От коридора, как боковые галереи жука-короеда, отходили комнаты жильцов. К тому времени, когда директриса положила глаз на эту жилплощадь, здесь оставалось всего несколько сильно выродившихся потомков интеллигентской элиты.

Директриса стремительно расселила пяток стариков и старушек по однокомнатным квартиркам на окраинах Москвы. И вот настал момент, когда в последней жилой комнате коммунальной квартиры осталась всего одна вредная, брюзгливая и капризная старуха, ни за что не желавшая покидать центр Москвы.

Эту твердыню Генриетта Леопольдовна взять штурмом не смогла. А через полгода у директрисы и вовсе пропал боевой запал, и она поручила осаждать последний бастион своим подчиненным. Доверенные лица (одним из которых и был назначен Олег) стали ежедневно вести с жиличкой душеспасительные беседы, увещевая ее сдаться, выехать из коммуналки и тем самым освободить столь нужное для научных коллекций помещение. Олег даже возил старуху на такси осматривать различные квартиры, но та никак не могла выбрать себе подходящую.

И сегодня неутомимые парламентарии — Олег с напарницей из рыбного отдела — прибыли в коммуналку.

Старуха сидела в готическом кресле у огромного стола и с кислой миной слушала доклад об очередных вариантах обмена и как всегда не соглашалась ни на один из них.

Наконец старухе надоел зудеж парламентариев и она, желая показать, что аудиенция окончена, зачала демонстративно перебирать какой-то хлам, лежащий на столе, а затем, видя, что сотрудники Кунсткамеры не понимают намеков, с раздражением выдвинула ящик и стала копаться в его недрах.

В руках у нее появлялись булавки, пуговицы, лоскутки, костяшки домино, лампочки, елочные игрушки и наконец, оказался, какой-то округлый зеленый ребристый предмет с бурыми проплешинами ржавчины. Старуха стала рассеяно крутить его сухонькими ладошками.

Олегова напарница присмотрелась к игрушке, которой развлекалась их собеседница. И с ужасом обнаружила, что в руках у старухи была граната, предохранительную скобу которой то прижимала, то слегка отпускала последняя обитательница коммуналки.

— Что это у вас бабушка, такое? — спросила она, прервав Олега, расхваливавшего восьмой вариант обмена квартиры.

— А это, милая, от мужа осталось, еще с войны. Он с фронта принес. Когда я понервничаю, то поверчу ее в руках и успокаиваюсь. Очень у нее поверхность удобная, ухватистая. На, попробуй.

— Нет, спасибо, бабушка, засиделись мы у вас. Мы лучше пойдем, вам еще одну квартирку подыщем. Олег, пошли! — и сотрудница Кунсткамеры дернула невнимательного парламентера из отдела орнитологии за рукав. — Мы к вам, бабушка, завтра зайдем. Только вы не нервничайте. Ну пойдем же, Олег!

За дверью вооруженной старухи они остановились, и Олегу открыли глаза на опасность, которой они избежали. Через неплотно прикрытую дверь было слышно, как упрямая квартирантка положила гранату на дно ящика стола, задвинула его и как граната покатилась, гремя гранями по фанерному дну.

Директриса, узнав о гранате, страшно обрадовалась. Она тут же позвонила в милицию (министерство МВД располагалось через дорогу), и через полчаса два сержанта, сильно напугав бабку, отняли у нее любимую игрушку. А следом за ними к старушке явилась и сама Генриетта Леопольдовна и, пригрозив тюрьмой за незаконное хранение оружия, вынудила ее дать согласие на выезд из квартиры.

Олег, еле пришедший в себя после дипломатической миссии, заглянул в комнату, где швед работал с синицами, потом сел за свой стол, бережно взял в руки тушку куличка-песочника, но снова зазвонил телефон.

Из-за погрузки стеллажей, вековой мечты русского народа и проведением саперных работ мы с Олегом забыли, что сегодня первый четверг месяца. А значит сегодня все сотрудники Кунсткамеры должны были отбывать еще одну повинность — присутствовать на политинформации. И мы с Олегом, оставив шведа в отделе одного, пошли в библиотеку — туда, где обычно проходило это мероприятия.

