— Долго ещё любоваться будете? — суровый голос чародейки оторвал друзей от созерцания зверей. — Время… — напомнила она, — нам ещё идти. — Антон перехватил у нее бесенка и поразился его внешним изменениям — тонкая полоска белков слегка прикрытых глаз отливала серебристым блеском, в короткой шерстке искрились кристаллики инея. — Видишь…
Конечно, видел, конечно, понимал, что надо торопиться, но сил расстаться с хортами не было.
'С ним все будет хорошо… — холодный влажный нос Рислы коснулся щеки Антона, — прощай… .
Хорты прыгнули одновременно и слаженно взмыли вверх. Только шевелящиеся ветки напоминали о них, да щемящая боль в груди, как от сопричастности к неслыханному чуду.
В себя Антон окончательно пришел уже перед избушкой, до этого он на автопилоте бежал за сестрой, не вглядываясь в окружающий лес, больше ориентируясь на дыхание Людмилы впереди, а в ушах звучал низкий рокочущий голос. Голос Велса: — 'Прошай… .
— Кимря, открывай, — толкнулась чародейка в дверь своего дома.
Ни звука изнутри, ни движения.
— Куда она делась? — ведьма раздраженно стукнула босой ногой по начисто выскобленным половицам крыльца. — Никуда же не уходит, да и ждать должна… Антон, да положи ты Птаха, ничего ему уже не сделается после всего-то. Дверь ломай… Жаль, Баюна нет, он бы живо в дом забрался.
Уложив бесенка прямо на землю, парень отошел назад для лучшего разбега. Тимофей с нарастающим интересом прикидывал, как Антон будет штурмовать крепкую дубовую дверь и надолго ли его хватит. В двери пацан не сомневался — выглядела она куда крепче изрядно вымотанного друга. И только парень разогнался, как перед ним, словно из-под земли, появилась маленькая фигурка в несуразно завязанном на макушке платке в горошек и, забавно растопырив ручки-прутики, заверещала:
— Нет, не дам… добро портить…
Опешивший Антон едва не сбил существо, похожее на куклу-самоделку, наспех слепленную из свернутой жгутом тряпки, веточек и блестящих пуговиц вместо глаз.
— Кимря, чего пряталась? — сердито закричала Людмила.
Кикиморка сердито засверкала глазками-бусинками:
— Не пущу, грязи натащите, вон вы какие! Сперва в баньке попариться, постираться, потом и в дом можно…
— Кыш отсюда, у меня Птах помирает, — рассвирепела ведьма, поднимая бесенка, — а она опять о своем…
Существо исчезло.
Дверь мгновенно распахнулась, пропуская чародейку внутрь. Перед ринувшимся следом за ней Тимофеем непостижимым образом закрылась опять, едва не стукнув мальчишку по лбу. Его обескураженная физиономия выражала крайнюю степень удивления.
— Что, не пущают? — ехидно осведомился Антон, — не суйся со свиным рылом в калашный ряд…
— На себя посмотри… — огрызнулся Тимофей.
— Да, что есть, то есть, но нам-то с тобой торопиться некуда. Людмила сама справится, ей наша помощь не нужна. Пошли баню ждать, а пока топится — перекемарим.
— Я не хочу спать…
— Хозяин-барин… Ты-то выспался… — Антону не верилось, что они добрались домой. Мысли опять плавно переключились на хортов, без помощи которых они ещё неизвестно сколько бы шлялись по лесу.
*****
Тишина родного дома успокаивала и внушала надежду на то, что все обойдется. Людмила прошла на кухню, уложила Птаха на стол, облегченно вздохнула, растирая занемевшие руки. Казалось, что холод, идущий от его тела, студил не только кожу, но и душу, напрочь прогоняя всякое желание бороться за спасение бесенка. Ведьма достала из низко висящего шкафчика заветную бутыль с живой водой, открыла плотно притертую пробку, принюхалась. От одного только духа закружилась голова — смесь ароматов цветущего разнотравья и чистого лесного воздуха сочетались непостижимым образом в запахе кристально прозрачной жидкости. Сделать глоточек на пробу, что ли? Для восстановления сил…
Хриплый стон Птаха заставил Людмилу вздрогнуть. Она полуобернулась и заметила, как над неподвижным телом зависла темная бесформенная тень.
Пожалуй, тут одной только водой не обойдешься… Чародейка бросилась к шкафу — на стол полетели многочисленные мешочки и узелки с травами и снадобьями.
