Людмиле повезло гораздо меньше, чем брату.

Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда Антона закручивал в свою спираль черный смерч. Девушка закричала изо всех сил и кинулась на помощь брату. Она успела схватить его за ноги, остальное уже исчезло в взбесившейся круговерти. Огненная вспышка на секунду сделала все вокруг черно-белым, а потом осталось только черное, и Людмила от боли потеряла сознание…

…Очнулась она тоже от боли — суставы и мышцы выворачивало жесткой судорогой, тело будто пропустили через гигантскую мясорубку. Сил поднять голову не было, ужасающая слабость накатывалась волнами в промежутках между болезненными корчами.

— Антон, что случилось? — еле слышно простонала Людмила.

Ответа не было — вокруг шумел дремучий лес: ни тропинок, ни опушек, ни полянок, даже птиц и тех не слышно, только стоят огромные деревья-великаны, у подножия которых буйно кустится молодая поросль, густо переплетенная ползучими растениями. Превозмогая боль, девушка развернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и поползла к ближайшему дереву, села, оперлась спиной о его шершавый ствол и в изнеможении закрыла глаза, снова рухнув в блаженное небытие.

Переход от забытья был резким, как прыжок в ледяную воду. Людмила заполошно вскочила на ноги, поскользнулась на влажной траве, едва удержалась на ногах. В голове панически стучало: — "Блин, опять проспала! Утро начнется с очередной морали — какая молодежь бестолковая пошла, не то что мы… И как не надоедает только?" — протерла глаза и застыла от осознания того, что торопиться-то никуда и не надо. Совсем…

— Да что ж это такое? — скорее просипела, чем произнесла она. Воды бы глоток, да откуда? Что делать-то, а?

Людмила была оптимисткой, к тому же точно знала (благодаря своим увлечениям), что смерть в столь юном возрасте ей не грозит. Она посмотрела на свою ладонь — линия жизни никак не изменилась и тянулась почти до запястья: — "Как минимум лет сто ещё проживу, так чего зря дрожать? Выбираться надо. К людям…".

Девушка подняла голову, зачем-то глянула на небо, безмятежно синеющее вверху. Были б крылья, полетела, а так — пешком придется, по бездорожью. Она с сомнением посмотрела на босые ноги, пошевелила пальцами, полюбовалась розовыми накрашенными ноготками, и до того ей стало себя жалко, что Людмила свалилась в траву и горько зарыдала. Однако плачь — не плачь, а идти-то все равно придется, не будешь же сидеть на одном месте, и ждать неизвестно чего. Главное, не паниковать, уговаривала она сама себя, вон Робинзон вообще на необитаемый остров попал и ничего, выжил…. А тут всего-навсего лес…

А вдруг здесь водятся хищники? Или еще что похуже? Придумать, что может быть хуже хищников, Людмила с ходу не смогла. Немного успокоившись, она побрела по лесу. А что еще оставалось делать?

Темнело. Конца-края лесу не было видно и надежда, которая, как известно, умирает последней, доживала последние минуты. Людмила брела из последних сил. Только тупое упрямство, которым она отличалась с детских лет, заставляло ее еще как-то передвигать ноги.

ВСЕ! Девушка устало опустилась у подножия ближайшего дерева с необычайно густой кроной и буквально на минутку прикрыла глаза…

Проснулась она много часов спустя, когда в лесу уже давно царила ночь, но странная ночь — темная, тихая, неживая. Все застыло в молчании, и даже свет звезд, пробиваясь сквозь кроны деревьев, казался искусственной подсветкой в этой нелепой постановке, срежиссированной специально для нее — для Людмилы.

Театр одного актера — внезапно перед девушкой возник высокий изможденный старик. Он злобно уставился на Людмилу. Его лицо искривилось от едва сдерживаемого гнева, глаза полыхнули ярко-красными угольями. Плащ, скрепленный у горла сверкающей фибулой, колыхнул неожиданный порыв ветра. Старик наклонился над лежащей девушкой, внимательно всмотрелся в ее лицо, потом, указав на нее длинным костлявым пальцем, воскликнул "Ты! Наконец-то…", оглушительно захохотал и исчез. Девушка испуганно вздрогнула и пробудилась окончательно. Она обхватила плечи руками и задумалась. Было непонятно — откуда в её сновидении взялся этот старик, которого она никогда в жизни не видела. Насколько ей помнилось, приснившееся отражает только то, что когда-то виделось в реальной жизни, а такого колоритного старикана Людмила обязательно запомнила бы, даже увидев мельком. "Кошмарный старик, — она поежилась, — ладно, куда ночь, туда и сон…". Она провела рукой перед лицом, будто снимала с него невидимую пелену, подула на раскрытую ладонь, отпуская свое видение прочь, и только потом сообразила, что ночь-то совсем не кончилась, просто слегка светились стволы деревьев — неживым, фосфоресцирующим светом, отчего казалось, что уже светает.

