В образовании таких озер и луж, конечно, нет ничего загадочного. В солнечную погоду темная поверхность валунов и скал нагревается значительно выше 0°, и соприкасающиеся с ней лед и снег тают. Такая вода стекает в понижения. Однажды я даже слышал журчание ручейка. В бедной звуками горной антарктической пустыне это произвело потрясающее впечатление. Поскольку температура воздуха в горах всегда отрицательна, ледяные озера не вскрываются.

Два самых больших озера, Верхнее и Нижнее, расположены сравнительно невысоко (778 и 563 м над уровнем моря), у обращенных к солнцу скальных склонов. Таяние здесь должно идти более активно, чем у горы Инзель.

Все это убедило меня, что два больших антарктических озера существуют. А ледяной покров - непременное условие их жизни в зоне вечного мороза: лед, подобно оранжерейному стеклу, предохраняет воду от охлаждения. Такой тип озер не встречается в других районах земного шара и, судя по всему, является уникумом Антарктиды.

Возвратившись из экспедиции, я не раз говорил и писал об этих озерах: они попали на карты советского Атласа Антарктики, но все же, когда заходил разговор о больших озерах в массиве Вольтат, многие географы предлагали заключить слово «озера» в кавычки. Ведь их существование все еще было гипотетическим.

Можно себе представить, как стремился я посетить район озер, когда через 6 лет снова попал в горы Земли Королевы Мод.

Но начальник отряда не хотел рисковать: посадка в районе озер осложнена тем, что голый лед, весь в мелких зазубринах, обдирает лыжи. - Вот если бы у нас был вездеход. Иногда он, впрочем, обнадеживал: - Вот покончим с геологией, тогда рискнем!

Нет, решительно не везло мне с этими озерами. В конце сезона погода испортилась, и моим надеждам не суждено было сбыться…

На следующий год геологи снова работали в этом районе. Теперь в их распоряжении был мощный вездеход «Харьковчанка». Не знаю, возможно, моего начальника заинтриговали рассказы об озерах или он преследовал свои геологические цели, но он добрался до самого далекого и самого большого Нижнего озера. Я с нетерпением ждал его возвращения. Мы встретились в Москве на заседании Междуведомственной комиссии по изучению Антарктики. Старые распри, казалось, были забыты. - Ну, были там? - спросил я.

- Да, - без особого энтузиазма ответил он. - Въехали на «Харьковчанке» прямо на середину. Никаких признаков воды. Потом стали бурить на всякий случай. Через полтора метра пошла вода. Я испугался: как бы вездеход не утопить - отогнали его на край. Потом измерили глубину: 90 метров. - Что там еще сделали?

- Взорвали здоровый заряд для определения мощности земной коры. - В воде? - Конечно.

- Так вы же всю воду взбаламутили, озеро загрязнили, режим его нарушили!..

Нет, не получилось у нас разговора. Далекие антарктические озера опять «встали» между нами…

Почти каждый год антарктическим летом из оазиса Ширамахера, где расположились станции СССР и ГДР, в горы массива Вольтат направляются объединенные отряды исследователей. Уникальные озера стали объектом комплексных исследований, им посвящено множество статей и докладов. И конечно, никто уже не вспоминает, что еще совсем недавно о самом факте существования этих озер можно было спорить.

В тот сезон работ в горах Принца Чарльза все складывалось для меня непросто с самого начала. Михалыч, так по отчеству часто величают друг друга полярники, наш начальник, назначил меня руководителем полевого лагеря. Его предстояло организовать на берегу озера Радок. От базы «Союз», где мы находились, это по прямой километров пятьдесят на юго-запад. Вездеходом в обход оазиса Джетти, унылого каменистого плато, часа четыре пути.

Организовывать полевой лагерь в Антарктиде - задача хлопотливая и ответственная и, конечно, отвлекающая от собственной научной программы. А надо сказать, что я уже давным-давно вынашивал планы попасть на озеро Радок. Двенадцать лет назад мы стояли лагерем километрах в трех от него. Я даже пытался измерить глубину этого водоема. У меня не было специального оборудования, только непреодолимое желание и 200 м страховочного капронового фала. В лагере все уверяли меня, что такой длины за глаза хватит. Глубины, по предположению моих товарищей-геологов, должны были быть 50, от силы 100 м. Более глубоких озер в Антарктиде тогда не было известно. Без особых затруднений я спустился с крутого, но невысокого восточного берега и перебрался на озерный лед. Прошел по нему метров пятьсот. Еще далеко было до середины. Ширина озера в центральной части около 3 км, длина же его достигает 10 км.

