В конце весны 760 года хижина была готова - крытая сверкающей белой соломой, она стояла задней стеною к городу, а чуть поодаль шумела бамбуковая роща, тянулись вдоль реки плакучие ивы, носились в воздухе грачи и ласточки, и Ду Фу с улыбкой повторял, что, пожалуй, его жилище можно принять за домик Ян Сюна, хотя сам он слишком ленив, чтобы сочинять оды, достойные кисти этого древнего мастера. Ду Фу с женой забрали вещи из буддийского храма и поблагодарили монахов за гостеприимство. Их дети носились по дому со своими игрушками, отыскивая для них место получше, и госпожа Ду сокрушенно вздыхала: не успели переехать, а в комнатах уже беспорядок. Целая неделя ушла на то, чтобы устроиться, разместиться, наладить домашнее хозяйство. Ду Фу больше всего радовался своему кабинету, немного похожему на запомнившийся с детства кабинет отца: такие же подставки для кистей, удобный подлокотник для руки, держащей кисть, тушечница, курильница и множество других мелочей, столь. дорогих сердцу пишущего человека. Жена поставила в вазу цветы - первые пионы, рано распустившиеся в этом году, а в аквариум они пустили золотых рыбок. На низкий лаковый столик Ду Фу положил стопку прекрасной бумаги, вызывающей одновременно два противоположных желания - написать на ней стихотворение и оставить нетронутой чистую белую поверхность.
То ли гадатель-геомант, приглашенный Ду Фу, удачно выбрал место для будущей постройки, то ли небесные светила особенно благоприятствовали семейству Ду, но 760 и 761 годы были для них на редкость счастливыми. По утрам Ду Фу брал мотыгу и возделывал землю, ухаживал за посадками (он посадил у себя овощи, зелень, а на специально огороженном участке - лекарственные травы, в которых постоянно нуждался из-за неослабевающего кашля и приступов астмы). Жена звала его завтракать, подавая к столу варенный на пару рис, соевый творог, а иногда что-нибудь из деликатесов южной кухни - к примеру, жаркое из змеиного мяса. После завтрака они отдыхали: Ду Фу читал буддийские сутры, а жена тем временем расчерчивала на мелкие квадратики лист бумаги, чтобы сыграть с мужем в шашки. В соседней комнате сынишка стучал молотком, делая из иголок рыболовные крючки: в Реке Ста Цветов ловилось множество рыбы. Сыграв партию в шашки, Ду Фу с женой и детьми садились в маленькую лодку и отправлялись гулять по реке, любуясь прибрежными ивами и слушая весенние лягушачьи концерты. Где-нибудь на отмели детям разрешали искупаться в прозрачной теплой воде, а затем все вместе пили душистый чай или сладкий сок из сахарного тростника. Возвратившись домой, Ду Фу снова работал на участке, читал или занимался с детьми - младших обучал грамоте, а старшим показывал различные стили каллиграфии.
В соломенную хижину часто наведывались гости. Слыша стук в дверь, Ду Фу подзывал к себе сына, чтобы тот помог завязать тесемки головного убора - принимать гостей (даже соседей, забежавших за щепоткой соли или перца) следовало по всем правилам этикета. Неудивительно, что в семье Ду Фу были рады гостям, а гости с радостью навещали их дом: с ними соседствовали люди такие же добрые и отзывчивые, как и они сами. К северу от них жил пожилой господин, по его словам, покинувший службу из-за преклонного возраста, но Ду Фу догадывался, что истинной причиной его добровольной отставки послужила любовь к уединению и философским раздумьям. Сосед выращивал у себя чудесный бамбук, словно бы уподобляясь персонажу одной древней книги, называвшему бамбук своим другом, без которого невозможно прожить и единого дня. Сосед сочинял стихи, охотно показывая их Ду Фу, и угощал его домашним виноградным вином. С южной стороны жил не менее почтенный чудак, носивший причудливую черную шляпу с острыми углами и выращивавший на продажу каштаны. К нему во двор стаями слетались птицы, для которых он оставлял на ступенях дома зерно и крошки хлеба, а его дети приветливо улыбались Ду Фу, когда поэт открывал калитку.