Тревожный сон не принес облегчения, кажется, стало еще хуже, чем было раньше: болезненно разнылись содранные о выступающие корни и сухие ветки ступни. Широченное платье с дурацкой вышивкой по подолу то и дело норовило сползти с плеч. До спазмов в желудке хотелось есть, а еще больше пить.

И было очень страшно сидеть в одиночестве неизвестно где. Очень…

Людмила машинально принялась крутить на пальце кольцо, доставшееся ей в наследство от бабушки, которая обожала внучку, похожую на нее, как две капли воды. Старинное серебряное кольцо, а точнее перстень с необычно ограненным аметистом не имел большой ценности, но Людмила, надев его один раз, никогда больше бабушкин подарок не снимала. К тому же она заметила, что, напряженно думая над замысловатым вопросом, крутит и поглаживает кольцо и решение приходит само собой.

Глядя невидящим взглядом в темноту, девушка почувствовала, что кольцо стало теплее. Она опустила глаза, рассматривая его. Вокруг камня появился бледно-сиреневый ореол: — "Ещё посижу здесь чуток, и мне все вокруг будет светиться". Тоска сжала сердце, а в носу внезапно защипало…

Сморгнув слезу, Людмила опять стала смотреть на чужой ей лес. Неожиданно лес подмигнул ей теплым, живым, чуть дрожащим огоньком. Не веря себе, девушка вскочила на ноги и, забыв про боль, кинулась напролом через кусты к спасительному маячку. Она ни минуты не думала о том, что это может быть ловушкой, что там может быть опасность.

Нет! Людмила бежала, как ни бегала никогда в жизни.

Больше всего она боялась, что огонек погаснет или потеряется из виду, а она опять станет блуждать в темном лесу, пока голод, холод и, самое главное, страх не сведут ее с ума окончательно.

Растрепанная, потная, исцарапанная колючими ветками кустарников, через которые Людмила прорубалась, как вездеход, она выскочила на полянку, окруженную кустами боярышника и дикого шиповника, и увидела деревянную избушку, которая наполовину вросла в землю. Не помня себя от радости, она рванулась к ней из последних сил и у самого порога потеряла сознание.

Пришла Людмила в себя, как оказалось, много дней спустя. Блуждание по лесу закончилось нервным срывом, осложненным какой-то особо коварной простудой. Но об этом девушка узнала гораздо позже, а сейчас она с интересом разглядывала комнату, в которой очутилась.

А комната была очень необычной, очень…

Взгляд охватил почти все: низковатый потолок, бревенчатые стены, сплошь увешанные пучками трав, полочки с глиняными кружками и тарелками, человеческий череп (ой!) на столе, лавки вдоль стены, маленькие окошки с пестрыми занавесочками, вышитые необычными узорами. В общем, очень тщательная стилизация под русскую старину, сделала вывод Людмила.

Рядом с её постелью дремала небольшая сухонькая старушка, свесив голову на грудь и слегка всхрапывая во сне.

Девушка неловко повернулась и старушка, услышав шорох, тут же проснулась.

— Наконец-то очнулась, — ласково сказала она, — я уж думала не выхожу тебя, что только ни делала.

— Кто вы? — хриплым от долгого молчания голосом спросила Людмила. — И где я?

— Кто я? — повторила старушка, поднимаясь с низкой табуретки. — А я, девонька, местная ведьма. Вышла поутру на крылечко, а у меня гостья во дворе лежит, безмолвная, тихая. Повезло тебе, что ко мне попала. Не знаю, откуда ты взялась, но ничего из того, что ты в бреду говорила, я и слыхом не слыхивала. Как зовут тебя, а, красавица?