Нужда в семействе Ду была такой же беспросветной, как осеннее небо над Чанъанью. Окончательно потеряв надежду на покровительство Ян Гочжуна, Ду Фу написал отчаянное письмо полководцу Гэшу Ханю, но вскоре и сам понял, что для него это не выход: нельзя всей душой ненавидеть войну и в то же время служить под началом военного, исполняя приказы о рекрутских наборах. Выход следовало искать в другом, и Ду Фу, подробно обсудив свои планы с женой, решил уехать из Чанъани. Здесь, в голодной и опустошенной двухмесячными дождями столице, им не выжить. Поэтому лучше пока перебраться в Дулин - родовое селение Ду. Там у них есть небольшой домишко, да и родственники могли бы помочь им. Раньше они не думали об этом, потому что все их планы были связаны со столицей, но теперь никаких планов у них не осталось: только стремление спасти детей и самим не умереть с голоду. И вот госпожа Ду вынесла на руках маленьких, ее муж уложил в коляску вещи, и все семейство двинулось в путь. Прощай, Чанъань! Впрочем, Ду Фу еще придется наведываться в столицу - у него в Чанъани, как всегда, много дел, а жена и дети расстаются с императорским городом надолго. Не навсегда ли?.. В Дулине их встретили озабоченные родственники, и после произнесенных первых слов Ду Фу тяжело вздохнул: в деревнях такой же голод, как и в городе. Поэтому на помощь родственников рассчитывать не приходится - у них и самих-то ничего нет. Надо ехать дальше, но куда? Ду Фу выбрал Фэн-сянь - местность, расположенную в ста тридцати километрах от столицы.
В Фэнсяне их на первое время приютила стража, охранявшая могилу императора Жуйцзуна, ближайшего предшественника Сюаньцзуна. Начальник стражи с сочувствием и жалостью отнесся к несчастным беженцам, приказал накормить их и устроить на ночлег. Яркие осенние звезды горели над высокими кипарисами, окружавшими могилу, и Ду Фу думал о том, что рядом, под могильной насыпью, покоится прах могущественного властелина, перед которым некогда трепетали придворные. Знал бы он, могущественный властелин, что добрый начальник стражи впустил на территорию священной усыпальницы каких-то бродяг! Пожалуй, душа покойного рассвирепела бы и обрушила на пришельцев свой гнев! Или духи - хранители могилы встали бы на их пути, сверкая доспехами и потрясая в воздухе мечами! Но властелин спит в гробу, набальзамированный и украшенный драгоценностями, и духи-хранители тоже спят, положив под головы колчаны со стрелами, и им ничего не ведомо о судьбе странников, заброшенных в эти края. Поэтому и Ду Фу надо скорее заснуть, чтобы на следующее утро, едва поднимется солнце над кипарисами, попрочнее обосноваться на новом месте.
Ранним утром, позавтракав на скорую руку, Ду Фу стал расспрашивать начальника стражи о местных жителях. В Фэнсяне у него были знакомые, п он рассчитывал занять у них немного денег, а еще лучше - зерна или какой-нибудь другой пищи. На этот раз ему повезло гораздо больше - Ду Фу вернулся к жене с радостной улыбкой и сообщил, что в Фэнсяне они могут остаться надолго. Есть деньги, еда и постоянное жилье! Добрые люди согласились приютить их и дали в долг: они верят, что Ду Фу в скором времени поправит свои дела. Какая удача! Поистине само Небо сжалилось над ними, дав небольшую передышку! Теперь они спасены!.. Обосновавшись в Фэнсяне и оправившись после двух месяцев голода, Ду Фу стал чаще выходить из дома - просто ради прогулки. В здешних краях, помимо усыпальницы Жуйнзуна, имелась и еще одна достопримечательность - конюшни Песчаный Сад. Страстный любитель породистых скакунов, Ду Фу подолгу смотрел на их вольные игры, вспоминая времена своей беззаботной юности, скитания по берегам Хуанхэ, соколиную охоту.
По каменистым склонам гор
стремглав несутся ввысь,
Через песчаные холмы
летят во весь опор.
Резвятся в стаде антилоп,
бегут оленям вслед,
Пугают старых черепах
на дне лесных озер.
В одной из здешних бурных рек
есть рыба-великан.
Сверкает киноварью хвост
и златом - плавники.
Все в странном облике ее
пугает и страшит.
Хотя она и не дракон,
но - грозный дух реки.