Из Чэнду к Ду Фу любил приезжать его знакомый художник Вэй Янь, особенно хорошо писавший сосны и лошадей. Прогуливаясь вдоль Реки Ста Цветов и глядя на вечернее солнце, опускающееся за перила деревянного моста, они, конечно же, беседовали о живописи, и Ду Фу восхищался зимними пейзажами Ван Вэя, которые ему не раз приходилось видеть, и вспоминал, как во время одного из юношеских путешествий ему посчастливилось побывать в храме, расписанном великим У Даоцзы. Картины Вэй Яня тоже нравились Ду Фу, и он даже пообещал однажды прислать ему большой кусок шелка, чтобы художник изобразил на нем его любимые сосны. Сделать этого Ду Фу не успел: вскоре Вэй Яню пришлось уехать из Чэнду. Когда они прощались, Ду Фу попросил оставить ему на память картину, и Вэй Янь тут же - в несколько взмахов кисти - написал на стене комнаты двух лошадей. Для Ду Фу, с детства любившего породистых скакунов, это был лучший подарок. Восхищенный искусством живописца, он сочинил в ответ стихотворение:
С господином Вэй Янем прощаемся мы -
он приехал меня навестить.
Зная то, как люблю я картины его,
подарил свою живопись мне.
Взял он тут же истертую старую кисть и,
как будто играя, взмахнул,
И увидел я словно оживших коней
на широкой восточной стене.
Вот один наклонился к траве, а другой
поднял морду и тихо заржал.
Но промчатся стремительно тысячу верст
по дороге они столбовой.
В наше страшное время хотел бы иметь
я таких быстроногих коней,
Чтоб служили мне верно до смертного дня,
чтобы умерли вместе со мной.
(«Пишу на стене комнаты под картиной Вэй Яня, изображающей лошадей»)
Осенью 760 года в Чэнду сменился губернатор: место Пэй Мяня, оказывавшего поэту знаки внимания и покровительства, занял совсем другой, неизвестный ему человек. Для Ду Фу эта перемена означала очень многое еще и потому, что среди подчиненных Пэй Мяня было несколько его друзей, помогавших поэту деньгами, и теперь - с их отъездом - он остался совсем без гроша. Не на что кормить детей, содержать дом. Госпожа Ду тайком от мужа закладывает на базаре вещи. Удрученный нехваткой денег, Ду Фу посылает полную отчаянья записку Гао Ши:
Вот и прожили мы
половину стремительной жизни.
Надвигается осень,
и холодно в доме пустом.
Разрешите спросить,
дорогой губернатор Пэнчжоу,
Не поможете ль нищему
ломаным медным грошом?
(«Через цензора Цуя Пятого посылаю Гао Ши, губернатору Пэнчжоу»)
Гао Ши, конечно, откликнулся на просьбу друга, но та небольшая сумма, которую он смог одолжить (находясь на посту губернатора, ему приходилось помогать многим беженцам с севера), не спасла поэта от всех несчастий. Порывом осеннего ветра сломало старое двухсотлетнее дерево, которое росло перед домом и которое Ду Фу так любил. Оно рухнуло, словно крепостная башня, и его ветви безжизненно раскинулись по земле. Соломенная хижина словно осиротела без этого стража-великана, и пейзаж вокруг нее удручающе изменился. Затем осенний ветер, постепенно набиравший силу, разрушил соломенную крышу дома:
Часть крыши
Оказалась за рекой,
Рассыпавшись
От тяжести своей.
Часть,
Поднятая ветром высоко,
Застряла на деревьях
Средь ветвей.
Остатки - в пруд слетели
За плетень,
И крыша вся
Исчезла, словно дым.
Мальчишки
Из окрестных деревень
Глумятся
Над бессилием моим.
Они как воры
Среди бела дня
Куда-то в лес,
Подальше от меня,
Чем завершили
Подвиги свои...