— Есть… — Увесистый вышитый тесьмой кисет шлепнулся на пол. — Как знала, что пригодится, рано или поздно…
Ведьма подхватила Птаха на руки, бедром оттолкнула стол к стене, сдвигая вместе с ним и лавку. Опустилась на колени, аккуратно укладывая тело посреди кухоньки.
Тоненькой струйкой посыпалась-потекла на пол могильная земля, собранная в нОчи заветные, очерчивая вокруг Птаха пятиконечную звезду.
Захныкала, запричитала тихонько притаившаяся в углу Кимря: — В доме-то, в доме зачем кудесить, это сколько ж мыться убираться надо, пока все следы тлена кладбищенского уберутся…
Надоедливые страдания домовихи о чистоте и порядке вывели и без того напряженную ведьму из себя:
— Сгинь, — коротко приказала она, не отвлекаясь от действа.
Кимря испуганно пискнула и пропала.
Установив восковые свечи в лучах звезды и подправив откинувшийся в сторону хвост бесенка, чтоб не вылезал за пределы очерченного ею знака, Людмила вздохнула (такого, как Птах, отчитывать не приходилось… не сплоховать бы… да сомневаться в своих силах нельзя…) и начала ритуал:
— Отступи от меня, холод, вой да морок, — от легкого щелка пальцев ведьмы одновременно зажглись огни у ног Птаха, засияли бездымно. — Обойди меня, сухота сухотучая, маята нечистая… — Поочередно вспыхнули фитили свечей у его верхних лап. — По руслу огня в МЕНЯ войди, сила небесная. — Ярко запылала самая толстая свеча в изголовье, промеж коротких рожек.
— Черная нить звезды, обратись в красную. Текучая сила звезды в МЕНЯ пролейся!.. По руслу огня — в МЕНЯ!.. — приговаривая так, медленно пошла ведьма по кругу посолонь, изредка окуная сложенные ковшиком руки в живой огонь, словно собирала жар в пригоршни.
Семь раз обошла чародейка вокруг лежащего, ускоряя темп наговора и собственный шаг. Когда засветилась тусклым багрянцем вычерченная звезда на полу, встала в изголовье мертво лежащего бесенка, раскинула руки в стороны. Ржаво-желтые сполохи бойко заплясали на стенах, разгоняя полумрак небольшой кухоньки. До потолка взлетели лепестки неистового пламени, вспыхнувшего на её развернутых к невидимому небу ладонях:
— Всех духов Земли, Воздуха, Воды и Огня — всех прошу, всех вызываю! Проведите меня, духи, меж столбами на ту сторону жизни, где есть тайна сна мертвого, тайна сна живого, а в тайне той — видимое и невидимое. На ту сторону жизни, где стоит изба одинокая. Есть там тайная келья, в ней сидит Судьба Птахова, а пред ней свеча жизни его горит. Тебя, Судьбина, заклинаю — призови сразу трех: смерть, тоску и кручину — закажи им с сего часа беречь-хранить 'чашу спасения' Птахову, чтоб отступила от него Тьма черная, зла злее… Слова мои крепки и грозны, я что говорю, то и делаю…
Сжала изо всех сил толстую свечу, чувствуя, как истекает через плотно сомкнутые пальцы сила, как плавится, меняя очертания, податливый воск от жара рук, краем глаза наблюдая, как мечется зависшая над Птахом тень, как рвется, словно пес шелудивый с цепи. Разжала Людмила руки, глянула, что получилось — перед ней предстала миниатюрная фигурка из воска, как две капли воды похожая на бесенка, даже губы растянула в едкой усмешке, будто сомневалась, что удастся ведьме задуманное.
Звонко тенькнула над головой туго натянутая струна. От резкого звука заломило зубы. Услышали, отозвались все-таки… Пора…
Отскочила спешно, чтоб не задело её ненароком.
Глухой вой, полный невыразимой злобы, оглушил ведьму и тут же прервался. Закружилась над восковой куколкой заверть буроугольная, превратилась в веретено юркое, зависло над ней на миг, да и втянулась в обманку. Схватила чародейка куколку-чернушку, свернула ей голову, не обращая внимания на болезненное колотье в кистях, разломала на кусочки мелкие. Потом ногой разметала землю могильную, чтобы пути назад никто не нашел.
Ну, вот, теперь можно и о теле подумать… Пучком крапивы, смоченной в живой воде, прошлась с головы до ног по бесенку, смывая налет навьей изморози и приговаривая:
