Больно. Фумико вздрогнула и закусила губу. Болело сильнее, чем обычно… и это была какая-то другая боль, острая, режущая! Фумико ахнула и стала глубоко хватать ртом воздух.

— БОЛЬНО!!! — завопила она во весь голос.

В спальню, запыхавшись, вбежал Хидео со стаканом холодного ячменного отвара.

— Что случилось?

— Не знаю… Помоги мне подняться! Может, мне нужно в туалет…

Белая как мел, Фумико тяжело спускалась по лестнице, опираясь на руку мужа. На полпути вниз ее снова скрутила боль. Хидео вызвал врача и начал считать время между схватками. В три часа утра он отвез жену в больницу.

От матери Фумико знала, как проходят роды, и знала, чего ожидать. Больно должно быть, но боль проходит, как только младенец появится на свет. Но этот младенец заставлял себя ждать. Прождав несколько часов в больнице, Хидео неохотно оставил жену и вернулся домой, чтобы немного поспать и наутро идти на работу. Будда в последние дни был особенно суров.

Мать Фумико просидела всю ночь у ее постели, вытирая дочери лоб и уговаривая потерпеть. Сестры то и дело заходили в палату, проверяя, как идут дела. Фумико умоляла дать ей что-нибудь обезболивающее, но получала каждый раз лишь улыбку и очередное напоминание, что боль при родах — явление нормальное. «Принимать обезболивающее — не по-японски», — повторяли они.

В обеденный перерыв Хидео позвонил в больницу, но Фумико еще не родила. В час дня мать ушла, а еще через час врач осмотрел роженицу и объявил, что она готова. Медсестра велела ей встать и повела по коридору. Измученная, почти совсем без сил, Фумико плелась следом, таща за собой узел с простынями. Сестра посадила ее на стул, расстелила простыни, затем помогла забраться на стол. В глаза ударил ослепительный свет.

— Мама! — закричала Фумико, вся напрягшись от резкой тянущей боли. — Мамочка!

— Терпите, все будет в порядке, — уговаривала сестра, но Фумико уже не могла контролировать звуки, вырывавшиеся из ее груди.

Она увидела на мгновение лицо доктора и услышала его голос:

— Все хорошо, я уже вижу головку младенца.

Фумико зажмурилась покрепче и стала тужиться, как учила мать, напрягая все оставшиеся силы. Доктор что-то делал, и каждое его движение причиняло боль.

Внезапно до ее слуха донесся новый голос, слабый, пронзительный, которого она прежде не слышала.

— Поздравляю, — сказал доктор. — Мальчик! Отоконоко де йокатта!^[7]

— Как я рада, как рада… — повторяла Фумико сквозь слезы, испытывая невероятное облегчение. — Отоконоко де йокатта! Какое счастье…

Уже много месяцев она жила в постоянном страхе. Теперь все было позади. Мальчик! Она все-таки родила мальчика! Как чудесно!

Медсестра показала ей младенца, однако выглядел он совсем иначе, чем она представляла. Младенец был совсем маленький и красный, и еще… Боль не прекращалась.

— Э-э… а что у нас здесь? — озабоченно проговорил доктор, снова делая что-то болезненное. — Ага! — Повернувшись к сестре, он сказал строгим голосом: — Доктора Фудзи сюда, быстро! Мне нужна помощь.

Как и большинство матерей, Фумико очень скоро забыла, какие страдания испытывала, давая жизнь своему долгожданному сыну, но запомнила на всю жизнь тот страх, смятение и боль, доставленные ей рождением дочери, которую никто не ждал. Это был настоящий ад, ужасная пытка, еще и потому, что она понятия не имела, что происходит. Послышался голос другого врача, он просил щипцы, потом что-то еще… Потом стало совсем больно.

— Стойте! — завопила она. — Не надо!

Зачем? У нее уже есть мальчик! Зачем еще боль? Зачем это все? Неужели…

— А вот еще и маленькая девочка! — удовлетворенно произнес доктор. — Ну что ж, вам грех жаловаться, мальчика вы получили.

Фумико потрясенно молчала, и никто не произнес радостного «йокатта».

Ее отвезли на каталке в палату и уложили на койку в состоянии крайнего истощения. Через несколько мгновений она уже спала.

