— Спасибо.

На том разговор и окончился. Совсем короткий разговор. Мисако, как показалось Кэнсё, была не очень-то расположена беседовать. Видимо, он все-таки позвонил слишком рано. Про письмо Тэйсина и удивительную новость так и не удалось упомянуть, а ведь для этого он, по сути, и звонил.

Продолжая держать руку на телефонной трубке, монах долго еще сидел на татами перед низким столиком и размышлял.

Что-то случилось. Почему она не живет с мужем? В памяти всплыло красивое лицо, белоснежная накрахмаленная рубашка, золотые запонки. Кэнсё скрипнул зубами, вспомнив о своих муках ревности. Он тогда сбежал из Сибаты, даже не простившись с Мисако…

Худое костлявое лицо его еще больше помрачнело. Обхватив голову руками, он застонал, повторяя вслух имя любимой и не замечая за спиной молодого священника, который наблюдал за ним с радостной ухмылкой.

— О, Мисако! — насмешливо передразнил тот. — Кто это, О-Мисако? Небось, хорошенькая?

Уши у долговязого монаха вспыхнули. В другой раз он бы лишь смущенно почесал голову, улыбнулся и вышел, но теперь его замешательство не знало границ. Утешало лишь то, что непрошеный свидетель был коллегой и другом, давно привыкшим к его странностям.

Выпрямившись во весь рост, он приподнял спереди подол кимоно и, подражая гейше, проговорил фальшивым тоненьким голоском:

— Небось, хорошенькая, а?

Потом по-женски прикрыл рот рукой и визгливо захихикал, семеня к двери забавной утиной походкой.

Громадная гейша выскочила в коридор и бросилась в бегство, оставив приятеля кататься по полу от смеха.

Накануне они вернулись домой очень поздно, и сегодня собирались быть в ателье в десять. Мисако даже обрадовалась, что звонок священника разбудил ее так рано. Она успела сбегать во французскую пекарню в Роппонги и побаловать Сатико свежими круассанами и кофе на завтрак. Сатико обожала все французское, а Мисако старалась изо всех сил, чтобы угодить подруге. Пока что она могла выразить свою благодарность только так.

Праздники были на носу, и ателье молодой, но уже известной модельерши было завалено заказами. Во время предновогодней лихорадки приходилось думать только о работе. Хидео также едва ли стал бы предпринимать какие-либо решительные шаги до января, и Мисако решила пока выкинуть все мысли о личной жизни из головы, хотя адвокат мужа не оставлял попыток с ней связаться.

Сатико неизменно осаживала его:

— Госпожа Имаи не может подойти к телефону. Господин Огава даст вам все необходимые разъяснения.

Повесив трубку, она в очередной раз предупреждала Мисако:

— Ты ни в коем случае не должна разговаривать с Хидео и его адвокатом!

Мисако и не стремилась с ними беседовать. Ее жизнь и так была заполнена до предела. Приходилось бегать по поручениям, общаться с клиентами, оформлять счета, короче, выполнять все обычные обязанности секретарши, хотя они с Сатико и не договаривались ни об оплате, ни о рабочих часах. Молчаливо предполагалось, что все это решится после Нового года, а пока оставалось лишь успевать поворачиваться.

Жизнь в современной комфортабельной квартире была для Мисако в новинку и потому нравилась, однако невероятная общительность подруги с ее вечными вечеринками и ночными клубами доставляла ей немало беспокойства. К такому бурному ритму жизни она просто-напросто не привыкла.

Никак не могла привыкнуть Мисако и к двум закормленным и разбалованным кошкам бирманской породы, Коко и Клео, которых подруга держала дома и души в них не чаяла. Очень красивые, они не приносили решительно никакой пользы. В мире, который знала Мисако, кошки ловили мышей и уходили по ночам на улицу, а эти жили в квартире, ни разу ее не покидая. В результате неприятный кошачий запах никогда не выветривался, хотя уборщица приходила каждый день. Чувствительный нос Мисако морщился всякий раз, когда она поворачивала ключ в замке и открывала дверь, хотя Сатико ничего не замечала.