В читальном зале библиотеки было людно. Там опытные, пришедшие заранее, научные сотрудники уже заняли места, позволяющие им быть загороженными и от лектора, и от директрисы спинами сидящих впереди соседей. При такой дислокации можно было заняться полезным делом — выправить свою статью, прочитать детектив, и даже посплетничать с коллегами из других отделов.

Политсеминары сводились к скучным пересказам профессиональными, болтунами (специально присланными к нам из Главного здания) материалов из газеты «Правда». Когда они заканчивались директриса произносила ритуальную фразу: «У кого есть вопросы?», на которую аудитория отвечала, в зависимости от того была ли политинформация просто скучной или смертельно-скучной, либо гробовым молчанием, либо криками «Вопросов нет, все и так ясно» и шумом отодвигаемых стульев.

Пересказ газеты был в самом разгаре, когда дверь скрипнула и в библиотеку проскользнул опоздавший Теплов. В руке он держал письмо от дяди японского императора — известного специалиста по глубоководным моллюскам. Теплов, видя, что все места на которых можно было читать заняты, прошмыгнул за шкаф. Там стояла большая библиотечная стремянка. Было слышно, как малаколог карабкается по ее крутым ступеням наверх, как устраивается на плоской вершине, как разрывает конверт, достает оттиск и листает его в поисках английского резюме.

Присутствующие же в аудитории старались работать с бумагой тихо и переворачивать страницы в момент повышения голоса информатора или когда он сам листал «Правду».

— Вот такая на сегодня у нас внешняя и внутренняя политика Советского Союза, — привычно закончил информатор. И после этого прозвучала традиционная фраза директрисы насчет вопросов. Но ритуал на этот раз был нарушен рукой, поднятой начальником отдела орнитологии.

— Ах нет, вот у Олега Ивановича есть вопрос — Со скрытым недовольством произнесла Генриетта Леопольдовна.

Олег, единственный конспектировавший доклад политинформатора, встал и спросил:

— А как надо правильно отвечать местному населению, когда оно спрашивает, почему в магазинах отсутствует колбаса? Я часто бываю в экспедициях на окраинах нашей Родины и местные жители крайнего Севера нередко задают мне этот вопрос. Разъясните, пожалуйста, позицию партии и правительства в отношении колбасы.

Направлявшиеся в это время к выходу научные сотрудники на миг замолкли, а затем раздались крики:

— Я опаздываю, мне в главный корпус надо ехать!

— Мне опыт ставить!

— Пусть Олегу про колбасу потом расскажут!

— А мне препараты из фиксатора надо вынуть!

— А мне шкуру отминать надо!

— А мне в зоопарк, за сдохшей макакой!

Традиционный конец политинформации был смят. Директриса на секунду растерялась. Помощь пришла откуда ее не ждали. Из-за шкафа послышался сначала сдержанный смех, почему-то похожий на сдавленное петушиное кукареканье, а потом и грохот. Это Теплов, выведенный из равновесия вопросом орнитолога, свалился со своего насеста. Из-за шкафа вылетели листы бумаги с иероглифами, а потом вышел и сам запылившийся, но невозмутимый специалист по моллюскам.

— Вот видите, — сказала Генриетта Леопольдовна моему начальнику, уже с некоторой симпатией поглядывая на выручившего ее малаколога. — До чего вы можете довести своими вопросами — Теплов даже в голодный обморок упал. А проблему колбасы мы обсудим на следующем заседании.

Упрямый Олег стал пробираться к политинформатору — за колбасой сквозь толпу народа, стремящегося к выходу.

Я, не дождавшись своего любознательного начальника, вернулся в отдел. Оказалось, что швед был уже не один. Вместе с ним за столом сидел отечественный коллега — Леонид Степанович с бутылкой хорошего вина.

Прослышав о приезде в Москву иностранного коллеги Леонид Степанович страстно захотел встретиться с ним и обсудить кое-какие орнитологические дела. Для этого Леонид Степанович прихватил с собою бутылку очень хорошего грузинского. А я достал с нашей посудной полки чашки.