты какое-то время. В конце концов он стал твоим лучшим другом… вот как сейчас Сара.

«Жил». Это слово ударило Джейни – но не Алекса; он, без всяких сомнений, воспринимал свое существование как непрерывное.

– Я тоже был знаком с этими папами?

– По-моему, нет.

Она чуть было не сказала: «Ты ничего не писал о том, что лично встречался с ними», но удержалась.

Алекс соскочил с ее колен и ринулся к компьютеру, вызвал на экран карту мира и, более укрупненно, Европу.

– Как пишется Сервера?

Джейни ответила, и Алекс ввел название.

– Вот она! – Несколько мгновений они молча изучали карту. – А как называется тот, другой город?

– Авиньон, – по буквам произнесла она и кончиком пальца провела линию между этими городами. – Из Серверы в Авиньон ты путешествовал вот по этой дороге.

– Это во Франции.

– Да. Ты говорил по-французски, но не только. Ты говорил на многих других языках.

– На каких?

– На латыни, потому что это был язык, на котором люди учились, а ты всю жизнь стремился к знаниям. И на иврите, потому что на этом языке говорили твои родители. Ты говорил и по-английски – в те времена, когда этот язык только становился популярным. Это не совсем наш язык, но, в принципе, тот же самый.

– Что значит «не совсем наш»?

– Ну, языки изменяются со временем.

– Почему?

«О господи, действительно, почему?»

– Ну, давай я покажу тебе это на примере. Где диск с записями классической литературы?

Алекс встал на кресло, порылся на полке над компьютером и в конце концов достал нужный диск. Джейни поставила его и нашла «Кентерберийские рассказы».

– Посмотри вот на это, – сказала она.

Алекс с трудом попытался прочесть вслух незнакомые слова.

– Это английский времен Алехандро. Писатель говорит здесь о докторе, «рассказывающем историю о рыцаре, который предпочел убить свою дочь, чем видеть ее женой человека, который сломил бы ее дух…» – продолжала Джейни «переводить» со старинного языка на современный.

– Звучит как-то не похоже на английский.

– Так оно и есть. Языки развиваются со временем. И знаешь что еще? Ты знал человека, написавшего эти слова. Его звали Джеффри Чосер.

– Не может быть!

– Правда-правда.

Алекс надолго погрузился в себя, переваривая сказанное матерью. Когда он заговорил снова, тон был более мрачный.

– Почему я ничего не помню об этом?

– Честно говоря, не знаю, Алекс. Ты еще очень юн.

Мелькнула мысль о Кристине, тоже не сохранившей воспоминаний о своей прошлой жизни.

Однако мальчика этот расплывчатый ответ, казалось, вполне удовлетворил. Его лицо снова просияло.

– Вот это да! Я уже жил прежде!

Перед отбытием в Ориндж они как следует напоили лошадей и рассчитывали проделать весь путь без остановки. Однако день для весны был очень теплый, и когда через два часа после выхода они оказались у ручья, Конфетка устремилась прямиком к нему.

– Давайте задержимся ненадолго, – предложила Джейни. – Мне, кстати, нужно в кустики.

Джеймс и Эван повели коней к воде; Джейни и Кристина двинулись в противоположном направлении, в сторону кустов.

Найдя уединенное местечко, Джейни внимательно огляделась. Расстегивая брюки, она подумала: «Какая ты все-таки идиотка, Кроув. Можно подумать, кому-то интересно смотреть, как ты облегчаешься». Она спустила трусы и присела.

Делая свое дело, она услышала, как хрустнула ветка; звук послышался откуда-то слева, кони и остальные были справа. Она замерла со спущенными штанами. По спине пробежал озноб страха, но она не двигалась. Однако спустя минуту заболели ноги, и она встала.

Звук застегиваемой молнии прозвучал очень громко; только-только она покончила с этим, как снова услышала треск, уже ближе и по-прежнему слева. Она повернулась в том направлении и присела на корточки, вглядываясь сквозь заросли. «Чем меньше цель, тем труднее нанести удар», – говаривал когда-то Майкл. Потом медленно, осторожно она приподняла штанину и дрожащей рукой сжала рукоятку ножа.