Кошки также не слишком одобряли новую обитательницу квартиры и в руки ей не давались, всегда настороженно следя за ней пронзительными изумрудными глазами. Когда Мисако входила к себе в спальню, то частенько обнаруживала Клео на кровати, которую та явно считала своей собственной. Коко облюбовала белый диван в гостиной. Мисако даже немного опасалась кошек, предпочитая сидеть на стуле.

А закадычная подруга Сатико, тетушка Тегути, воистину представляла собой нечто удивительное. Первый раз в жизни Мисако приходилось наблюдать женщину, которая, несмотря на то что давно разменяла седьмой десяток, красила ногти и носила туфли на высоких каблуках. Туфли она не снимала, даже входя в квартиру к Сатико, чего другим никогда не позволялось. Одетая с неизменной элегантностью и увешанная жемчужинами размером с голубиное яйцо, тетушка являлась, как правило, часов в семь вечера, усаживалась с сигаретой на парадный белый диван и ждала, пока Сатико приготовит ей виски с содовой. Мисако отметила, что сама Сатико употребляет крепкие напитки исключительно на пару с тетушкой, обычно раз-два в неделю. После коктейлей они отправлялись угощаться суси в любимую закусочную, где их встречали как особ императорской крови. Потом заказанное такси везло их в музыкальный бар или ночной клуб. Ритуал никогда не нарушался, даже если уже миновала полночь, а завтра нужно было идти на работу.

Казалось, что Мисако могла бы в такой вечер наслаждаться покоем. Не тут-то было. Тетушка особо настаивала, чтобы она сопровождала их везде, и противостоять этому жизнерадостному напору было так же трудно, как бороться со сном на следующий день.

Однажды ночью Мисако проснулась от странного ощущения. Ей упорно чудилось присутствие мужчины, а под утро через дверь из прихожей явственно донеслось перешептывание. Терзаясь сомнениями, за завтраком она наконец решилась задать прямой вопрос.

Сатико улыбнулась, прожевывая последний кусочек круассана. Она устроилась на диване перед кофейным столиком, Клео терлась о ее плечо, умильно мурлыкая, а Коко свернулась на коленях. Мисако сидела на коврике и наливала кофе.

— М-м… — причмокнула Сатико, — просто объедение!

Мисако выразительно пожала плечами, копируя любимый жест подруги.

— Извини. Если не хочешь об этом говорить, я больше не стану спрашивать.

Сатико заливисто рассмеялась.

— Я как раз собиралась тебе рассказать. Только ты должна обещать, что никому не скажешь! Договорились?

— Конечно обещаю, — округлила глаза Мисако. — У тебя есть тайный любовник?

— Да нет, скорее партнер.

— Как это? Не понимаю.

Сатико сочувственно улыбнулась.

— Да где тебе понять… Ну хорошо, представь себе, что я мужчина и у меня есть женщина, с которой я время от времени провожу ночь. Такое тебе понятно?

— Ну да… конечно, — кивнула Мисако, уже жалея, что завела этот разговор.

— Тогда почему женщине так нельзя? Я ведь тоже человек, и мне иногда хочется поразвлечься.

Подруга снова расхохоталась и погладила под столом коленку Мисако босой ногой. Клео спрыгнула на ковер и принялась обнюхивать крошки. Лицо Мисако вытянулось.

Сатико важно подняла брови.

— Это называется секс, Тиби-тян. То самое, чем ты занималась с мужем. Очень полезно для здоровья. — Она согнала с колен другую кошку и томно потянулась, сама совсем как кошка. — Все очень просто: у меня есть друг, который охотно приходит, когда я его зову, и мы доставляем друг другу удовольствие. Время от времени я делаю ему подарки, вот так.

Мисако медленно покачала головой.

— Но почему, Сатико? Ты такая красивая, такая талантливая… Могла бы выйти замуж за кого угодно!

Сатико сложила руки на груди, глядя на подругу сверху вниз.

— Понимаешь, Тиби-тян… Если хочешь сделать карьеру, то не можешь позволить себе тратить время и силы на серьезные отношения. А тут я сама себе хозяйка. Он просто выполняет свою работу, и мне не приходится ничего изображать.

— Что изображать? — не поняла Мисако и тут же покраснела, когда до нее дошло.