Идти по глади озерного льда было как-то необычно, даже тревожно. Я словно ощущал под ногами глубокую

пропасть. И окружающий ландшафт отсюда, с озера, казался мне совсем иным, не таким, как с земли. Грандиозные обрывы на противоположной стороне по мере моего приближения к центру озера росли выше и выше и вот уже скрыли солнце. Серые холодные тени легли на лед, и мне, признаться, захотелось вернуться. Скалистые склоны западного берега почти отвесно вставали над озером, подобно стенам мрачного замка. На самом верху в ложбинах лежали снежники. Издали казалось, будто ряд ослепительных зубов сверкает на черном теле горы. Только каждый зуб был гигантом в 100-150 м. А весь обрыв поднимался над озером не меньше чем на полкилометра. Тогда и пришло сравнение-клыки дракона. Было очень заманчиво подняться туда. И не только потому, что там еще не ступала нога человека. В Антарктиде таких мест предостаточно. Главное в том, что горные породы Клыков Дракона отличались по цвету от нижележащих и были похожи на толщи древних морен. Если это так, то открывалась возможность прочесть страницы истории антарктического оледенения. Страницы, возможно, еще никому не известные. Но «видит око, да зуб неймет». Наш лагерь был слишком далеко, а вездеходов в тот сезон у нас не было. Словом, на Клыки Дракона я мог только посматривать издали, зато глубину озера Радок надеялся измерить.

Найдя подходящую трещину в озерном льду, я привязал к концу капроновой веревки камень и пустую бутылку. Мне хотелось, кроме измерения глубины, поднять пробу воды из придонной части озера. Я закрыл бутылку пробкой. Сквозь нее был продет шпагат, изрядный моток которого я тоже захватил с собой. По замыслу, как только груз ляжет на дно, я дерну за шпагат, и бутылка заполнится придонной водой. Гидрохимический состав таких вод зачастую разительно отличается от поверхностных. К примеру, на противоположном краю Антарктиды в оазисах Земли Виктории известны пресные озера, а у дна их вода соленая. Поверхность озера Радок, зеркало вод, как говорят гидрологи, лежит на абсолютной высоте всего 7 м, следовательно, дно опущено значительно ниже уровня моря. Связь этого водоема с океаном - источником солей - в прошлом вполне возможна. Таков был ход моих рассуждений.

Надеждам моим, однако, не удалось осуществиться. Я опустил груз на всю длину фала, но так и не почувствовал, что он коснулся дна. Тщетно я дергал за веревку, выбирал ее на несколько метров и снова бросал. Шпагат в конце концов оборвался, и я не узнал, на какой глубине открылась бутылка. Вода в ней оказалась пресной и, как в дальнейшем показали анализы, ничем не отличалась от поверхностной. Словом, моя доморощенная попытка проникнуть в тайны озера Радок не увенчалась успехом. Б лагере все решительно отвергли мое предположение, что глубины озера превышают 200 м. По мнению моих коллег, груз на конце веревки был слишком легок, и я не заметил, когда он коснулся дна, а потом веревку увело подводным течением. Спорить с этими доводами не было оснований.

Но все эти годы я не расставался с надеждой, что когда-нибудь снова попаду к озеру Радок и вот тогда уже непременно узнаю его глубину. Двенадцать лет ждал я этого момента, мечтая целиком «уйти в науку», и тут-на тебе, обязанности начальника лагеря, целая куча организационно-хозяйственных дел. А виной тому то обстоятельство, что однажды я уже был таким начальником. Наш полевой лагерь стоял тогда на соседнем озере Бивер, километрах в десяти отсюда. Михалыч знал об этом и счел, что я уже вполне зрелый руководитель. Я пытался объяснить, что в тот раз это произошло по недоразумению. Но факт моего начальствования прочно засел в голове Михалыча. А его натуре были свойственны упорство и настойчивость.