(«Песнь о Песчаном Саде»)
Вольные игры породистых скакунов и вдруг - речное чудовище! Но Ду Фу неспроста выбрал такую концовку. Если для Фэнсяня чудовищем была «рыба величиной с человека», то вся страна боялась другого чудовища - Ань Лушаня. Низкорослый толстяк с большим животом скопил на границе огромные силы, и Ду Фу с явным намеком упомянул о затаившемся в пучине грозном духе. Он словно бы чувствовал приближение грозы и, находясь вдалеке от столицы, видел тучи, ползущие к императорскому городу... Но в столицу ему предстояло еще вернуться, и, прожив в Фэнсяне зиму, Ду Фу ранней весной простился с женой и детьми. «Человек в пеньковом платье», как именовали бедняков, не состоящих на чиновничьей службе, вынужден постоянно думать о заработке, и Ду Фу не мог оставаться на одном месте. В Чанъани ему неожиданно повезло - старый знакомый ученый Чжэн рекомендовал поэта семейству умершей императорской наложницы для сочинения надгробной надписи. Эта работа сулила немалый заработок, и Ду Фу охотно за нее взялся. В торжественном и возвышенном стиле, подобающем сочинениям такого рода, он воспел заслуги и добродетели умершей, не позабыв между строк пожаловаться на свои собственные невзгоды и злоключения (на тот случай, если надпись прочтет император, некогда удостоивший вниманием бедного поэта).
Надгробную надпись высекли на камне, установленном поблизости от могилы, под зеленеющими соснами и кипарисами. Ду Фу хорошо заплатили, и он провел незабываемые часы в доме своих гостеприимных хозяев, гуляя по тропинкам их сада, любуясь зеленеющими деревьями и вдыхая ароматы первых весенних цветов. Полученная им связка монет внушала невольную радость, хотя Ду Фу и понимал, что пройдет немного времени, и эти деньги растают, подобно комочку раннего снега. Денег хватит на месяц - на два, а что дальше? Преследуемый мучительной тревогой о будущем, он отважился в третий раз обратиться в дворцовую Палату оказания благодеяний. Настойчивость поэта становилась дерзкой, и он рисковал снискать репутацию воинствующего упрямца, но Ду Фу стучал в запертую дверь так, как стучит человек, изнемогающий от голода и стужи. Он передал на рассмотрение Палаты новую оду, в которой уподоблял свою решимость служить императору с решимостью беркута, преследующего мелкую дичь. Дворцовый чиновник с вежливой улыбкой принял рукопись и заверил поэта, что ее прочтут в самое ближайшее время. Теперь оставалось ждать - снова ждать у запертых дверей. Но на этот раз двери открылись на удивление скоро: дворцовые власти уведомили поэта, что он назначен на должность. Неужели его страдания кончились и отныне у него будет прочный заработок?! Ду Фу отказывался верить такому счастью и, как оказалось, вполне справедливо.
Может быть, всемогущее Небо подшутило над ним или дворцовые чиновники нарочно придумали для него испытание, но Ду Фу получил назначение на должность, которую некогда занимал храбрый рыцарь Гао Ши, а это означало, что ему пришлось бы выискивать по деревням молодых парней, уклоняющихся от воинской службы, и наказывать палкой крестьян, не сдавших налоги. Вот тебе и беркут, распластавший крылья над степью! Не беркут, а жалкая пичуга, клюющая других оттого, что сама боится! И такая роль уготована Ду Фу?! Нет, лучше уж голодать и дальше, чем служить надсмотрщиком! И поэт отказался от назначения, еще раз подтвердив свою репутацию дерзкого упрямца, но, к счастью, его отказ был воспринят вполне терпимо, и Ду Фу через некоторое время уведомили о новом назначении - секретарем правового ведомства во дворце наследного принца. Так торжественно именовалась его должность, на деле же обязанности секретаря заключались в соблюдении придворных ритуалов и мелкой канцелярской работе. Не слишком ли мало для потомка генерала Ду Юя, мечтавшего о благородном поприще государева слуги и народного заступника?! Но Ду Фу достаточно пожил на свете, чтобы понимать несбыточность многих юношеских мечтаний. После долгих лет полунищенского существования он был рад и этой - наполовину формальной, но зато обеспечивающей постоянный заработок должности. В сочиненном по этому поводу стихотворении Ду Фу даже слегка посмеивался над несбывшимися мечтами и в шутку успокаивал себя тем, что назначенного ему жалованья хватит на несколько чарок вина в день, а свободное от службы время он сможет отдавать сочинению своих «безумных песен».