— Ей нужен покой и хороший уход, — сказал доктор матери. — Второй младенец выходил очень тяжело. Упрямая девица, нечего сказать, — усмехнулся он. — Ха! Год такой, что поделаешь…

Оба младенца оказались вполне здоровые, хоть и маленькие. Девочка весила всего два килограмма, мальчик — два с половиной. Матушка Имаи, появившись в больнице вскоре после родов, разразилась рыданиями. Такие волнения были не для ее хрупких нервов, потому Хидео и не позволил ей приехать раньше. Она засыпала вопросами каждую медсестру, которая проходила мимо, и все время хотела увидеть Фумико и младенцев, но молодая мать спала, а к новорожденным пока никого не допускали.

— А вы уже сообщили отцу? — спросила одна из медсестер.

Матушка Имаи так переволновалась, что и не вспомнила о Хидео. В вестибюле имелся телефон-автомат, и она уже достала из сумочки десятииеновую монету, однако, посмотрев на людей вокруг, передумала. Зачем им слышать о близнецах, о девочке… Раз никого увидеть нельзя, лучше позвонить из дома.

Пятнадцать минут на такси казались вечностью. Матушке Имаи так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться, что она рассказала водителю, умолчав, правда, о девочке.

— А соо! — улыбнулся он. — Отоконоко де йокатта! Как себя чувствует молодая мать?

— Спасибо, хорошо, — ответила с улыбкой новоиспеченная бабушка и задумалась.

И все-таки близнецы… Сэнсэй была права. Надо ей тоже позвонить! Пожалуй, и сестре… Матушка Имаи поморщилась. Можно легко угадать, что скажет сестра: вспомнит старое поверье, что близнецы разного пола — дурной знак. Некоторые считают, что в них вселяются души несчастных любовников, совершивших двойное самоубийство. Глупые бабьи сплетни! Что за чушь! Нет, сестре ничего не надо говорить. Если она еще узнает, что девочка рождалась тяжело, сразу вспомнит про несчастливый год.

Нет, только не сестре! Прежде всего, конечно же, позвонить сыну…

Повесив трубку, Хидео сказал сотрудникам, что должен немедленно ехать в родильный дом. «Отоконоко де йокатта!» — объявил он, уже выскакивая в дверь с портфелем, даже не упомянув о новорожденной дочери.

На следующий день Фумико уже чувствовала себя лучше. Она сидела в постели, перевязав роскошные волосы лентой, и нянчила новорожденного сына. Мальчик сосал охотно и жадно, и Фумико испытывала невероятное наслаждение. Она была рождена для материнства!

С девочкой все оказалось иначе. Фумико не могла не помнить, сколько боли ей доставило это крошечное существо. Кроме того, щипцы оставили ужасные некрасивые следы на головке новорожденной. Почему она все время кричит и сжимает кулачки, будто злится на всех окружающих? Когда девочку впервые дали матери в руки, Фумико невольно испытала отвращение. Как может такое уродливое существо быть ее дочерью?

«Утки в китайских мясных лавках и то больше, чем она!» — заявила Фумико потрясенной медсестре.

Тем не менее это тоже был ее ребенок, и его надо было кормить. Однако девочка, по-видимому, испытывала к матери не больше любви, чем та к ней. Или она инстинктивно чувствовала, что ее не любят, и пыталась защищаться? Как бы то ни было, дочь Фумико наотрез отказывалась брать сосок. Она отворачивалась, отталкивала грудь и вопила как резаная. Сколько мать ни пыталась, девочка так ни разу и не попробовала материнского молока. Сестры совсем выбились из сил и наконец попробовали дать ей бутылочку, но без всякого успеха. Ребенок просто не хотел сосать.

Матушка Имаи наблюдала эту печальную картину, и сердце ее сжималось от боли. Младенец чем-то напоминал ей собственную недоношенную девочку, которой довелось жить всего несколько часов. А теперь то же самое грозило и внучке…

— Дай, я попробую! — решительно сказала она.

Фумико охотно передала свекрови бутылочку и ребенка. Матушка Имаи бережно взяла в руки крохотный орущий сверток и села с ним в кресло у окна, где принялась нежно укачивать девочку, напевая колыбельную. Через некоторое время она, не переставая напевать, осторожно провела резиновой соской по губам девочки. Так продолжалось несколько минут, а потом — о чудо! — малышка взяла соску и стала увлеченно причмокивать.